На фоне подобных строгих норм оды Державина были необычны.

Уже первое принесшее Державину известность стихотворение «На смерть князя Мещерского» заставляет задуматься, оду или элегию написал поэт. В этом стихотворении надгробная ода смешиваемся с элегией (песней грустного содержания, оплакивающей смерть, разлуку, всякую утрату). Правила классицизма не допускали совмещения этих жанров. Державин же нашел в них нечто общее: мотивы бренности земной жизни и несбыточности счастья ввиду неотвратимого конца. Элегическим настроениям он придал возвышенность, а одическому красноречию сообщил личностный характер.

С одной стороны, частный случай подводился в духе классицизма иод общий закон: образ всепожирающей смерти губителен, потому что человек смертен и всех людей когда-нибудь поглотит черная бездна. Бой часов символизирует неумолимое и беспощадное время, отбивая отпущенный каждому короткий срок земной жизни: «Глагол времен! Металла звон!» Но с общим печальным и жестоким законом примиряет его неизбежность.

С другой стороны, смерть Мещерского - личная для Державина невосполнимая потеря, и у ноэга рождаются грустные мысли о собственном жизненном нуги. Предаваясь воспоминаниям, оп оглядывается на свое прошлое:

Как сон, как сладкая мечта,
Исчезла и моя уж младость;
Не сильно нежит красота,
Не столько восхищает радость,
Не столько легкомыслен ум,
Не столько я благополучен.

Появившийся в стихотворении личный оттенок противоречил правилам классицизма. При этом Державин употребил слова, выражения среднего стиля («сладкая мечта», «исчезла... младость»), которые, как и рифмы «младость - радость», впоследствии широко войдут в средние жанры - элегию и послание. Подобная вольность тоже нарушала нормы классицизма.

Ода «Бог» . В оде «Бог» поэт прославлял Разум, всемогущество Творца, его присутствие во всем. Но одновременно это всемогущество, всесильный и разлитый всюду Дух не только восхищает, по и заставляет трепетать, вызывает у Державина «пиитический ужас». Разумом он преодолевает страх. Поскольку человек создан Богом по своему образу и подобию, но помещен на грешную землю и не вечен, то он понят Державиным в полном согласии с представлениями классицистов слабой и ничтожной тварыо («червь»). Однако благодаря разуму он способен ощутить в себе могучий и неистребимый дух, который роднит его с Богом и даже даег почувствовать в себе Бога. Этот дар от рождения вложен в человека свыше.

В центре стихотворения лежит мысль о том, что Бог бесконечен в пространстве и во времени, а человек, будучи смертен, конечен и имеет завершение в пространстве и во времени. Но поскольку Бог вдохнул в него дух и дал ему разум, то человек связывает небо (мир Бога) с землей (обиталищем людей). Эта связь заложена в идее человека, и потому ему даны право и возможность постичь Бога: «Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает...» Главная трудность, преодоленная Державиным, состояла в том, чтобы выразить в ясных образах наименее в словах выразимое.

Поэт видит человека в контрастах чувств и душевных состояний, сопрягая трагические размышления с ничтожными занятиями. Это позволило Н. В. Гоголю сказать о «гиперболическом размахе... речи» Державина: «Слог у него так крупен, как ни у кого из наших поэтов. Разъяв анатомическим ножом, увидишь, что это происходит от обыкновенного соединения самых высоких слов с самыми низкими и простыми, на что бы никто не отважился, кроме Державина. Кто бы посмел, кроме его, выразиться так, как выразился он в одном месте о том же своем величественном муже, в ту минуту, когда он все уже исполнил, что нужно на земле:

И смерть, как гостью, ожидает,
Крутя, задумавшись, усы.

Кто, кроме Державина, осмелился бы соединить такое дело, каково ожидание смерти, с таким ничтожным действием, каково крученье усов? Но как через это ощутительней видимость самого мужа и какое меланхолически глубокое чувство остается в душе!»

«Русские девушки» . И все-таки Державин не только зодчий классицизма, но и его разрушитель. В стихотворении «Русские девушки» Державин старается передать национальный колорит, особенности поведения и пляски девушек, свойственные им движения («Тихо руки, взор поводят и плечами говорят...»), возникшие на почве народной культуры. Само это стихотворение ближе к средним, нежели высоким, жанрам. Оно живописно («Как сквозь жилки голубые льется розовая кровь»), полно юмора и простодушной гордости за сельских красавиц. Ясно, что их образ сложился у Державина под влиянием живых впечатлений.

«Фелица» . Одним из самых значительных произведений Державина, в котором резко нарушались нормы и правила классицизма, была знаменитая ода «Фелица» (1782).

Начало «Фелицы» напоминает традиционную оду и одновременно отличается от нее:

Богоподобная царевна
Киргизкайсацкия орды!

В оде классицизма монарх изображался земным божеством, собранием всех добродетелей и совершенств, премудрым, взыскательным наставником и снисходительным отцом подданных, не оставляющим их своей милостью и попечением. Эпитетом «богоподобная» и восклицательными интонациями Державин сразу настраивал на одический лад. Далее качества «царевны» преувеличенно, гиперболически восхвалялись. Но вместо прямо и по имени названной императрицы Екатерины II Державин писал о какой-то киргизкайсацкой царевне. Ода прочно соединялась с аллегорией, к которой Державин прибег неспроста. Он преследовал несколько целей. Упоминанием царевны Фелицы и царевича Хлора Державин намекал на «Сказку о царевиче Хлоре», написанную Екатериной II. В ней рассказывалось о том, что царевич отправился на поиски розы без шипов. Киргизкайсацкая царевна Фелица упросила приставить к нему в качестве помощника и советчика смышленого мальчика по имени Рассудок. В пути царевич Хлор узнает, что роза без шипов - добродетель и что она не дается даром, а достигается большим трудом. Нравственный рост царевича изображен как подъем на вершину высокой горы. Державин воспользовался сюжетом из аллегорической и дидактической сказки Екатерины II. Ода Державина тоже аллегорична и дидактична, и это не противоречило нормам жанра. Сказка понадобилась Державину и в другом отношении: он не хотел, чтобы злые языки обвинили его в лести и чтобы Екатерина II увидела корыстные замыслы поэта, а не чистосердечие и простодушные хвалы.

