Ногин Виктор Павлович, российский профессиональный революционер, советский партийно-государственный деятель; философ-марксист. Родился в семье приказчика, в 1892-м окончил 4-классное училище в Калязине Тверской губернии. С 1893 года, в 15 лет, рабочий на Богородско-Глуховской текстильной мануфактуре в Богородске Московской губернии. В 1896 году переехал в Санкт-Петербург, где поступил подмастерьем на фабрику Паля. Вскоре стал посещать марксистские кружки. В 1897 году он был одним из руководителей забастовок на фабрике Паля, а в 1898 на Семенниковском заводе. В 1898 году вступил в Санкт-Петербургскую социал-демократическую группу "Рабочее знамя", в декабре того же года Виктор был впервые арестован и выслан в Полтаву. Будучи в Полтаве вступил в 1900-м в группу содействия "Искре" .
В августе 1900 года эмигрировал в Лондон, присоединился к ленинской группе. Сначала переписывался с жившим тогда в Швейцарии Владимиром Ульяновым (Лениным), а затем встречался с ним в Мюнхене, где находилась редакция "Искры" и печаталась газе-та. В 1901 году Виктор Ногин и другой лондонский эмигрант Сергей Андропов одними из первых стали агентами "Искры". Царская агентура, однако, следила за их деятельностью. 12 марта 1901 года директор Департамента полиции Сергей Зволянский подписал директиву: "Ввиду полученных указаний, что разыскиваемый... дворянин Сергей Васильев Андропов предполагает прибыть из-за границы в Россию по чужому паспорту, Департамент полиции считает полезным разослать вместе с сим фотографические карточки, в двух видах, названного Андропова". Но Ногин и Андропов только к началу июля 1901 года появились в Мюнхене (в законспирированном искровском центре) для получения перед отъездом в Россию последних инструкций. Был выбран район действия - Одесса. Решен вопрос о маршруте проникновения в Россию. С этой целью Андропов и Ногин отправились в Берлин. Через искровскую группу содействия и связанных с нею контрабандистов революционеры оказались в Вильно у их старого товарища по "Рабочему знамени" Сергея Цедербаума (Якова). Здесь планы Андропова и Ногина резко изменились. Трое революционеров решили более важным ехать не в Одессу, а в Санкт-Петербург, где дела "Искры" были не блестящи. Там они решили основать искровскую районную газету. Это было полное непонимание главного плана редакции "Искры" - покончить с кустарничеством и сплотить местные организации вокруг центрального печатного органа. До согласования этого решения с редакцией Ногин и Андропов разъехались - Виктор поехал в Москву к матери и брату. 20 июля 1901 года Зволянский подписал телеграмму в Московское охранное отделение к Зубатову: "По достоверным указаниям Андропов и Новоселов выехали из-за границы в Россию... Должны теперь находиться в Москве. Примите тщательные меры к выяснению и учредите неотступное секретное наблюдение, сопровождая при выездах. Жду уведомления. Директор Зволянский".
Полиция не скоро узнала, что упомянутый Новоселов есть рабочий Виктор Ногин. Однако в Москве след искровца обнаружен не был. А Виктор был там и терпеливо ждал ответа редакции. Наконец в середине августа 1901 года Ногин получил письмо "Кати" (Надежды Крупской): "Мы ничего не имеем против того, чтобы вы и Брусков ехали в Питер. Питер для нас очень важен, и у нас там совсем нет своих людей. Только как для вас Питер в смысле безопасности? В Одессу поедет теперь свой человек... Главным образом против чего мы возражаем... - это против устройства массовой газеты (не литературы, а именно газеты)... Доставка литературы вам будет обеспечена...". Виктор Ногин отправился в Санкт-Петербург. Предварительно он написал письмо в Бирск Андропову (Брускову), проинформировав товарища о событиях. Переписка Москвы и глухого уральского городка не проходит мимо жандармов. 21 августа Зволянский по-просил выяснить Уфимское ГЖУ, не находится ли разыскиваемый Андропов у его сестры, на имя которой идут конспиративные письма. И уже 26 августа тот был арестован на при-стани Казани. Ногин приехал в Санкт-Петербург 2 сентября. 2 октября 1901 года вечером прямо на улице Петербургской стороны искровский агент был арестован. Только тогда жандармы дознались, что Яблочков, Новоселов и Ногин - одно и то же лицо. С 30 августа 1902 года по 13 апреля 1903 года отбывал ссылку в Назарове (центр Назаровской волости Ачинского уезда Енисейской губернии). Редакция и организация "Искры" вела работу по объединению русской революционной социал-демократии. Весной 1903 года Ногин стал агентом Организационного комитета по созыву II съезда РСДРП . Съезда состоялся летом в Брюсселе. Ногин присоединился к большевикам. Весной 1907 года был делегатом V съезда РСДРП в Лондоне от московской организации. На этом съезде он был избран в члены ЦК. С 1910 года член Русского бюро ЦК. 8 арестов, 6 побегов, 6 лет провел в тюрьмах. В 1912-1914 гг. находился в ссылке в Верхоянске. В Верхоянск он прибыл 12 июля 1912 года. Там В.П. Ногин написал книгу воспоминаний "В стране полярного холода" (вышла в 1919 году под названием "На полюсе холода"). С началом Первой мировой войны ведет пораженческую пропаганду в Саратове, а с 1916 года - в Московской губернии. Служил в Земгоре. После февральских событий 1917 года, получив возможность продолжать свое дело уже легально, выезжает на фронт, призывая солдат обратить штыки против правительства. В апреле 1917 года на конференции РСДРП(б) вместе с Каменевым и Рыковым выступил против "апрельских тезисов" Ленина. В 1917 году был председателем Моссовета. В августе 1917 года вошел во Временный комитет по борьбе с контрреволюцией "для организации отпора корниловским заговорщикам". 17 сентября избран первым большевистским председателем Московского Совета рабочих депутатов. Занимал должность до 14 ноября, когда произошло объединение Совета рабочих депутатов с Советом солдатских депутатов в Московский совет рабочих и солдатских депутатов, ставший высшим органом власти в Москве. На состоявшемся в Петербурге 4-22 сен-тября (27 сентября - 5 октября) 1917 года Всероссийском демократическом совещании высказался за участие большевиков в Предпарламенте.
Во время Октябрьской революции руководил московским ВРК. Под его руководством большевики победили в Москве. Нарком по делам торговли и промышленности в первом Совете Народных Комиссаров. 4 ноября совместно с Каменевым, Зиновьевым и Рыковым Ногин подписал заявление во ВЦИК, в котором говорилось о необходимости "образования социалистического правительства из всех советских партий... вне этого есть только один путь: сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора. На этот путь вступил Совет народных комиссаров... Нести ответственность за эту политику мы не можем и поэтому слагаем с себя перед ЦИК звание народных комиссаров". В тот же день Ногин подписал и заявление в ЦК РСДРП(б), где было сказано, что решимость ЦК не допустить образования коалиционного социалистического правительства является гибельной политикой, проводимой "вопреки громадной части пролетариата и солдат, жаждущих скорейшего прекращения кровопролития между отдельными частями демократии... Мы уходим из ЦК в момент победы... потому, что не можем спокойно смотреть, как политика руководящей группы