Державин, как это положено в оде, не дает последовательности событий и эпизодов, а строит «сюжет мысли» в виде постепенного движения от тьмы к свету, от заблуждений к познанию истины через нравственное самовоспитание в духе добродетелей, предписываемых просвещенным разумом. В ходе размышлений он убеждается, что нашел идеал монарха в лице Екатерины II. Речь в оде словно бы шла о Екатерине II и не о ней. Державин ввел в сказку образ мурзы, «дикого» мусульманина, который привык к лени, к роскошной и праздной жизни. Это объясняло проникновение в оду восточной лексики и образности с ее пышностью метафор, сравнений, гиперболизмом похвал и славословий. С одной стороны, в мурзе легко узнавался сам поэт, который намеренно обыграл свое происхождение (Державин вел свой род от татарского мурзы Багрима), а с другой - мурза был самостоятельным персонажем, даже поэтом, которому свойственна пышная образность восточной лирики. «Дикого», нецивилизованного татарина привлекают разум и нравственные достоинства царевны. Но простодушному мурзе неведомы «правила» классицизма, он не знает «законов», по которым пишется ода, и потому он легко и против всяких норм включает в оду низкие картины, низкий быт (игра в карты, в свайку, в жмурки, гулянья под качелями, посещение шинка, общая с женой любовь к голубям и «гигиенические занятия» с ней - «То ею в голове ищуся»). Низкий мир, не охваченный разумом и презрительно осмеиваемый, который тогда называли «превратным светом», вдруг, по недомыслию «дикого» мурзы-поэта, из низких жанров сатиры, басни, колядки перекочевал в жанр оды, жанр высокий, минуя и нарушая его границы, установленные и строго охраняемые самим всемогущим Разумом. Мурза-поэт соединил и перемешал, невзирая на их несовместимость, стили высокие, средние и низкие. В жанр оды вдруг вторглись жанры идиллии и пасторали, выдержанные в среднем стиле. Встречаются и вовсе неуместные в оде низкие слова и выражения, передающие русский помещичий и «домашний» быт (кулачные бои, пляски, лай псов, забавы и проказы). Всюду мурза-поэт высокое стремится снизить или назвать обыкновенным именем: например, одический Олимп у него заменяет «высокая гора», Россию - «Киргизкайсацкая орда», поэтический восторг - житейская суета и плетение рифм. И сама ода довольно двусмысленна, потому что в ней много иронии, смеха, комизма.

Такое перемещение высокого жанра, стиля, тона в низкий называется травестированием, сознательным снижением тем и образов.

Так как за мурзой скрывается автор «Фелицы», который в отличие от мурзы искушен в поэзии и которому хорошо известны «правила» классицизма, то это означает, что Державин вступил с Екатериной II в поэтическую игру. Игровое начало преобразило высокую оду, соединив ее с более низкими жанрами (сатира, идиллия, пастораль, анекдот и др.). Благодаря поэтической игре стиль оды стал разнообразнее, богаче и живописнее. Кроме церковнославянизмов, библеизмов и архаизмов, в него вошли слова среднего стиля, разговорные, употреблявшиеся в быту. Нормы одического жанра и классицизма в целом были нарушены.

Новаторство Державина заключалось в разрушении монументального единства одических образов - героя (героини) оды и автора-поэта. Державин добивается единства этих образов на других, нежели в классических образцах оды, основаниях. Единство у него достигается не вследствие изображения героини в одном ключе, в одном плане - вне быта, без биографических подробностей, а через соединение частных и общих, биографических и государственных, человеческих и императорских свойств и качеств. Еще дальше Державин пошел, создавая образ поэта.

Поэт у Державина одновременно и просвещен и не просвещен, подвержен человеческим слабостям и знает, что их нужно преодолеть, сообщает о себе биографические подробности, причем очень личного, «домашнего» свойства, и приписывает себе заблуждения, капризы и манеру поведения других людей. Он вельможа, сановник и простой, обыкновенный человек, который хочет себя воспитать в духе разумных понятий и не в силах справиться с соблазнами. Его влечет добродетель, но он постоянно уклоняется от истинно нравственного пути, находит идеал премудрости в лице Екатерины II, даже испытывает его воздействие и тут же отдаляется от него. Он искренне верит, что Екатерина II - образец добродетели, но, видя ее окружение, сомневается в своей вере. Державин создает образы героини и поэта противоречивыми и в этих противоречиях едиными. Единство достигается не посредством отсечения человеческих свойств от гражданских добродетелей, как это было принято до него в оде, а путем совмещения автобиографических черт с чертами государственно мыслящего деятеля.

Итак, Державин разделил образ на две его сущностные стороны: человеческую, бытовую, домашнюю и должностную, гражданскую, государственную.

В противовес императрице, которая выступает образцом человеческой добродетели и государственной мудрости, нарисован вельможа. Ему по душе жизнь как вечный, бесконечно длящийся праздник с бесконечными удовольствиями, но он знает, что, проводя дни в суете, не приносит никакой пользы Отечеству и не выполняет свой долг. Однако праздность увлекает вельможу, и он не может преодолеть соблазны и прельщения, погружается в себя и тешит свое воображение, уносясь в мыслях в несбыточные области.

Внезапная смена настроений вельможи - от высоких, но бесполезных мечтаний к низкому быту и незначительным, мелким желаниям - капризна и прихотлива.

Она свидетельствует о том, что вельможа не властвует над мыслью и чувствами, а подчиняется им. В еще большей степени его пленяют пиры и развлечения. Державин так описывает пир, что роскошь и богатство яств на столе для него явно предпочтительнее государственных занятий, доводов разума, соображений о долге и общей пользе.

Беспочвенный мечтатель и страстный эпикуреец 1 , предающийся наслаждениям плоти, нежится с «младой девицей». Здесь он ощущает себя героем сельской идиллии или пасторали 2 . Но природа у Державина, в духе классицизма, искусственна: рощица посажена человеком, в ней устроена беседка с фонтаном, звучит арфа, трава названа «бархатным диваном». В строфе присутствуют все признаки жанров идиллии и пасторали. Столь же любит вельможа и развлечения в духе национальных обычаев: то катание в карете, то скачку «на резвом скакуне», то роговую музыку, то кулачные бои, то охоту, а то и проказы с женой. С иронией пишет Державин о просвещении ума и души, которого требует рассудок, но с которым никак не сладит изнеженная натура:

То в книгах рыться я люблю,
Мой ум и сердце просвещаю,
Полкана и Бову читаю;
За Библией, зевая, сплю.

Поведав о своих занятиях и привычках, вельможа выносит себе нелицеприятный приговор:

Таков, Фелица, я развратен!
Но на меня весь свет похож.
Кто сколько мудростью ни знатен,
Но всякий человек есть ложь.

Иначе говоря, слывущие мудрецами вельможи и сановники на самом деле подвержены всевозможным порокам и лишены нравственных добродетелей в отличие от Екатерины II. Между государственной мудростью и нравственными добродетелями пролегла пропасть, и расстояние между ним и императрицей все более увеличивается: Екатерина II рисуется земной богиней, а вельможа - простым смертным, которому не дано достичь мудрости и добродетели, но дозволено насладиться лицезрением царицы и пропеть ей восторженную хвалу. Иронически принижая свои достоинства, Державин комплиментарно и лукаво преувеличивал добродетели императрицы.

Внеся в оду личное, биографическое начало, Державин перестроил жанр и обновил его. Он и сам понимал, что такой оды, как «Фелица», «на нашем языке еще не бывало». Нарушая нормы жанра, Державин подрывал теорию и практику классицизма, усиливал сомнения в неоспоримости просветительских истин.

Продолжая эту линию своего творчества в начале XIX века, Державин и вовсе оставил оду, перейдя к стихотворениям, воспевающим вино, любовь, жизнь, полную радости, красоты и наслаждений 3 . В этом новом лирическом образе беспечного и мудрого жизнелюбца он и предстает в своих последних стихотворениях.