Ногин В. П. (партийный псевдоним -
Макар и др.) (1878-1924 гг.),
участник Октябрьской революции в Москве.
Член КПСС с 1898 г.
Родился в семье приказчика в Москве.
Работал на Глуховской мануфактуре в Богородске
(ныне Ногинск), затем на красильной фабрике Паля
(ныне прядильно-ткацкий комбинат им. В. П. Ногина)
в Петербурге. В революционном движении
с 1896 г., входил в социал-демократическую
группу «Рабочее знамя». В том же году арестован
и сослан. Из ссылки бежал и эмигрировал
в Лондон. Установил переписку с В. И. Лениным,
с которым встречался в Мюнхене. В 1901 г.
в Россию вернулся агентом ленинской «Искры»:
работал в Москве и Петербурге.
Входил в Организационный комитет по подготовке
II съезда РСДРП. В 1906 г.- член Московского комитета РСДРП, ответственный партийный организатор Рогожского района,
один из руководителей профессионального движения.
Делегат V (Лондонского) съезда РСДРП (1907 г.), на котором
избран членом ЦК.
За участие в революционном движении Ногин неоднократно подвергался арестам и ссылкам. В Верхоянске написал книгу «На полюсе холода»,
получившую высокую оценку М. Горького. В годы реакции проявлял примиренчество по отношению к ликвидаторам, в годы первой мировой войны - к меньшевикам-оборонцам. С 1916 г.- в Москве, вошел в состав
Московского областного бюро ЦК РСДРП.
В 1917 г., в период от Февраля к Октябрю, Ногин - член Президиума
Исполкома Московского Совета рабочих депутатов, в сентябре - председатель Моссовета, член МК РСДРП(б). Член ВЦИК 1-го созыва.
Делегат 7-й (Апрельской) Всероссийской конференции и VI съезда
РСДРП(б), на которых избирался членом ЦК партии. В дни Октябрьского
вооруженного восстания - член Московского Военно-революционного
комитета. Делегат II Всероссийского съезда Советов рабочих
и солдатских депутатов. В первом составе Советского правительства -
народный комиссар по делам торговли и промышленности.
В политической работе Ногин допускал кратковременные ошибки
и колебания. Своевременная принципиальная критика со стороны
В. И. Ленина, преданность делу революции помогли Ногину быстро
исправить ошибки. С 1918 г.- на ответственной государственной
и хозяйственной работе. Похоронен на Красной площади
у Кремлевской стены.

Вне партии ничто не имело для него смысла

Возвратились из ссылки товарищи. Они митинговали на заводах, в полках, на площадях - Емельян Ярославский, Осип Пятницкий, Михаил Владимирский, Павел Штернберг, Алексей Ведерников. У поляков и литовцев, эвакуированных на годы войны в Москву, выступал Феликс Дзержинский...

Волнами пошли в Москве конференции: городская, окружная, областная - большевики искали таких форм деятельности, которые бы лучше отвечали требованиям момента. 1-я городская конференция большевиков открылась утром 3 апреля. Четыреста делегатов от 6 тысяч членов партии впервые за все годы заседали легально. Свобода казалась полной: говорили без всякой оглядки на пристава или околоточного. Охранка была разгромлена, многие полицейские участки сожжены. Кое-кому казалось, что теперь достаточно контролировать каждый шаг Временного правительства, чтобы оно не допускало злоупотреблений, и все пойдет отлично. Другие предлагали «давить» на Временное правительство. И кто-то наивно полагал, что с таким «давлением» и контролем удастся дотянуть до Учредительного собрания. А уж оно-то, несомненно, передаст власть восставшему народу.

На мой взгляд, все это иллюзии, Емельян Михайлович,- говорил Ногин Ярославскому.- Трудно разбираться без Ильича, скорей бы уж он приехал!

И, словно отвечая этой мысли Виктора Павловича, вышел к трибуне громкоголосый Иван Иванович Скворцов-Степанов и сказал такое, от чего перехватило дух:

Только что получено радостное сообщение, товарищи! Сегодня вечером прибывает в революционный Петроград Владимир...

Ему не дали закончить фразу. Гулом оваций ответил зал. «Да здравствует Ленин! Ленин! Ле-нин!» - неслось под сводами. Все ждали этого момента, и он наступил.

А через два дня все встало на место, как только Владимир Ильич провозгласил с броневика у Финляндского вокзала великий лозунг эпохи: «Да здравствует социалистическая революция!» - и произнес 4 апреля в Таврическом дворце речь, в которой были изложены его знаменитые Апрельские тезисы.

Виктор Павлович выступал в эти дни на огромном митинге солдат, столпившихся кольцом на песчаном плацу Ходынского поля. Ему хотелось сказать мужикам и рабочим в солдатских шинелях как можно проще, какую правду несут большевики народу в эти первые дни весны.

Он стоял на пустых ящиках из-под патронов, держал в руке скомканную шляпу и пытливо вглядывался в жадные глаза притихшей толпы. И понимал, что все переживают нечеловеческое борение в душе, потому что вчера еще не сомневались, что надо доколачивать «ненавистного германца». А война опостылела, как короста, и нет никакого желания подставлять башку под немецкую пулю. И землица наливается весенними соками, соскучилась за долгие годы по мужицким - умным и сильным - рукам.

Этот же большевик как гвозди вколачивает в голову: войну надо кончать, она на пользу только господам из Временного правительства. Министры-капиталисты всегда будут гнать солдат на фронт, пока у них в руках власть. Зачем нам две власти? Вся сила должна быть у Советов, поскольку создают их на местах рабочие, солдаты и крестьяне - народ, хозяин своей судьбы. Вся власть Советам! Советы и заключат мир в интересах народа, а не капиталистов. И революцию на полпути оставлять нельзя: через Советы - по всей стране, снизу доверху - добиваться перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Вот почему Ленин и говорит: «Да здравствует социалистическая революция!» Только такая революция конфискует землю у помещиков и передаст ее народу. И только такая революция откроет путь к грядущему социализму.

Вот чего хочет Ленин. А меньшевики и эсеры из Петроградского Совета осуждают его план. Временное правительство замышляет расправу с Лениным. Не поддавайтесь на провокацию, товарищи, в наших силах предотвратить эту угрозу вождю трудящихся!

Теперь намного изменился масштаб его деятельности, и он не раз побывал на фронте.

В одних частях встречали цекиста как доброго друга. И после митинга писали домой письма: не ждите Учредительного собрания, конфискуйте землю у помещика немедленно.

В других - смотрели на Ногина как на дальнего родича, от которого пора и отвернуться. Находился очередной горлохват и начинал кричать, что большевики струсили и отступили. Прежде, мол, говорили: надо превращать войну империалистическую в войну гражданскую. А нынче до того докатились, что их устраивает мирный путь развития. И сколь еще ждать, пока укрепятся Советы и закончат войну?

Ногин не терял самообладания. Но когда крикуны пытались заткнуть ему рот, напоминал о своей жизни. И притихшие солдаты вдруг видели 50 царских тюрем, где кормил вшей и голодал этот их оратор в пенсне и порыжевшей шляпе.

Мне бы скорей вашего хотелось видеть плоды революции. Но нельзя перегибать, когда на карту поставлена судьба социалистической России. Время работает на нас. Помогайте нам добиться полной победы в Советах, и они решат вопрос о мире. А землю не провороньте: мы призываем брать ее у помещика!

Великое расслоение шло в русской армии. И кое-где встречали Ногина в штыки. В казачьей части, неподалеку от Пскова, .его стащили с трибуны.

Катись ты отсюда, дорогой товарищ! Уж какой человек - не тебе чета, сам Плеханов! -- и тот говорит, что ваш Ленин плетет бред. И чего ему не плести: германский генеральный штаб мешок червонцев подкинул! Доберемся мы и до вас и поговорим по-солдатски, дай вот только германа прикончить!

Июнь весьма был насыщен событиями в жизни Ногина. Он руководил самой крупной в стране фракцией большевиков в советских органах: в Московском Совете сторонники Ленина едва не добились перевеса. Он был в Президиуме I Всероссийского съезда Советов. 4 июня, когда Церетели заявил, что нет в России политической партии, которая во имя спасения родины могла бы взять всю полноту государственной власти, с большевистских скамей послышался громкий голос: «Есть такая партия!». Это был голос Ленина.

Ногин находился в Петрограде, когда надо было решать сложнейший вопрос дня: являться Владимиру Ильичу на суд контрреволюции или надежно укрыться в подполье? Ногин был в тот час возле Ильича, в квартире Сергея Аллилуева на 10-й Рождественской улице.

«Ленин и Крупская там,- вспоминал Серго.- Не успели мы сесть, как вошли Ногин и В. Яковлева. Пошли разговоры о том, надо ли Владимиру Ильичу явиться и дать себя арестовать».

Никогда в жизни не переживал Ногин такой ужасной минуты, он не видел категорически точного решения. На любую жертву готов он был для Ильича. Но всякая жертва сейчас не казалась оправданной. Да и не в ней дело: запятнана партия, о Ленине говорят на всех углах, что этот германский шпион удрал к Вильгельму. «А коли он тут, почему хоронится? Видать, совесть и впрямь нечиста?» - рассуждали даже те солдаты, которые не раз заявляли о своих симпатиях большевикам. Жить с таким обвинением ее вождя партия не может. Как оправдаться перед широкими массами? Они же шарахнутся в сторону, как только утвердятся в, мысли, что Ленин не желает снять с себя обвинение. Да и кто может сделать это лучше его?

Как раз в это время заходит Елена Стасова. Она, волнуясь, сообщает, что в Таврическом дворце вновь пущен слух, якобы по документам архива департамента полиции Ильич - провокатор! Эти слова произвели на Ленина невероятно сильное впечатление. Нервная дрожь перекосила его лицо, и он со всей решительностью заявил, что надо ему сесть в тюрьму.

Ильич объявил это нам тоном, не допускающим возражений».

Ленин уже попрощался с Крупской:

Может, не увидимся уж...- И они обнялись.

Но тогда заколебались товарищи. Страшной до ужаса казалась им мысль, что они видят вождя в последний раз: ведь в угаре чудовищной политической сплетни каждый дурак может пустить в него пулю. Нет, выпускать Ленина из квартиры нельзя!

Долго сидели молча. Затем обсудили всю ситуацию еще раз. И пришли к выводу: Ногин - член Президиума ЦИК от большевиков Москвы, он должен поехать вместе с Серго к другому члену Президиума - Анисимову - и договориться с ним об условиях содержания Ильича в тюрьме.

«Мы должны были добиться от него гарантий, что Ленин не будет растерзан озверевшими юнкерами,- вспоминал Серго.- Надо было добиться, чтобы Ильича посадили в Петропавловку (там гарнизон был наш), или же, если посадят в «Кресты», добиться абсолютной гарантии, что он не будет убит и предстанет перед гласным судом. В случае утвердительного ответа Анисимов под вечер на автомобиле подъезжает к условному подъезду на 8-й Рождественской, где его встречает Ленин, и оттуда везет Ильича в тюрьму, где, конечно, его прикончили бы, если бы этой величайшей, преступной глупости суждено было совершиться.

Мы с Ногиным явились в Таврический и вызвали Анисимова. Рассказали ему о решении Ильича и потребовали абсолютной гарантии. На Петропавловку он не согласился. Что касается гарантии в «Крестах», заявил, что, конечно, будут приняты все меры. Я решительно потребовал от него абсолютных гарантий (чего никто не мог дать!), пригрозив, что в случае чего-либо перебьем их всех. Анисимов был рабочий Донбасса. Мне показалось, что его самого охватывает ужас от колоссальной ответственности этого дела. Еще несколько минут, и я заявил ему: «Мы вам Ильича не дадим». Ногин тоже согласился с этим».

И словно гора упала с плеч, когда в тот же вечер Ногин узнал, что Владимир Ильич благополучно вышел из города.

Теперь надо было всей партии брать на себя защиту Ленина. И это мог сделать только съезд партии.

VI съезд открылся полулегально 26 июля 1917 года в доме № 62 по Сампсониевскому проспекту, на Выборгской стороне.

Открыл съезд Михаил Ольминский. О явке Ленина в суд сделал доклад Серго Орджоникидзе. Он заявил: партия не может допустить, чтобы из «дела Ленина» контрреволюция сотворила второе дело Бейлиса . И съезд единодушно высказался за неявку Ленина в суд. Он послал приветствие Владимиру Ильичу и избрал его почетным председателем.

Виктор Павлович Ногин - один из старейших членов партии и член Центрального Комитета - получил слово для закрытия съезда.

Наш съезд является... первым съездом, наметившим шаги к осуществлению социализма,- сказал он.- Как бы ни была мрачна обстановка настоящего времени, она искупается величием задач, стоящих перед нами, как партией пролетариата, который должен победить и победит. А теперь, товарищи, за работу!

Как и 10 лет назад, он теперь беспрерывно курсировал в поездах «Москва-Петроград». В Москве он выступал на митингах и предлагал резолюции, которые вытекали из решений съезда, и добивался изгнания из Московского Совета меньшевиков и эсеров. Их влияние заметно падало, так как московские рабочие и солдаты резко повернули влево - к большевикам.

В Петрограде Ногин активно работал в ЦК и во Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете.

5 августа ЦК выделил Ногина для руководства партийной работой в Московской области, а затем направил в Демократическое совещание, которое будто бы должно было решить вопрос об организации власти на демократических началах. Совещание открылось 14 сентября. А на другой день ЦК партии получил для обсуждения два письма Владимира Ильича Ленина: «Большевики должны взять власть» и «Марксизм и восстание». Партия объявила бойкот Демократическому совещанию и снова выдвинула лозунг «Вся власть Советам - в центре и на местах!». И призвала рабочих, солдат и крестьян бороться за созыв II Всероссийского съезда Советов.

Этот лозунг был весьма оправдан: в Петрограде, в Москве и в ряде других крупных центров большевики добились победы в Советах. 19 сентября Виктор Павлович Ногин стал первым большевистским председателем Московского Совета. Демократическое совещание не осмелилось идти на сговор с кадетами. Но не поддержало и требований партии Ленина. И выделило из своей среды Совет Российской Республики (предпарламент), который мог быть только совещательным органом при Временном правительстве.

21 сентября в ЦК обсуждался вопрос: как быть с этим эсеро-меньшевистским детищем? Оставаться в нем или выходить из него? Голоса разделились почти поровну. ЦК обратился к большевистской фракции Демократического совещания. За участие в предпарламенте высказалось 77 человек, среди которых был и Ногин, 50 - против.

Владимир Ильич, обеспокоенный таким исходом дела, выступил с резким письмом за бойкот. Он обозвал предпарламент «революционно-демократическим» совещанием «публичных мужчин» и высказался за то, чтобы быстрее разогнать «бонапартистскую банду Керенского с его поддельным предпарламентом».

«Невозможны никакие сомнения насчет того, что в «верхах» нашей партии заметны колебания, которые могут стать гибельными, ибо борьба развивается, и в известных условиях колебания, в известный момент, способны погубить дело. Пока не поздно, надо всеми силами взяться за борьбу, отстоять правильную линию партии революционного пролетариата.

У нас не все ладно в «парламентских» верхах партии; больше внимания к ним, больше надзора рабочих за ними; компетенцию парламентских фракций надо определить строже.

Ошибка нашей партии очевидна. Борющейся партии передового класса не страшны ошибки. Страшно было бы упорствование в ошибке, ложный стыд признания и исправления ее» .

Виктор Павлович не сделал выводов из этого строгого предупреждения вождя. Он опасался, что партия может потерять все связи даже с теми элементами, которые способны пойти с ней до определенного рубежа. Ему иногда казалось, что слишком смелые шаги Ленина могут послужить основанием для гражданской войны. Но у него не было коренных расхождений с ЦК, и он, не кривя душой, согласился с мнением товарищей о выходе из предпарламента.

Виктор Павлович видел, что час восстания близок. Но его страшила мысль, что одним большевикам придется формировать новую, революционную власть. Удержат ли они эту власть без поддержки других социалистических партий?