В конце творческих дней Державин встречал смерть то ликующими звуками, уверенный в поэтическом бессмертии, то со спокойным отчаянием, близким к бесстрастному сознанию гибели «звуков лиры и трубы» в бездне вечности.

Вопросы и задания

1. Как вы поняли содержание и основную мысль философской оды Державина «Бог»? Дайте развернутый ответ-рассуждение.
2. Можно ли сказать, что поэт внес в свою лирику биографические черты и сделал себя ее героем?
3. Каким изменениям подвергся жанр оды под пером Державина и как изменился ее стиль? Проанализируйте образ поэта в оде «Фелица».
4. Как вы понимаете утверждение, что Державин столько же зодчий классицизма, сколько и его разрушитель?

1 Эпикуреец - человек, считающий смыслом и ценностью жизни праздность и чувственные наслаждения - любовь, вино, дружеские беседы, пирушки и т. д.

2 Пастораль - художественное произведение, в котором изображена жизнь счастливых пастухов и пастушек на лоне сельской природы.

3 Такая лирика называлась анакреонтической - по имени греческого певца Анакреонта, жившего за пятьсот лет до Рождества Христова. Его сочинения дошли до нас в отрывках, но мотивы, в них заключенные, были подхвачены многими европейскими поэтами. На них вслед за Ломоносовым откликнулся и Державин.

Ода "Фелица" Державина, краткое содержание которой приведено в этой статье - одно из самых известных произведений этого русского поэта XVIII века. Он написал ее в 1782 году. После публикации имя Державина стало известным. К тому же ода превратилась в наглядный пример нового стиля в отечественной поэзии.

Свое название ода "Фелица" Державина, краткое содержание которой вы читаете, получила от имени героини "Сказки о царевиче Хлоре". Автор данного произведения - императрица Екатерина II.

В своем произведении этим именем Державин называет саму правительницу России. Кстати, оно переводится как "счастье". Суть оды сводится к прославлению Екатерины (ее привычек, скромности) и карикатурному, даже насмешливому изображению ее напыщенного окружения.

В образах, которые описывает Державин в оде "Фелица" (краткого содержания на "Брифли" не найти, но оно есть в этой статье), легко можно узнать некоторых приближенных к императрице особ. Например, Потемкина, который считался ее любимцем. А также графов Панина, Орлова, Нарышкина. Поэт умело изображает их насмешливые портреты, демонстрируя при этом определенную смелость. Ведь если кто-то из них сильно бы обиделся, то мог легко расправиться с Державиным.

Спасло его только то, что Екатерине II сильно понравилась эта ода и императрица стала благожелательно относиться к Державину.

При этом даже в самой оде "Фелица", краткое содержание которой приведено в этой статье, Державин решается давать советы императрице. В частности, поэт советует, чтобы она подчинялась закону, единому для всех. Завершается ода восхвалением государыни.

Уникальность произведения

Ознакомившись с кратким содержанием оды "Фелица", можно прийти к выводу, что автор нарушает все традиции, в которых обычно писались подобные произведения.

Поэт активно вводит разговорную лексику, не чурается нелитературных высказываний. Но самое главное отличие состоит в том, что он создает императрицу в человеческом обличье, отказываясь от ее официального образа. Примечательно, что многих текст смутил и потревожил, а вот сама Екатерина II была от него в восторге.

Образ императрицы

В оде "Фелица" Державина, краткое содержание которой содержит смысловую квинтэссенцию произведения, императрица поначалу предстает перед нами в привычном богоподобном образе. Для писателя она образец просвещенного монарха. При этом он приукрашивает ее облик, свято веря в изображаемый образ.

В тоже время в стихах поэта проскальзывают мысли не только о мудрости власти, но и о недобросовестности и низком уровне образованности ее исполнителей. Многих из них интересует только собственная выгода. Стоит признать, что эти идеи появлялись и ранее, но никогда раньше реальные исторические личности не были настолько узнаваемы.

В оде "Фелица" Державина (краткое содержание "Брифли" предложить пока не может) поэт предстает перед нами как смелый и отважный первооткрыватель. Он составляет удивительный симбиоз, дополняя хвалебную оду индивидуальными чертами персонажей и остроумной сатирой.

История создания

Именно ода "Фелица" Державина, краткое содержание которой удобно для общего ознакомления с произведением, сделала имя поэту. Первоначально автор не думал о том, чтобы напечатать это стихотворение. Не афишировал его и скрывал авторство. Он всерьез опасался мести влиятельных вельмож, которых не в лучшем свете изобразил в тексте.

Только в 1783 году произведение получило распространение благодаря княгине Дашковой. Близкая соратница императрицы напечатала его в журнале "Собеседник любителей русского слова". Кстати, в него отдавала свои тексты и сама правительница России. По воспоминаниям Державина, Екатерина II так растрогалась, когда впервые прочитала оду, что даже начала плакать. В таких растроганных чувствах ее и обнаружила сама Дашкова.

Императрица непременно пожелала узнать, кто автор этого стихотворения. Ей показалось, что в тексте все было изображено максимально точно. В благодарность за оду "Фелица" Державина, краткое содержание и анализ которой приведены в этой статье, она направила поэту золотую табакерку. В ней лежали 500 червонцев.

После такого щедрого царского подарка к Державину пришли литературная слава и успех. Такой популярности до него не знал ни один поэт.

Тематическое разнообразие произведения Державина

Давая характеристику оде "Фелица" Державина, нужно отметить, что само представление представляет собой шутливую зарисовку из жизни российской правительницы, а также особо приближенных к ней вельмож. В то же время в тексте поднимаются важные проблемы государственного уровня. Это коррупция, ответственность чиновников, их забота о государственности.

Художественные особенности оды "Фелица"

Державин творил в жанре классицизма. Это направление строго запрещало соединять несколько жанров, например, высокую оду и сатиру. Но поэт решился на такой смелый эксперимент. Причем он не только их объединил в своем тексте, но и сделал нечто небывалое для литературы того весьма консервативного времени.

Державин просто рушит традиции хвалебной оды, активно применяя в своем тексте сниженную, разговорную лексику. Использует даже откровенные просторечия, которые в принципе в те годы не приветствовались в литературе. Самое главное, рисует императрицу Екатерину II обычным человеком, отказываясь от ее классического парадного описания, которое активно применялось в подобных произведениях.

Именно поэтому в оде можно встретить описание бытовых сцен и даже литературный натюрморт.

Новаторство Державина

Обыденный, бытовой образ Фелиции, за которой легко угадывается императрица - одно из основных новаторств Державина. При этом ему удается создать текст так, чтобы не снижать ее образ. Наоборот, поэт делает его реальным и человечным. Порой кажется, что поэт пишет его с натуры.

Во время чтения стихотворения "Фелица" можно убедиться, что автору удалось внести в поэзию индивидуальные характеристики реальных исторических персонажей, взятые им из жизни или созданные воображением. Все это было показано на фоне бытовой обстановки, которая была изображена максимально колоритно. Все это и сделало оду понятной и запоминающейся.