Иногда ему казалось, что одни большевики не смогут ликвидировать хаос, который поставил страну на грань краха.

Старая Россия и впрямь разваливалась на глазах. В Москве и Петрограде почти не было хлеба, и в длинных очередях к продовольственным лавкам каждый день подбирали истощенных людей. Транспорт парализовался. Безработица добивала голодающих. Стачки и локауты сотрясали обе стороны, угольный Донбасс и Одессу. Солдаты донашивали опорки и бросали оружие. В Сибири, на Кавказе, в Средней Азии, в Екатеринославе распадались Советы под натиском контрреволюции. Буржуазная Рада в Киеве формировала армию против России. Национализм поднял голову в Польше, в Финляндии, в Прибалтике. Кубань объявила себя независимым казачьим государством. Генерал Каледин собрал три армии казаков и грозил выступлением с Дона. Вильгельм II готовил наступление на Петроград.

В такой ситуации Владимир Ильич направил 1 октября письмо членам ЦК и большевикам в обеих столицах.

Жаркие дебаты развернулись в связи с этим письмом в Москве. Алексей Рыков , который наиболее определенно развивал взгляды товарищей из правого крыла МК, и «левые» из Московского областного бюро - Бухарин, Сапронов, Осинский - добились решения: Москва не может взять на себя почин выступления. Виктор Павлович Ногин согласился с таким выводом.

24 октября - на пленуме ЦК в канун победы - никто не отрицал, что власть надо брать в ночь на 25-е, как этого требовал Владимир Ильич. Было внесено предложение: всем членам ЦК быть на месте, и никому не отлучаться из Смольного без разрешения Центрального Комитета. А Ногин одновременно рекомендовал выяснить, на какие действия может пойти ЦИК, когда восстание победит.

Меня беспокоит, какую позицию займут железнодорожники в этот исторический момент. Они признают власть одного лишь Центрального Исполнительного Комитета, и, если после восстания выступят против нас, мы будем отрезаны от всей России.

Центральный Комитет большевиков фактически заседал всю ночь. Но это было необычное заседание: оно прерывалось, когда надо было послать группу товарищей к морякам, солдатам или красногвардейцам, и возобновлялось вновь, как только поступали серьезные известия о ходе восстания.

К 10 часам утра 25 октября вся столица находилась под контролем ВРК. Только Зимний дворец, Главный штаб и Мариинский дворец да еще несколько зданий в центре города оставались в руках правительства. Военно-революционный комитет опубликовал обращение «К гражданам России», написанное Владимиром Ильичей. Оно возвещало о победоносном ходе социалистической революции, о низложении Временного правительства.

Виктор Павлович отправился на почтамт и передал по телефону текст обращения в Московский комитет большевиков.

Ночью на пленуме ЦК было решено, что он уедет в Москву вечером 25 октября. А до этого будет заседать в Президиуме II Всероссийского съезда Советов, который откроется в Смольном в 2 часа дня. Оставалось слишком мало времени, чтобы самому лично убедиться в обстановке, сложившейся в столице. В переполненном трамвае, где страсти кипели, как в огромном котле, где воздавали хвалу Ленину и с той же горячностью проклинали его, он добрался до Невской заставы, повидал старых друзей и выступил перед ними на митинге. Он особенно подчеркнул, что нигде не слышал стрельбы, не видел убитых и раненых.

Это великое благо, товарищи, что восстание развивалось бескровно и с такой поразительной быстротой. С первым днем рождения нового мира поздравляю вас, дорогие друзья! - закончил он свою речь.

Съезд не открылся ни в 2 часа дня и ни в 9 часов вечера, когда пришлось отправляться на вокзал. Делегаты съехались близко к 11. А далеко за полночь прибыли участники штурма Зимнего дворца. И весь зал восторженно приветствовал сообщение о падении Зимнего и об аресте членов Временного правительства.

Когда же поезд, увозивший Ногина, миновал Бологое, II съезд Советов одобрил написанное Лениным воззвание «Рабочим, солдатам и крестьянам!».

В ночь на 26 октября Военно-революционный комитет разослал приказ о приведении в боевую готовность революционных сил. В рабочих районах - на Пресне, в Сокольниках, Хамовниках и в Замоскворечье - ревкомы быстро стали хозяевами положения. Но в центре города ясности не было. Солдаты-двинцы, арестованные Временным правительством за выступление против войны и выпущенные в сентябре из Бутырской тюрьмы по настоянию председателя Моссовета Виктора Павловича Ногина, охраняли МК, Московский Совет и Военно-революционный комитет. За спиной Рябцева стоя-

ли юнкера. Два лагеря четко размежевались, но боевых действий не начинали.

Не успел Виктор Павлович обстоятельно рассказать на пленуме Московского Совета о ходе победоносного восстания в Петрограде, как пришлось ему идти 26 октября, вечером, на переговоры с Рябцевым. Обе стороны говорили о том, что недопустимо доводить в Москве дело до кровопролития. Делегация Ногина искренне верила в бескровную победу в Москве. И предлагала Рябцеву сложить оружие, так как в Петрограде уже создана II Всероссийским съездом Советов новая, законная власть.

Рябцев перехватил инициативу: 28 октября юнкера взяли Кремль и учинили кровавую расправу над солдатами 56-го полка. Бои стали завязываться во всех районах.

Нужна передышка! - страстно говорил Виктор Павлович на заседании ВРК.- Надо еще раз идти на переговоры. У Рябцева силы на исходе, он должен сдаться. Нужно прекратить кровопролитие и сохранить Кремль. Иначе мы дойдем до того, что каждый честный социалист перестанет подавать нам руку.

Это была глубоко ошибочная позиция - выжидание, переговоры в данный момент ослабляли силы революции. Но делегация Ногина, еще не поняв своей ошибки, снова отправилась на переговоры.

Перемирие, длившееся ровно сутки, окончилось в полночь 30 октября. На другой день прибыли в Москву красногвардейцы и солдаты из Иваново-Вознесенска и Шуи во главе с Фрунзе, рабочие отряды из Владимира, Тулы и Серпухова. Из Питера прорвался по железной дороге отряд балтийских моряков. 1 ноября началось решающее сражение за Москву, а 2-го, в 17 часов, Рябцев сдался.

Виктору Павловичу не пришлось разделить радость великой победы с московскими товарищами. В ночь на 2 ноября он уехал в Петроград на заседание ЦК. Да и надлежало ему определить позицию и в Совете Народных Комиссаров: с 26 октября ему принадлежал портфель наркома торговли и промышленности. Но он еще не вступал в должность.

До последнего дня он даже себе не признавался, что становится на путь резких расхождений с линией ЦК, с линией Владимира Ильича о власти. Он оставался одним из тех, кому пришлось сыграть руководящую роль в дни восстания и в Петрограде и в Москве, хотя и обливалось у него сердце кровью, что приходится платить за власть такой дорогой ценой жизни красногвардейцев, рабочих, солдат и матросов. С тревогой наблюдал он, как ширится платформа контрреволюции в стране. К открытым врагам Советской власти - генералам и монархистам, офицерам и октябристам, юнкерам и кадетам - явно склонились те, кто мог быть ее опорой в этот ответственный момент: меньшевики всех оттенков, эсеры левого и правого крыла - словом, весь так называемый демократический фронт социалистических партий. Лидер правых эсеров Чернов убежал к генералу Духонину, который объявил себя верховным главнокомандующим и готовил расправу с Советским правительством. Многие меньшевики заключили в объятия мятежного генерала Каледина. А он уже поднимал против красного Питера казачество Кубани, Терека и Астрахани. Викжель - эта вотчина меньшевиков и эсеров - не только саботировал доставку хлеба в крупные города, но и затевал форменный мятеж...

С мыслью, что на соглашение с Викжелем придется идти любой ценой, Ногин и выехал из Москвы.

Председатель ВЦИК Лев Каменев три дня вел бесплодные переговоры с Викжелем, который созвал конференцию для формирования нового правительства из всех «социалистических» партий.

Разумной мерой уступок дело можно было решить без промедления: твердо согласиться на включение левых эсеров в СНК и предложить свободный портфель наркома по делам железнодорожным наиболее приемлемому представителю Викжеля.

Но Каменев колебался и лавировал. И не пожелал дать отпор тем викжелевцам, которые предлагали исключить из правительства Владимира Ильича Ленина.

На заседании ЦК 1 ноября Владимир Ильич предложил тотчас же прекратить пагубную политику Каменева. Но тот снова возобновил переговоры с Викжелем. И на заседании ЦК 2 ноября стало ясно, что против линии Ленина выступает не один председатель ВЦИК, а целая оппозиционная группа.

Владимир Ильич внес предложение осудить оппозицию внутри ЦК и призвать скептиков и колеблющихся «бросить все свои колебания и поддержать всей душой и беззаветной энергией» деятельность Советского правительства.

В резолюции Ленина содержалось заверение, что ЦК и сейчас готов вернуть в правительство левых эсеров, которые временно отказались войти в него 26 октября. И указывалось, что «земельный закон нашего правительства, целиком списанный с эсеровского наказа, доказал на деле полную и искреннейшую готовность большевиков осуществлять коалицию с огромным большинством населения России» .

Позиции всех партий, групп и организаций обнажились немедленно, как только началось обсуждение декрета Совнаркома о закрытии буржуазных газет.

Выступил Владимир Ильич, и, по свидетельству Джона Рида, каждая его фраза падала, как молот:

Гражданская война еще не закончена, перед нами все еще стоят враги, следовательно, отменить репрессивные меры по отношению к печати невозможно.

Мы, большевики, всегда говорили, что, добившись власти, мы закроем буржуазную печать. Терпеть буржуазные газеты - значит перестать быть социалистом. Когда делаешь революцию, стоять на месте нельзя: приходится либо идти вперед, либо назад. Тот, кто говорит теперь о «свободе печати», пятится назад и задерживает наше стремительное продвижение к социализму.

Мы сбросили иго капитализма, как первая революция сбросила иго царского самодержавия. Если первая революция имела право воспретить монархические газеты, то и мы имеем право закрывать буржуазные газеты. Нельзя отделять вопрос о свободе печати от других вопросов классовой борьбы. Мы обещали закрыть эти газеты и должны закрыть их. Огромное большинство народа идет за нами!

Резолюция Ленина была принята: Виктор Павлович голосовал за нее. Но левые эсеры заявили, что не принимают на себя ответственность за то, что происходит в этом зале Смольного. И ушли из ВЦИК и со всех прочих ответственных постов.

Единственная надежда даже на блок с левыми эсерами была утрачена.

К этому времени Виктор Павлович узнал, что Владимир Ильич подготовил «Ультиматум большинства ЦК РСДРП(б) меньшинству», что он вызывал к себе представителей большинства и добился: девять членов ЦК поставили под документом свои подписи.

Ленин требовал от меньшинства категорического ответа в письменной форме: подчиняется ли оно партийной дисциплине?

На заседании ВЦИК в ночь на 4 ноября от имени Ногина, Рыкова, Милютина, Теодоровича и Шляпникова было оглашено заявление о выходе их из Совета Народных Комиссаров.

«Мы стоим на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий. Мы считаем, что только образование такого правительства дало бы возможность закрепить плоды героической борьбы рабочего класса и революционной армии в октябрьско-ноябрьские дни...»

В тот же час Каменев, Рыков, Милютин, Зиновьев и Ногин вышли из Центрального Комитета.

Скептикам пришлось вскоре признать свое поражение.

Теодорович и Шляпников подчинились партийной дисциплине и возвратились в правительство. Каменева сместили с поста председателя ВЦИК, вместо него избрали Якова Михайловича Свердлова. Ногина освободили от руководства Советом в Москве.

И 7 ноября 1917 года в «Правде» появилось яростное обращение «Ко всем членам партии и ко всем трудящимся классам России», написанное Владимиром Ильичем Лениным: «...мы заявляем, что ни на минуту и ни на волос дезертирский поступок нескольких человек из верхушки нашей партии не поколеблет единства масс , идущих за нашей партией, и, следовательно, не поколеблет нашей партии» .

Через три года притупилась острота событий этих ноябрьских дней 1917 года. И Владимир Ильич дал им оценку так спокойно, как это мог сделать только великий вождь, уверенный в правоте своего дела.

«Перед самой Октябрьской революцией в России и вскоре после нее,- писал он,- ряд превосходных коммунистов в России сделали ошибку, о которой у нас неохотно теперь вспоминают. Почему неохотно? Потому, что без особой надобности неправильно вспоминать такие ошибки, которые вполне исправлены...» Виднейшие большевики и коммунисты - и среди них Ногин - проявили колебания, испугавшись, что «большевики слишком изолируют себя, слишком рискованно идут на восстание, слишком неуступчивы к известной части меньшевиков и «социалистов-революционеров». Конфликт дошел до того, что... товарищи ушли демонстративно со всех ответственных постов и партийной и советской работы, к величайшей радости врагов советской революции. Дело дошло до крайне ожесточенной полемики в печати со стороны Цека нашей партии против ушедших в отставку. А через несколько недель - самое большее, через несколько месяцев - все эти товарищи увидели свою ошибку и вернулись на самые ответственные партийные и советские посты» .

Эти слова Владимира Ильича и дают ключ к биографии Виктора Павловича Ногина до самого последнего часа его. С высоким накалом страстей большевики «судили» своего стариннейшего друга Макара. И это естественно. Но никто не подумал, что в Колонном зале бывшего Дворянского собрания стоит перед ними штрейкбрехер, предатель, враг: вне партии, для которой он отдал все силы, ничто не имело для него смысла.

Многие знали каждый его шаг на протяжении 20 лет. Да и у младшего поколения, которое умело ценить героическую романтику подполья, был он на виду,- безукоризненно чистый душою, добрый к товарищам, всегда открытый подвигу, способный сгореть в пламени борьбы. Способный и ошибаться. Но непременно с сознанием своей правоты.

И через несколько дней Макара назначили, областным комиссаром, а с весны 1918 года - заместителем наркома труда.

Кончилось все, что недавно шло под знаком ошибок, сомнений, глубоких страданий, ранивших сердце, и борьбы совести. И выдающийся разрушитель старого мира превратился в энтузиаста-строителя.

Там же) - российский профессиональный революционер , советский партийно-государственный деятель; философ-марксист , в 1917 году первый народный комиссар по делам торговли и промышленности .

Биография

Будучи в Полтаве вступил в 1900 в группу содействия «Искре» .

Эмиграция, агент «Искры»

«По достоверным указаниям Андропов и Новосёлов выехали из-за границы в Россию… Должны теперь находиться в Москве. Примите тщательные меры к выяснению и учредите неотступное секретное наблюдение, сопровождая при выездах. Жду уведомления. Директор Зволянский ».

Полиция не скоро узнала, что упомянутый Новосёлов есть рабочий Виктор Ногин. Однако в Москве след искровца обнаружен не был. А Виктор был там и терпеливо ждал ответа редакции. Наконец в середине августа 1901 года Ногин получил письмо «Кати» (Надежда Крупской): «Мы ничего не имеем против того, чтобы вы и Брусков ехали в Питер. Питер для нас очень важен, и у нас там совсем нет своих людей. Только как для вас Питер в смысле безопасности? В Одессу поедет теперь свой человек… Главным образом против чего мы возражаем… - это против устройства массовой газеты (не литературы, а именно газеты)… Доставка литературы вам будет обеспечена…».