В результате в оде "Фелица" Державин умело сочетает стиль хвалебной оды с индивидуализацией реальных героев, также вносит элемент сатиры. В конечном счете, в оде, которая принадлежит высокому стилю, оказывается много элементов низких стилей.

Сам Державин определял ее жанр, как смешанную оду. Он утверждал: от классической оды она отличается тем, что в смешанном жанре у автора есть уникальная возможность говорить обо всем на свете. Так поэт разрушает каноны классицизма, стихотворению открывается путь для новой поэзии. Эта литература получает развитие в творчестве автора следующего поколения - Александра Пушкина.

Значения оды "Фелица"

Сам Державин признавался, что большая заслуга состоит в том, что он решился на такой эксперимент. Известный исследователь его творчества Ходасевич отмечает, что Державин больше всего гордился тем, что первым из русских поэтов заговорил "забавным русским слогом", как он сам это называл.

Но поэт отдавал себе отчет, что его ода будет, по сути, первым художественным воплощением русского быта, станет зародышем реалистического романа. Также Ходасевич считал, что если бы Державин дожил до публикации "Евгения Онегина", то, несомненно, нашел бы в ней отзвуки своего творчества.

Ода «Видение мурзы» в редакции 1791 г. посвящена Екатерине, но поэт не воспел в ней «добродетели Фелицы». Через восемь лет Державин счел нужным объясниться по поводу написания «Фелицы». «Фелицу» Державин ценил высоко. Ода была ему дорога и тем, что, отступая от угодной царям традиции похвальной и льстивой оды, он выразил свое личное отношение к монархине, дал оценку ее добродетелям.

Екатерина, как мы видели, своей холодностью во время официального представления подчеркнула, что она дарует ему милость воспевать себя, но не оценивать ее поступки. Для объяснения Державин решил использовать форму беседы мурзы с явившимся ему видением — Фелицей.

В «Видении мурзы» 1791 г. Державин отказался от мысли быть «советодателем» Екатерины, как он об этом писал в прозаическом плане 1783 г., теперь он отстаивает свои принципы написания «Фелицы», свою искренность как решающий критерий создаваемой им новой поэзии, свою независимость. «Лихому свету», толпе вельможных недоброжелателей, самой императрице Державин бросал гордые стихи:

Но пусть им здесь докажет муза,

Что я не из числа льстецов;

Что сердца моего товаров

За деньги я не продаю,

И что не из чужих анбаров

Тебе наряды я крою.

«Видение мурзы» и объясняло, почему Державин не писал больше стихов о Фелице. Он написал их однажды — не за деньги, без лести. Сейчас в поэтическом «анбаре» Державина не было «нарядов» для Екатерины, вера в ее добродетели не была теперь «товаром» его сердца.

Державин не был политическим бойцом. Но вся его деятельность поэта вдохновлялась высоким идеалом гражданского служения родине. Стремясь занять место советодателя при Екатерине, он хотел добиться максимальных результатов. Когда это не вышло, пришлось удовлетвориться малым. В 1787 г. он напечатал расширенный вариант переложения 81-го псалма — «Властителем и судиям». В других одах он излагал некоторые «истины» в качестве осторожного совета или критики действий правительства.

Наиболее резко звучали «истины» о придворной знати, о вельможах, окружавших Екатерину, в оде «Вельможа». В патриотических одах прославлялись истинные герои и «великие мужи», отдававшие все силы служению отечеству. Все эти гражданские стихи сыграли значительную роль в общественной и литературной жизни не только в момент своего появления, но и позднее, в первой четверти XIX столетия. Державин законно гордился ими.

Поэтическим манифестом Державина стала ода «Бог». (Задумана в 1780 г., завершена в феврале — марте 1784 г., тогда же напечатана в журнале «Собеседник любителей российского слова»). Державин был религиозным человеком, и потому в оде нашли свое выражение идеалистические воззрения на устройство мира, вера в бога-творца. Но в этой же оде утверждалась дерзновенная мысль — человек величием своим равен богу.

Мысль эта родилась в эпоху Возрождения, она воодушевляла великих гуманистов. Державин закономерно в исторических условиях, когда русская литература решала коренные возрожденченские проблемы, подхватывает идею Шекспира о человеке — свободном и деятельном — как высшей ценности мира. Шекспир сделал Гамлета выразителем этой истины эпохи Возрождения: «Что за мастерское создание — человек!.. В постижении сходен с божеством! Краса вселенной! Венец всего живущего».

В годы широкого распространения в Европе сентиментализма с его культом частного человека, величие свое осуществляющего в интенсивном чувстве (крылатая фраза Руссо — человек велик своим чувством — стала девизом этого направления), и буржуазного реализма, который сделал своим героем эгоистического человека, утверждавшего свое достоинство в жестокой борьбе за благополучие, — державинская ода носила и программный и полемический характер.

Опираясь на русскую традицию, поэт выдвигает и утверждает в новое время и на иной национальной почве попранный буржуазным веком великий возрожденческий идеал человека. Господствовавшая религиозная мораль строго и жестоко бросала человека под ноги «высшему существу», внушая ему, что он «ничто», «раб божий», заставляла его говорить с богом лишь стоя на коленях. Да и не говорить, а молиться и униженно просить милостей. Державин заговорил с богом, заговорил дерзко: «Ты есть — и я уж не ничто!».

Я связь миров, повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества.

Эти гордые слова принадлежат смело думающему и рассуждающему человеку, независимой личности, с трепетом осознающей свое величие, могущество человеческого ума.

Гражданская позиция Державина, его философия человека обусловливали место действования в мире изображаемых им героев. Державин отстаивал не свои частные эгоистические интересы, но права человека, не за благополучие своего очага поднял он свой голос, а за достойную человека жизнь на земле. В одах поэт будет описывать и раскрывать огромный мир России или мир нравственной жизни русского деятеля, поэта и гражданина.

Пророческий дух Библии свободно входит в поэтические создания Державина. Слова библейского псалмопевца наполнялись у него новым содержанием, выражая русский взгляд и русские чувства живой личности поэта. Поэт становился пророком и судьей, выходя в большой мир на бой за правду («Властителям и судиям», «Вельможа» и др.).

Большое место в творческом наследии Державина занимают гражданские стихи. Их можно условно разделить на две группы — патриотические и сатирические. Державин был патриотом; по словам Белинского, «патриотизм был его господствующим чувством». Поэт жил в эпоху великих военных побед России.

Когда ему исполнилось 17 лет, русские войска разгромили армии крупнейшего европейского полководца Фридриха II и заняли Берлин. В конце века русские войска, руководимые Суворовым, прославили себя беспримерным походом в Италию, во время которого наполеоновским легионам было нанесено сокрушительное поражение. На закате своей жизни Державин был свидетелем славной победы народа над наполеоновской Францией в годы Отечественной войны.

Победы, укреплявшие европейский авторитет России и ее славу, были завоеваны героическим народом и его талантливыми полководцами. Оттого Державин в своих торжественных, патетических одах рисовал грандиозные образы сражений, прославлял русских солдат («русски храбрые солдаты В свете первые бойцы»), создавал величественные образы полководцев. В этих одах запечатлелся русский XVIII в., героизм народа. Высоко оценивая героическое прошлое родины, он в 1807 г. в стихотворении «Атаману и войску Донскому» предупреждающе писал по адресу Наполеона:

Был враг чипчак, — и где чипчаки?

Был недруг лях, — и где те ляхи?

Был сей, был тот, — их нет; а Русь?..

Всяк знай, мотай себе на ус.

Державин славил человека, когда он того заслуживал. Поэтому героями его стихов были или Суворов («На взятие Измаила», «На победы в Италии», «На переход Альпийских гор», «Снигирь»), или солдат-герой, или Румянцев («Водопад»), или простая крестьянская девушка («Русские девушки»).

Он славил дела человека, а не знатность, не «породу». Державин поэтизировал мораль деятельной жизни, подвига, мужества. В то же время он обличал зло и с особой беспощадностью тех, кто отступал от высоких обязанностей человека и гражданина.

Ода «Вельможа» была написана в 1794 г. За год до этого Державин был отстранен от должности секретаря Екатерины II. Служба эта открыла перед ним произвол вельмож, их преступления и безнаказанность, покровительство императрицы своим фаворитам и любимцам. Попытки Державина добиться от Екатерины справедливых решений по представляемым им делам успеха не имели.

Тогда-то он решил обратиться к поэзии. Зло и преступления должны быть публично заклеймлены, виновные — вельможи должны быть обличены и осуждены. Обобщенный сатирический портрет вельможи строился им на реальном материале: в обличаемых поэтом действиях вельможи узнавали черты всесильных в империи фаворитов и сановников — Потемкина, Зубова, Безбородко. Обличая их, Державин не снимал вины и с императрицы, прощавшей все преступные дела своим любимцам.

Поэзия была той высокой трибуной, с которой Державин-поэт обращался к россиянам с пламенной речью. Он писал о том, что хорошо знал, что видел, что возмущало его, рисовал портреты «с подлинников», — оттого стихотворная речь поэта исполнена энергии, страсти, она выражает глубоко личные, выстраданные убеждения.

Кончалось стихотворение выражением веры в народ («О росский бодрственный народ, Отечески хранящий нравы») и созданием образов истинных вельмож — славных сынов отечества, патриотов, героев мира и войны. Из деятелей эпохи Петра Великого Державин называет Якова Долгорукова, бесстрашно говорившего правду грозному царю, не желавшего «змеей сгибаться перед троном»; из современников — честного мужа и крупнейшего полководца Румянцева. Его-то поэт и противопоставляет Потемкину и Зубову.

Естественно, при жизни Екатерины ода «Вельможа» не могла быть напечатана. Впервые ее опубликовали в 1798 г., уже при новом императоре.

Пушкин в «Послании цензору», горячо и гневно обличая царскую цензуру, с гордостью называл имена писателей, безбоязненно говоривших правду — Радищева («рабства враг»), Фонвизина («сатирик превосходный»), Державина — автора «Вельможи»:

Державин бич вельмож, при звуке грозной лиры

Их горделивые разоблачал кумиры.

Декабрист Рылеев высоко ценил талант Державина-сатирика, называл его поэтические произведения «огненными стихами».

В 1790-е гг. Державин, так смело начавший, так ревниво и упорно шедший по пути самобытности, пережил кризис. Эстетический кодекс классицизма, который он отважно преодолевал, все же оказывал на него влияние. Власть традиций была огромной.

Нередко Державин не мог отказаться от канонов оды, от условных и риторических образов, вырваться из плена устойчивой жанровой и стилистической системы. И тогда новое, оригинальное, его, державинское сочеталось в стихах с традиционным. Отсюда «невыдержанность» Державина, по-разному проявлявшаяся и в начале и в конце творчества.

Но никогда она не была так сильна, как в одах конца 80-х — первой половины 90-х гг. Державин пишет «Изображение Фелицы», «Водопад», «На взятие Измаила», «На кончину великой княгини Ольги Павловны» и подобные стихотворения, и «невыдержанность» становится их главной поэтической особенностью. Имея в виду прежде всего такие произведения, Пушкин констатировал: «Кумир Державина ¼ золотой, ¾ свинцовый...». Белинский именно о «Водопаде» говорил: «Превосходнейшие стихи перемешаны у него с самыми прозаическими, пленительнейшие образы с самыми грубыми и уродливыми».

Кризис, который переживал Державин, усугублялся и общественными обстоятельствами. Главное из них — остро осознаваемая необходимость определения своего места — места поэта в обществе. То новое, что принес Державин в поэзию, шло не только под знаком эстетического новаторства. Выдвинув тему личности, ее свободы, Державин естественно подошел к вопросу о свободе поэта от царской власти. Он помнил, что первый шумный успех ему принесла ода «Фелица», прославлявшая Екатерину.

Так вопрос о месте поэта в обществе оказывался связанным с вопросом о предмете поэзии. Оригинальное, самобытное, гражданское начало в творчестве Державина толкало его в сторону от двора, а обстоятельства жизни Державина-чиновника все крепче связывали его с властью, с Екатериной: с 1791 по 1793 г. он был секретарем императрицы. В ряде стихотворений запечатлелось его стремление к независимости.

Замечательным памятником борьбы поэта за свою свободу является послание 1793 г. «Храповицкому» — приятелю Державина (он был тоже секретарем Екатерины). Отказываясь писать по заказу и отвечая, в частности, на предложения (почти официальные) Храповицкого написать оду в честь императрицы, Державин высказывает важную мысль: поэт, зависимый от власти, ласкаемый двором, получающий «монисты, гривны, ожерелья, бесценны перстни, камешки», напишет обязательно «средственны стишки». На истинного же поэта, говорит Державин, «наложен долг» «от судеб и вышня трона». И потому его обязанность не царей воспевать, а говорить правду:

Ты сам со временем осудишь

Меня за мглистый фимиам;

За правду ж чтить меня ты будешь,

Она любезна всем векам.

Последним звеном этой закрепленной в стихах борьбы за независимость поэта является «Памятник» (1795) — переработка известного стихотворения Горация. В нем развернуто глубокое понимание общественной роли поэта, его долга перед отечеством, который он может выполнить, только будучи свободным. Державин верил, что его мужественные обличения вельмож и царских фаворитов, провозглашение им истины царям будут оценены потомством. Оттого он ставил себе в заслугу, что «истину царям с улыбкой говорил».

Эта формула — «с улыбкой» — объясняется и мировоззрением Державина (он не был радикальным мыслителем и верил в возможность прихода «просвещенного монарха»), и обстоятельствами его жизни. Он сам так объяснял свое положение: «Будучи поэт по вдохновению, я должен был говорить правду; политик или царедворец по служению моему при дворе, я принужден был закрывать истину иносказанием и намеками».