Виктор Ногин отправился в Санкт-Петербург. Предварительно он написал письмо в Бирск Андропову (Брускову), проинформировав товарища о событиях. Переписка Москвы и глухого уральского городка не проходит мимо жандармов. 21 августа Зволянский попросил выяснить Уфимское ГЖУ, не находится ли разыскиваемый Андропов у его сестры, на имя которой идут конспиративные письма. И уже 26 августа тот был арестован на пристани Казани.

Ногин приехал в Санкт-Петербург 2 сентября .

Ссылка (1902-1903)

РСДРП(б)

В 1906-1907 годах много работал по созданию профсоюзов в Баку и Москве, был избран председателем Центрального бюро московских профсоюзов. Поэтому в 1907 году на V съезде РСДРП критиковал идею меньшевиков о «нейтральности» профсоюзов, а на III конференции РСДРП (Котке, Финляндия) отстаивал необходимость более тесной связи революционеров с профсоюзным и кооперативным рабочим движением. Его аргументация убедила многих большевиков, в том числе и Ленина, который позднее это признавал .

В 1917 году был председателем Моссовета . В августе 1917 года вошёл во Временный комитет по борьбе с контрреволюцией «для организации отпора корниловским заговорщикам».

17 сентября избран первым большевистским председателем Московского Совета рабочих депутатов. Занимал должность до 14 ноября, когда произошло объединение Совета рабочих депутатов с Советом солдатских депутатов в Московский совет рабочих и солдатских депутатов , ставший высшим органом власти в Москве .

Кандидат в члены ЦК РКП(б) (1920-1921). Член Центральной ревизионной комиссии РКП(б) (1921-1924). Председатель Центральной ревизионной комиссии РКП(б) (1921-1924).

Жена - Ногина, Ольга Павловна (урожд. Ермакова, 1885-1977) - педиатр, заслуженный врач РСФСР, член РСДРП с 1906 года.

Память

В честь Ногина названы:

• прядильно-ткацкая фабрика, дом культуры и переулок в Санкт-Петербурге
• город Богородск в 1930 году был переименован в Ногинск (Московская область)
• исчезнувший посёлок Ногинск в Красноярском крае .
• в Москве его имя носила площадь Ногина (ныне разделена на площадь Варварские Ворота и Славянскую площадь); расположенная на этой площади станция московского метро Китай-город с открытия в 1971 году до 1990 года также носила название «Площадь Ногина», в вестибюле станции сохранился бюст революционера; Кунцевская дерматиноклеёночная фабрика («Смерть пионерки» Э. Багрицкого: «…пионеры Кунцева, пионеры Сетуни, пионеры фабрики Ногина»); и Чулочно-носочная фабрика на Сущёвском Валу.
• в городе Твери один из бульваров назван в честь Ногина.
• в Харькове улица Ногина и переулок Ногина.
• в Оренбурге улица Ногина.
• бывшая улица в Запорожье .
• в Новосибирске улица Ногина.
• в городе Нижний Новгород улица Ногина.
• в Серпухове улица Ногина, 1-й Ногинский проезд и 2-й Ногинский проезд, микрорайон имени Ногина.
• В Дедовске улица Ногина.
• в городе Горловка Донецкой области Украина также есть улица Ногина.
• в Самаре улица Ногина.
• в Ашхабаде есть улица и одноименное кафе
• в 1934 году была выпущена почтовая марка СССР, посвященная Ногину.
• в городе Астрахани улица, названная в честь Ногина.
• в городе Болхов (Орловская область) есть улица Ногина
• в городе Гродно (Беларусь) есть улица Ногина
• в городе Петриков (Беларусь) есть улица Ногина
• в городе Вичуга : Вичугская прядильно-ткацкая фабрика им. В. П. Ногина
• в городе Ковров : Дом культуры имени В. П. Ногина
• до 2016 года улица Ногина в городе Кривой Рог, ныне - улица Ракитина .
• в городе Чистополь (Республика Татарстан) есть улица имени В.Ногина.

Сочинения

• Ногин В. П. На полюсе холода, М., 1922.
• Ногин В. П. Среди московских большевиков, в кн.: Год борьбы, М-П. 1927.

Напишите отзыв о статье "Ногин, Виктор Павлович"

Примечания

Литература

• Чернов Ю. М. Любимый цвет - красный: Повесть о Викторе Ногине. - М.: Политиздат , 1970. - (Пламенные революционеры) - 366 с, ил.
  • То же. - 2-е изд., испр. и доп. - 1977. - 335 с, ил.
• Архангельский В. В. Ногин. - М. «Молодая гвардия», 1964,1966. - 432 с. - (ЖЗЛ ; Вып. 384). - 105000,50000 экз .
• Ленин В. И. Полн. собр. соч., 5 изд. (См. Справочный том, ч. 2, с. 460.)
• Подгорный И. А. В. П. Ногин. - Л.: Лениздат , 1966.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Ногин, Виктор Павлович

– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.

В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N"est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай, – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался.
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся, – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится, – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится, – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c"est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s"en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?

Ногин, Виктор Павлович

Ногин В. П.

(1878-1924; литературн. псевдоним - М. Новоселов) - род. в Москве, в небогатой семье приказчика крупных мануфактурных фирм. В 1892 г. Н. окончил город. училище в уездном городе Калязине Тверской губ. В следующем году отец отдает его в конторские мальчики на Богородско-Глуховскую мануфактуру. Пробыв некоторое время в конторе, Н. переходит в красильню на должность подмастерья. В 1896 г. Н. уезжает в Петербург и поступает в красильню на фабрику Паля, а затем, после столкновения с директором фабрики, требовавшим открытия секрета некоторых красок, переходит на Невский механический завод, бывш. Семянникова. Работая на фабрике, Н. сперва посещает воскресную школу, а через некоторое время входит в кружок, руководимый с.-д., студентом В. Забрежневым. Так Н. втягивается в революционную работу и становится марксистом. Уже в 1897-98 гг. Н. принимает участие в организации забастовок на петербургских заводах и подвергается первому аресту. С этого времени начинается непрерывная цепь высылок, побегов, арестов, сидений по тюрьмам, путешествий за границу и возвратов вновь на революционную работу в Россию. "Макар видал виды, - пишет про него Муралов ("Старый большевик В. П. Ногин", стр.29): - Как-то, вспоминая прошлое, он подсчитал количество тюрем, известных ему по личному сидению в них. Таких тюрем он насчитал 50". Скитаясь по тюрьмам и местам ссылки, Н. все время занимается своим самообразованием и самоучкой выходит на литературную дорогу. Во время первой эмиграции, в 1900-01 гг., Н. примыкает к "искровскому" течению в партии, а со второго партийного съезда в 1903 г. становится большевиком. Слежка, аресты и партийная работа заставляют Н. перекочевывать с места на место: он работает в Полтаве, в Лондоне, в Москве, в Петербурге, в Екатеринославе, в Ростове, снова в Москве, в Ростове, в Женеве, снова в Петербурге, в Баку, в Москве, в Лондоне, в Петербурге, в Москве, в Париже, в Туле, в Якутске, в Саратове и, наконец, опять в Москве. То он организует крупные стачки, стараясь связать их с политической агитацией; то собирает рассыпавшиеся партийные ячейки; то едет за границу на партийный съезд; то принимает участие в создании легальных рабочих организаций; то, наконец, входит в революционный комитет, организующий восстание (1905 и 1917 гг.). "В. П. прошел все ступени партийной и революционной работы, - пишет о нем А. И. Рыков, - он был и пропагандистом, и литератором, и организатором, и неоднократно избирался членом ЦК партии. Начиная с X съезда партии, он был обязательным членом и главой ревизионной комиссии партии" (Ibid., 13). Для партийной линии Н. характерно стремление стягивать воедино все, что, по его мнению, может быть полезным для дела. В 1906-07 гг. он выступает горячим защитником легальных рабочих организаций; в 1911 г. он становится на сторону "примиренческого" направления в партии, считавшего нецелесообразным разрыв с меньшевиками-"партийцами"; в 1917 г. он выходит из Совнаркома и ЦК партии, отстаивая необходимость образования "социалистического правительства из всех советских партий". Однако несмотря на временные отклонения, Н. неизменно вновь возвращается в основное русло большевизма. Так, уже в ноябре 1917 г. Н. избирается на должность областного комиссара труда Московским советом профсоюзов, а в апреле 1918 г. назначается замест. нар. комиссара труда. В дальнейшем он последовательно занимает посты: члена президиума ВСНХ, члена президиума Центротекстиля, председателя главного правления текстильных предприятий, председателя Всероссийского союза рабочей кооперации, члена делегации для переговоров с Англией в 1920г., члена Международного бюро Профинтерна, члена Туркомиссии ВЦИК, председателя Главного хлопкового комитета и председателя правления Всероссийского текстильного синдиката. Литературная деятельность Н. началась в 1898 г., когда им была написана брошюра "Фабрика Паля"; в дальнейшем он принимает участие в "Искре" и других газетах и журналах, издаваемых партией в России и за границей; им написано несколько работ о взаимоотношении партии с профессиональными союзами и кооперацией; см. также книгу "На полюсе холода", 1915 г., сборники: "Под старым знаменем" и "Прилив". Умер Н. в мае 1924 г. (о Н. см. "Старый большевик В. П. Н.", изд. Рабоч. Москва, 1924 г.; Н. Нелидов , "В. П. Н.", Госиздат, М.).