Поэт победил царедворца — Державин говорил правду и истину царям, в том числе Екатерине II. И эта позиция была оценена последующими поколениями, и в частности Пушкиным и Чернышевским. Последний писал о поэзии Державина и его «Памятнике»: «В своей поэзии что ценил он? Служение на пользу общую.

То же думал и Пушкин. Любопытно в этом отношении сравнить, как они видоизменяют существенную мысль Горациевой оды „Памятник“, выставляя свои права на бессмертие. Гораций говорит: „я считаю себя достойным славы за то, что хорошо писал стихи“; Державин заменяет это другим: „я считаю себя достойным славы за то, что говорил правду и народу и царям“; Пушкин — „за то, что я благодетельно действовал на общество и защищал страдальцев“». Белинский писал о «Памятнике» Державина, что «это одно из самых могучих проявлений его богатырской силы».

После ухода с поста секретаря Екатерины II Державин обращается к Анакреону. Этот интерес к Анакреону совпал с началом широкого пересмотра в Европе поэзии древнегреческого лирика. Наибольшим успехом пользовалась обновленная с позиций просветительской философии анакреонтика Эвариста Парни, ученика Вольтера.

В этих обстоятельствах друг Державина Николай Львов издает в 1794 г. свой перевод сборника од Анакреона. К книге он приложил статью, в которой освобождал образ прославленного поэта от того искажения, которому он подвергался и на Западе и в России. Его слава, утверждал Львов, не в том, что он писал только «любовные и пьянственные песни», как думал, например, Сумароков. Анакреон — философ, учитель жизни, в его стихах рассеяна «приятная философия, каждого человека состояние услаждающая».

Он не только участвовал в забавах двора тирана Поликрата, но и «смел советовать ему в делах государственных». Так Львов поднимал образ Анакреона до уровня просветительского идеала писателя — советодателя монарха.

Выход сборника Львова «Стихотворения Анакреона Тийского» с предисловием и обстоятельными примечаниями — важнейшая веха в развитии русской поэзии, в становлении русской анакреонтики. Он способствовал расцвету могучего таланта Державина, ставшего с 1795 г. писать анакреонтические стихотворения, названные им «песнями». Долгое время он не печатал своих «песен», а в 1804 г. издал их отдельной книгой, назвав ее «Анакреонтические песни».

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

Державин в 1770 -х -1780 -х гг. создавал философские и торжественные оды. Первой удачной одой поэта было величественное размышление о жизни и смерти - ода «На смерть князя Мещерского» (1779). В 1780 г. Державин пишет философскую оду «Бог» , а в 1782 г. – торжественную оду «Фелица» . В ней поэт представил Екатерину II не только как государственное лицо, но и как человека. Необычным был и стиль оды: высокий штиль сочетается в оде со средним и даже низким штилем. В конце 1780 -х гг. в лирике Державина возникают гражданские и сатирические стихи. Одно из них – одасатира «Властителям и судиям» .

В. Ходасевич: «В борьбе за закон у Державина не было опоры ни в обществе, ни в самом правительстве. Законы писались даже усиленно, но как-то само собой подразумевалось, что исполняться они должны лишь до известной степени и по мере надобности (преимущественно дворянской). Не отрицалось, что законы гораздо лучше исполнять, нежели не исполнять. Но одному лишь Державину их неисполнение казалось чем-то чудовищным. Нарушителей закона никто прямо не поощрял, но и карать их у власти охоты не было. Державин этого не хотел взять в толк. Кидаясь на борьбу с нарушителями закона, он всякий раз был уверен, что "щит Екатерины" делает его неуязвимым. Отчасти оно так и было. Но тот же щит покрывал и его врагов. Выходило, что Минерва Российская равно благоволит и к правым, и к виноватым, и к добрым, и к злым. Почему? Вот загадка, которой Державин не только еще не решил, но и не поставил перед собою открыто» .

Державин добился того, что эти стихи, которых не решались печатать в их прежнем виде, были напечатаны в новом, более резком. Ссылка на подражание псалму могла бы служить надежным прикрытием, но Державин зачеркнул старое заглавие "Псалом 81" и сделал новое, свое собственное: "Властителям и судиям". Такова была его прямота: он знал, что пьеса возникла в сущности не из чтения Библии, но из созерцания России.

Псалом 81. Бог встал в сонме богов и произнес суд. Доколе будете вы судить неправедно и оказывать лицеприятие нечестивым? Давайте суд бедному и сироте; угнетенному и нищему оказывайте справедливость. Избавляйте бедного и нищего, исторгайте его из руки нечестивых. Не знают, не разумеют, во тьме ходят; все основания земли колеблются. Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы. Но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей. Восстань, Боже, суди землю; ибо Ты наследуешь все народы.

Властитель, не опирающийся на народную любовь, в сущности безвластен. Во-вторых, что он и не царь, а тиран, захватчик власти, которого можно согнать с престола, не совершая никакого святотатства. Следовательно, царя от тирана отличает не помазание, а любовь народа. Только эта любовь и есть истинное помазание. Таким образом, не только опорой, но и самым источником царской власти становится народ. Под словом народ он склонен был разуметь всю нацию, и это ему удавалось, пока шла речь о делах военных или дипломатических, пока русский народ противополагался какому-нибудь иному. Но лишь только взор Державина обращался во глубину страны, непосредственное чувство тотчас побуждало его звать народом лишь обездоленную, бесправную часть нации. Дело однако шло вовсе не об одном крестьянстве: бедный дворянин, вотще ищущий суда и управы на богатого соседа, или мелкий чиновник, прижимаемый крупным, в глазах Державина были такими же представителями народа, как и крестьянин, страждущий от произвола помещичьего. Словом, так выходило, что кто страждет, тот и принадлежит к народу; царь же народный - защита и Покров всего слабого и угнетаемого от всего сильного и угнетающего.

ВЛАСТИТЕЛЯМ И СУДИЯМ Восстал всевышний бог, да судит Земных богов во сонме их; Доколе, рек, доколь вам будет Щадить неправедных и злых? Ваш долг есть: сохранять законы, На лица сильных не взирать, Без помощи, без обороны Сирот и вдов не оставлять. Ваш долг: спасать от бед невинных. Несчастливым подать покров; От сильных защищать бессильных, Исторгнуть бедных из оков. Не внемлют! видят - и не знают! Покрыты мздою очеса: Злодействы землю потрясают, Неправда зыблет небеса.

Цари! Я мнил, вы боги властны, Никто над вами не судья, Но вы, как я подобно, страстны, И так же смертны, как и я. И вы подобно так падете, Как с древ увядший лист падет! И вы подобно так умрете, Как ваш последний раб умрет! Воскресни, боже! боже правых! И их молению внемли: Приди, суди, карай лукавых, И будь един царем земли! 1780(?)