Большая биографическая энциклопедия . 2009 .

Смотреть что такое "Ногин, Виктор Павлович" в других словарях:

Ногин Виктор Павлович - (1878—1924), партийный и государственный деятель. Член Коммунистической партии с 1898. С 1896 в Петербурге, рабочий на ткацкой фабрике Паля (ныне прядильно ткацкая фабрика имени Ногина), член социал демократической группы «Рабочее знамя».… … Энциклопедический справочник «Санкт-Петербург»

- (партийный псевдоним Макар и др.) , советский государственный и партийный деятель. Член Коммунистической партии с 1898. Родился в семье приказчика. С 1893 рабочий на Глуховской мануфактуре в Богородске,… … Большая советская энциклопедия

- (1878 1924) политический деятель. С 1907 член ЦК РСДРП. В 1917 один из руководителей Моссовета. В 1917 нарком торговли и промышленности, в 1918 21 заместитель наркома труда … Большой Энциклопедический словарь

- (1878 1924), партийный и государственный деятель. Член Коммунистической партии с 1898. С 1896 в Петербурге, рабочий на ткацкой фабрике Паля (ныне прядильно ткацкая фабрика имени Н.), член социал демократической группы «Рабочее знамя». С… … Санкт-Петербург (энциклопедия)

Ногин, Виктор Павлович Виктор Павлович Ногин (1878 1924) советский государственный и партийный деятель. В 1896 году поступил подмастерьем на фабрику Паля (ныне фабрика имени В. П. Ногина). Вскоре стал посещать марксистские кружки, в 1898 вступил … Википедия

Павлович Виктор Павлович Ногин (1878 1924) советский государственный и партийный деятель. В 1896 году поступил подмастерьем на фабрику Паля (ныне фабрика имени В. П. Ногина). Вскоре стал посещать марксистские кружки, в 1898 вступил в РСДРП, был… … Википедия

Альманах"Богородский край" N 1 (2002)

ВОСПОМИНАНИЯ. ДНЕВНИКИ

ВОСПОМИНАНИЯ О В.П. НОГИНЕ

Н.И. Лебедев

Политическая карьера Виктора Павловича Ногина, «одного из наиболее выдающихся и серьезных представителей центра РСДРП» (по агентурным данным Охранного отделения) рухнула 1 ноября 1917 г., когда он в знак протеста против установления однопартийной диктатуры вышел из Совнаркома и ЦК. В дальнейшем он занимался почти исключительно хозяйственной работой. После его смерти в Москве в 1925 г. вышел сборник воспоминаний о нем «Текстильщики памяти В.П. Ногина», одну из статей которого мы перепечатываем в преддверии 125-летия человека, имя которого вольно или невольно вот уже более 70 лет носит Богородск.

Автор воспоминаний - Н.И. Лебедев -являлся одним из деятелей ЦК Всероссийского Профсоюза текстильщиков, был членом правления Всероссийского текстильного синдиката. Судя по языку воспоминаний, их автор не технический «спец», как его однофамилец А.А. Лебедев (руководитель Хлопкового комитета), а, скорее, партийный или профсоюзный функционер. Упоминаемый в тексте Б.П. Позерн (1882-1939) - старый большевик, участник гражданской войны, с 1921 г. на хозяйственной работе.

М. С. Дроздов

В.П. Ногин начал свою как трудовую, так и революционную деятельность на текстильных фабриках, среди текстильного пролетариата.

Еще пятнадцатилетним подростком он поступает на Богородско-Глуховскую мануфактуруру на должность конторского мальчика. Затем в 1896 г. переходит в Ленинград на фабрику Паля. Тяжела и беспросветна была тогда жизнь рабочего-текстильщика. Царское правительство в союзе с капиталистами фабрику превращало одновременно и в казарму, и в место самой беспощадной эксплуатации. С таким положением не могла примириться от природы богато одаренная натура будущего «Макара» (нелегальная партийная кличка В.П.), и он, несмотря на то, что работа на фабрике ему сулила сравнительно сносные перспективы (мог быть мастером или химиком), в 1897 г. связывается с революционными кружками и организует забастовки, направленные против царившего гнета. За это он в момент забастовки попадает в лапы к царским жандармам, ими запрятывается на год в тюрьму, а затем и в ссылку под надзор полиции. С этого времени он отрывается от текстильной промышленности, отдается целиком революционной работе, повергаясь за нее бесчисленным арестам и ссылкам. Но, будучи оторван от текстильной промышленности, он принимает живейшее участие в организации московского профсоюза текстильщиков, а затем и на первой областной конференции. В этой работе В.П. известен нам уже под партийной кличкой «Макара». На конференции он присутствует как представитель большевистской фракции РСДРП, в качестве такового направляет работу конференции в духе ее тактики и лозунгов.

Теперь, просматривая краткие протоколы этой конференции, видно, что тогда В.П. был хорошо знаком не только с жизнью, бытом, условиями работ и состоянием организации рабочих текстильщиков, но прекрасно знал также силы их противников-фабрикантов. Вот, что он, между прочим, говорил при обсуждении вопроса о стачке: «Недостаточность заработной платы - вот злободневный вопрос. Ее не хватает на продукты первой необходимости, цены на которые все растут. Как с этим бороться?.. Надо помнить, что хозяева уже организовались. Они не должны захватить нас врасплох. Вспомните устав их союза»... и т. д. Из этих немногих слов видно, что СДП недаром поручила В.П. представительство на этой конференции. Он умеет оценить обстановку, умеет учесть все условия, говорящие за и против того или иного решения вопроса.

О том, насколько сильно в этой конференции было влияние В.П., можно судить по тому, что, несмотря на огромное засилье в тогдашних союзах меньшевиков, как известно, стоявших за «нейтральность», было вынесено постановление о необходимости полной согласованности действий экономической и политической организации рабочего класса, т. е. профсоюзов и РСДРП. Таким образом, здесь товарищ Макар на самой заре профдвижения текстильщиков помог им найти настоящий путь дальнейшего развития и тем самым предохранить его от разлагавшей язвы оппортунизма и реформизма.

Но здесь В.П. пришлось работать очень не долго. Он вновь царской охранкой, а затем и революционной работой отрывается от текстильщиков вплоть до 1918 г.

Это его новое возвращение совпало как раз с моментом национализации промышленных предприятий и в самый тяжелый период их существования.