Квинт Гораций Флакк (65 – 8 г. до н. э) Я воздвиг монумент. Меди прочнее он, Вечных он пирамид несокрушимее, И не злой Аквилон, ни беспощадный дождь Не разрушат теперь даже века его. Год за годом пройдет, сменится счет эпох, Но не весь я умру, частью пребуду жив, Помнить будут меня, не забывать, пока Древний славя обряд, в Капитолийский храм С чистой девой всходить будет верховный жрец. Там, где бурно кипит Ауфида пенный ток, Там, где царствовал Давн в скудной дождем земле, Всюду буду я чтим, бывший никем стал всем! Ибо первый сумел на Италийский лад Эолийскую песнь переложить стихом. Гордым взором окинь мой, Мельпомена, труд И чело увенчай лавром Дельфийским мне.

ПАМЯТНИК Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный, Металлов тверже он и выше пирамид; Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный, И времени полет его не сокрушит. Так! - весь я не умру, но часть меня большая, От тлена убежав, по смерти станет жить, И слава возрастет моя, не увядая, Доколь славянов род вселенна будет чтить. Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных, Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал; Всяк будет помнить то в народах неисчетных, Как из безвестности я тем известен стал,

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге О добродетелях Фелицы возгласить, В сердечной простоте беседовать о боге И истину царям с улыбкой говорить. О муза! возгордись заслугой справедливой, И презрит кто тебя, сама тех презирай; Непринужденною рукой неторопливой Чело твое зарей бессмертия венчай. 1795

Написав оду в 1782 г. , Державин не решился напечатать ее, опасаясь мести знатных вельмож, изображенных в сатирическом плане. Случайно ода попала в руки одному хорошему знакомому Державина, советнику при директоре Академии наук, литератору, деятелю в области народного образования, впоследствии министру Осипу Петровичу Козодавлеву (нач. 1750 -х гг. - 1819), который стал показывать ее разным лицам и в том числе познакомил с ней княгиню Е. Р. Дашкову, назначенную с 1783 г. директором Академии наук. Дашковой ода понравилась, и, когда в мае 1783 г. было предпринято издание «Собеседника» , решено было открыть первый номер «Фелицей» . Издание «Собеседника» было обусловлено усилением борьбы Екатерины с дворянской оппозицией, стремлением императрицы «использовать журналистику в качестве средства воздействия на умы» .

Державин получил в подарок от императрицы золотую табакерку с 500 червонцев и был лично представлен ей. Высокие достоинства оды принесли ей успех в кругах наиболее передовых современников, широкую по тому времени популярность. Само имя «Фелица» Державин взял из «Сказки о царевиче Хлоре» , написанной Екатериной II для своего внука Александра (1781). Имя это образовано Екатериной от латинских слов «felix» - «счастливый» , «felicitas» - «счастье» . «Мурзой именовал себя автор потому, . . . что произошел он от татарского племени; а императрицу - Фелицею и киргизскою царевною для того, что покойная императрица сочинила сказку под именем Царевича Хлора, которого Фелица, то есть богиня блаженства, сопровождала на гору, где роза без шипов цветет» .

ФЕЛИЦА (…) Подай, Фелица! наставленье: Как пышно и правдиво жить, Как укрощать страстей волненье И счастливым на свете быть? Меня твой голос возбуждает, Меня твой сын препровождает; Но им последовать я слаб. Мятясь житейской суетою, Сегодня властвую собою, А завтра прихотям я раб.

Мурзам твоим не подражая, Почасту ходишь ты пешком, И пища самая простая Бывает за твоим столом; Не дорожа твоим покоем, Читаешь, пишешь пред налоем И всем из твоего пера Блаженство смертным проливаешь; Подобно в карты не играешь, Как я, от утра до утра. Не слишком любишь маскарады, А в клоб не ступишь и ногой; Храня обычаи, обряды, Не донкишотствуешь собой; Коня парнасска не седлаешь, К духа м- в собранье не въезжаешь, Не ходишь с трона на Восток; Но кротости ходя стезею, Благотворящею душою, Полезных дней проводишь ток.

Мурзам твоим не подражая- т. е. придворным, вельможам. Слово «мурза» употребляет Державин в двух планах: он подразумевает себя и любого вельможу. Читаешь, пишешь пред налоем - Державин имеет в виду законодательную деятельность императрицы. Налой (устар. , простореч.), точнее «аналой» (церк.) - высокий столик с покатым верхом, на который в церкви кладут иконы или книги. Здесь употреблено в смысле «столик» , «конторка» . Коня парнаска не седлаешь - Екатерина не умела писать стихов. Арии и стихи для ее литературных сочинений писали ее статс-секретари Елагин, Храповицкий и др. К духам в собранье не въезжаешь, Не ходишь с трона на Восток - т. е. не посещаешь масонских лож, собраний. Екатерина называла масонов «сектой духов» . «Востоками» назывались иногда масонские ложи. Масоны в 80 -х гг. XVIII в. - члены организаций («лож»), исповедовавших мистико-моралистическое учение и находившихся в оппозиции екатерининскому правительству.

А я, проспавши до полудни, Курю табак и кофе пью; Преобращая в праздник будни, Кружу в химерах мысль мою: То плен от персов похищаю, То стрелы к туркам обращаю; То, возмечтав, что я султан, Вселенну устрашаю взглядом; То вдруг, прельщаяся нарядом, Скачу к портному по кафтан. Или в пиру я пребогатом, Где праздник для меня дают, Где блещет стол сребром и златом, Где тысячи различных блюд; Там славный окорок вестфальской, Там звенья рыбы астраханской, Там плов и пироги стоят, Шампанским вафли запиваю; И всё на свете забываю Средь вин, сластей и аромат.

Или средь рощицы прекрасной В беседке, где фонтан шумит, При звоне арфы сладкогласной, Где ветерок едва дышит, Где всё мне роскошь представляет, К утехам мысли уловляет, Томит и оживляет кровь; На бархатном диване лежа, Младой девицы чувства нежа, Вливаю в сердце ей любовь. Или великолепным цугом В карете английской, златой, С собакой, шутом или другом, Или с красавицей какой Я под качелями гуляю; В шинки пить меду заезжаю; Или, как то наскучит мне, По склонности моей к премене, Имея шапку набекрене, Лечу на резвом бегуне.

Или музы кой и певцами, Органом и волынкой вдруг, Или кулачными бойцами И пляской веселю мой дух; Или, о всех делах заботу Оставя, езжу на охоту И забавляюсь лаем псов; Или над невскими брегами Я тешусь по ночам рогами И греблей удалых гребцов. Иль, сидя дома, я прокажу, Играя в дураки с женой; То с ней на голубятню лажу, То в жмурки резвимся порой; То в свайку с нею веселюся, То ею в голове ищуся; То в книгах рыться я люблю, Мой ум и сердце просвещаю, Полкана и Бову читаю; За библией, зевая, сплю.

А я, проспавши до полудни и т. д. «Относится к прихотливому нраву князя Потемкина, как и все три нижеследующие куплеты, который то собирался на войну, то упражнялся в нарядах, в пирах и всякого рода роскошах» (Об. Д. , 598). Цуг - упряжка в четыре или шесть лошадей попарно. Право езды цугом было привилегией высшего дворянства. Лечу на резвом бегуне. Это относится также к Потемкину, но «более к гр. Ал. Гр. Орлову, который был охотник до скачки лошадиной» (Об. Д. , 598). На конных заводах Орлова было выведено несколько новых пород лошадей, из которых наиболее известна порода знаменитых «орловских рысаков» . Или кулачными бойцами - также относится к А. Г. Орлову. И забавляюсь лаем псов - относится к П. И. Панину, который любил псовую охоту (Об. Д. , 598). Я тешусь по ночам рогами и т. д. «Относится к Семену Кирилловичу Нарышкину, бывшему тогда егермейстером, который первый завел роговую музыку» . Полкана и Бову читаю. «Относится до кн. Вяземского, любившего читать романы (которые часто автор, служа у него в команде, перед ним читывал, и случалось, что тот и другой дремали и не понимали ничего) - Полкана и Бову и известные старинные русские повести» (Об. Д. , 599).

Таков, Фелица, я развратен! Но на меня весь свет похож. Кто сколько мудростью ни знатен, Но всякий человек есть ложь. Не ходим света мы путями, Бежим разврата за мечтами. Между лентяем и брюзгой, Между тщеславья и пороком Нашел кто разве ненароком Путь добродетели прямой.

Едина ты лишь не обидишь, Не оскорбляешь никого, Дурачествы сквозь пальцы видишь, Лишь зла не терпишь одного; Проступки снисхожденьем правишь, Как волк овец, людей не давишь, Ты знаешь прямо цену их. Царей они подвластны воле, - Но богу правосудну боле, Живущему в законах их. (…) Слух и дет о твоих поступках, Что ты нимало не горда; Любезна и в делах и в шутках, Приятна в дружбе и тверда; Что ты в напастях равнодушна, А в славе так великодушна, Что отреклась и мудрой слыть. Еще же говорят неложно, Что будто завсегда возможно Тебе и правду говорить.

Неслыханное также дело, Достойное тебя! одной, Что будто ты народу смело О всем, и въявь и под рукой, И знать и мыслить позволяешь, И о себе не запрещаешь И быль и небыль говорить; Что будто самым крокодилам, Твоих всех милостей зоилам Всегда склоняешься простить. Стремятся слез приятных реки Из глубины души моей. О! коль счастливы человеки Там должны быть судьбой своей, Где ангел кроткий, ангел мирный, Сокрытый в светлости порфирной, С небес ниспослан скиптр носить! Там можно пошептать в беседах И, казни не боясь, в обедах За здравие царей не пить.

Там с именем Фелицы можно В строке описку поскоблить, Или портрет неосторожно Ее на землю уронить, Там свадеб шутовских не парят, В ледовых банях их не жарят, Не щелкают в усы вельмож; Князья наседками не клохчут, Любимцы въявь им не хохочут И сажей не марают рож.

Что отреклась и мудрой слыть. Екатерина II с наигранной скромностью отклонила от себя титулы «Великой» , «Премудрой» , «Матери отечества» , которые были поднесены ей в 1767 г. Сенатом и Комиссией по выработке проекта нового уложения; так же она поступила и в 1779 г. , когда петербургское дворянство предложило принять ей титул «Великой» . И знать и мыслить позволяешь. В «Наказе» Екатерины II, составленном ею для Комиссии по выработке проекта нового уложения и являвшемся компиляцией из сочинений Монтескье и других философов-просветителей XVIII в. , действительно есть ряд статей, кратким изложением которых является эта строфа. Однако недаром Пушкин назвал «Наказ» «лицемерным»: до нас дошло огромное количество «дел» людей, арестованных Тайной экспедицией именно по обвинению «в говорении» «неприличных» , «поносных» и пр. слов по адресу императрицы, наследника престола, кн. Потемкина и пр. Почти все эти люди были жестоко пытаемы «кнутобойцей» Шешковским и сурово наказаны секретными судами. .

Там можно пошептать в беседах и т. д. и следующая строфа - изображение жестоких законов и нравов при дворе императрицы Анны Иоанновны. Как отмечает Державин (Об. Д. , 599- 600), существовали законы, согласно которым два человека, перешептывавшиеся между собой, считались злоумышленниками против императрицы или государства; не выпивший большого бокала вина, «за здравие царицы подносимого» , уронивший нечаянно монету с ее изображением подозревались в злом умысле и попадали в Тайную канцелярию. Описка, поправка, подскабливание, ошибка в императорском титуле влекли за собой наказание плетьми, равно как и перенос титула с одной строки на другую. При дворе широко распространены были грубые шутовские «забавы» вроде известной свадьбы князя Голицына, бывшего при дворе шутом, для которой был выстроен «ледяной дом» ; титулованные шуты усаживались в лукошки и клохтали курицами и т. д

Фелицы слава, слава бога, Который брани усмирил; Который сира и убога Покрыл, одел и накормил; Который оком лучезарным Шутам, трусам, неблагодарным И праведным свой свет дарит; Равно всех смертных просвещает, Больных покоит, исцеляет, Добро лишь для добра творит. Который даровал свободу В чужие области скакать, Позволил своему народу Сребра и золота искать; Который воду разрешает, И лес рубить не запрещает; Велит и ткать, и прясть, и шить; Развязывая ум и руки, Велит любить торги, науки И счастье дома находить;

Который брани усмирил и т. д. «Сей куплет относится на мирное тогдашнее время, по окончании первой турецкой войны (1768- 1774 гг. - В. З.) в России процветавшее, когда многие человеколюбивые сделаны были императрицею учреждения, как то: воспитательный дом, больницы и прочие» (Об. Д. , 600). Который даровал свободу и т. д. Державин перечисляет некоторые законы, изданные Екатериной II, которые были выгодны дворянампомещикам и купцам: она подтвердила данное Петром III дворянам разрешение совершать заграничные путешествия; разрешила помещикам разрабатывать рудные месторождения в их владениях в собственную пользу; сняла запрещение рубить лес на своих землях без контроля власти; «позволила свободное плавание по морям и рекам для торговли» (Об. Д. , 600) и т. д.

Которого закон, десница Дают и милости и суд. - Вещай, премудрая Фелица! Где отличен от честных плут? Где старость по миру не бродит? Заслуга хлеб себе находит? Где месть не гонит никого? Где совесть с правдой обитают? Где добродетели сияют? У трона разве твоего! (…)

О ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: бог.

Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий,-
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвщенны,
От света твоего рожденны,
Исследовать судеб твоих:
Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,
В твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.

Хаоса бытность довременну
Из бездн ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В себе самом ты основал:
Себя собою составляя,
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Создавый всe единым словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, ты есть, ты будешь ввек!

Ты цепь существ в себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от тебя родятся;
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,
Так звезды в безднах под тобой.

Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры —
Перед тобой — как нощь пред днем.

Как капля, в море опущенна,
Вся твердь перед тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров,- и то,
Когда дерзну сравнить с тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед тобой — ничто.

Ничто!- Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто!- Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь — конечно, есть и ты!

Ты есть!- природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть — и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей ты телесных,
Где начал ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — я червь — я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? — безвестен;
А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! — в бессмертие твое.

Неизъяснимый, непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.