Отсутствие топлива, сырья, оборотных средств, продолжавшийся саботаж со стороны технического персонала, разгар гражданской войны, оторвавшей лучшие силы рабочих, и т. п. - такова была картина положения. Во главе текстильной промышленности тогда стоял организованный вскоре после Октябрьской революции Центротекстиль. Учреждение, на первых порах необходимое, но затем благодаря своей громоздкости оказавшееся неприспособленным к новым задачам. Фабрикам грозила гибель от замерзания и расхищения. Фабриканты, а там, где они бежали, их доверенные, делали все возможное вплоть до привлечения на свою сторону менее сознательных рабочих, чтобы усилить это состояние. Чтобы выйти хоть сколько-нибудь из положения, необходима была твердая рука, умеющая не только приостановить дальнейшее ухудшение, но и собрать все сколько-нибудь способное к творческой работе и направить эту работу. Такой-то останавливающей и направляющей рукой явилась рука В.П. Вот справка о его приходе:

12/IХ 1918г. ВСНХ постановил утвердить коллегию Центротекстиля. В составе члены: Киселев, Рудзутак, Окунь, Машкович, Мархлевский, Рыкунов, Озол. Кандидаты: Ногин, Сырцов, Назаров, Балясников. Из этой справки видно, что в Главтекстиль В. П. сначала пришел далеко не на руководящий пост. Но это его не смущало. Дело не в чинах и не в том кресле, на какое человек посажен. В. П. думал о деле, а не об этом.

Свою работу он начал с того - какую фабрику и в какую очередь необходимо национализировать, как поставить дело управления этими национализированными предприятиями, как предохранить фабрики от расхищения и гибели от замерзания. Здесь явилась идея об организации «кустов» - предшественников ныне существующих трестов. Для осуществления идеи, положенной в основу организации этих кустов и, как известно, сходившейся к тому, чтобы все предприятия, входившие в тот или иной куст, вместе взятые, представляли бы из себя как бы одно целое комбинированное предприятие,- требовалось более или менее точное знакомство с этими предприятиями, требовалось знание их взаимной производственной связи их друг с другом. Между тем, ни материалов, ни каких-либо указаний на все это не было. Господа фабриканты свои секреты держали в тайне и, конечно, они не намерены были передать их революционным рабочим. То же самое делали в своем большинстве и специалисты.

И вот здесь-то В.П. развернулся и показал себя, как настоящий хозяин. Я сейчас, по истечении уже семи лет с того времени, никак не могу себе представить, как это можно так основательно знать почти каждую хоть сколько-нибудь крупную фабрику, знать, какая у нее производственная или коммерческая - да, даже коммерческая - связь была с другой фабрикой, как это знал В.П. Да, он знал фабрики, и только благодаря этому знакомству, можно сказать, тогда почти не было ошибок. Помимо фабрик, В.П. знал наперечет и каждого хоть сколько-нибудь видного специалиста, причем он часто знал этих специалистов, что называется, насквозь, знал даже интимные стороны их жизни. Это знакомство дало ему возможность при наличии организованного саботажа с их стороны очень скоро привлечь к работе виднейших и подойти к использованию их настолько правильно, что в продолжении всей последующей работы и до самой смерти не было каких-либо недоразумений и упущений. Особенно круто доставалось В.П. в вопросе о спасении фабрик от подготовленной консервации. Но и с этим делом справились сравнительно вовремя. Путем выработки отчетливой и с технической стороны продуманной инструкции местам (губсовнархозам, правлениям кустов и отдельным фабрикам) на фабрики даны были указания, что надо сделать, чтобы не допустить сырости и ржавчины на машинах. Результат оказался настолько блестящим, что и сейчас каждая неработающая фабрика может быть пущена в ход в любое время. Не меньшую заботу, находчивость, знание и энергию В.П. проявил и во всем остальном. Я помню, как много он уделял времени, например, таким вопросам, как правильное распределение довольно ограниченных средств, сырья и вспомогательных материалов. Все это было в крайне ограниченных размерах, и поэтому каждый хозяйственник хотел получить значительно больше в запас, чем это было ему необходимо на установленный срок. Малейшая ошибка в этом деле неизбежно вела как к недовольству со стороны рабочих (несвоевременная уплата зарплаты), так и к перебоям в производстве.

И вот, чтобы этого избежать, чтобы устранить, может быть, и оправдываемое интересами отдельных предприятий недовольство, - В.П. обязательно требовал всякую разверстку себе на просмотр и исправление. И он действительно исправлял, да так, что против что-либо говорить не приходилось. Большую энергию, - я бы сказал, увлечение - В.П. приложил также и к делу изыскания способов замены хлопчатобумажного сырья. Опыты, производимые над котонизацией льна, постоянно получали его поддержку. Он радовался всякому хоть сколько-нибудь в этой области достигнутому результату, но, увы, как известно, ему пришлось в этом деле разочароваться.

Особенно, я помню, не то в 20, не то в 19 г., он много радовался полученным результатам от намотки швейных ниток, вместо катушек (запас которых иссяк, а новые было делать не из чего), на концы бумажных шпулек. С какой радостью и с какой гордостью он тогда рассматривал присланные из Ленинграда образцы. Так мог радоваться только человек, который вкладывает в дело всю свою душу, всего себя.

Благодаря победам Красной Армии, гражданская война пошла на убыль. Освободился и так долго ожидаемый текстильной промышленностью путь к Туркестану.

Туркестан, во время гражданской войны отрезанный от России и подвергнутый разгрому белогвардейских и басмаческих банд, в это время переживал период не только полнейшего исчезновения хлопководства, но и находился в состоянии голода. Открытие туда пути со стороны текстильной промышленности потребовало нового колоссального напряжения сил. Одновременно с установлением формальных деловых сношений требовалось принятие срочных мер к спасению оставшихся запасов хлопка, разбросанных по различным местам и находящихся без всякой охраны. Надо было подумать о том, чтобы спасти от окончательной гибели хлопкороба и хлопковые плантации, надо было подумать о спасении почти погибшего шелководства и т. д., и т. п. Одним словом, освобождение от белых Туркестана одновременно с величайшим удовлетворением выдвигало в порядок работы тысячи крупнейших и сложнейших вопросов. Конечно, если бы Советская Республика не была так материально истощена, как это было на деле, все вопросы можно было разрешить значительно легче и проще. Но в силу истощенности приходилось изыскивать такие пути к разрешению их, которые при минимальной материальной затрате дали бы максимум результатов. Здесь не представляется возможным остановиться хоть сколько-нибудь подробно на тех сложных и порой весьма зигзагообразных маневрах, проделывавшихся для того, чтобы достигнуть цели. И эта цель была достигнута. Остатки хлопка были спасены, доставлены на фабрики и переработаны в мануфактуру, в значительной мере восстановлено хлопководство и шелководство, хлопкоробы и другие труженики Туркестана спасены от голодной смерти. Больше того, за эти годы в Туркестан переброшена и вот уже несколько лет приведена в действие шелкомотальня. Создано новое на почве советских отношений взаимное понимание общности интересов хлопкороба, хозяйственника и рабочего обрабатывающей промышленности. Во всей этой огромной проделанной работе первое место опять-таки занимает В. П. Ногин. Случилось, что в разгар этой работы В.П. попадает в Туркестан. Для него эта поездка была тяжелым испытанием, но он не растерялся. Обладая острым, практическим умом и марксистским методом подхода к разрешению поставленных жизнью задач, он быстро ориентируется во всей сложности вопросов, намечает программу действий, которая и приводит к указанным выше результатам. Так же не растерялся В.П. и в момент перехода к нэпу.

Одновременно с переходом к работе на основах хозрасчета нэп поставил перед промышленностью задачу организации рынка, учета его емкости, определения новой структуры организации промышленности.

На место прежних кустовых объединений, кстати сказать, находившихся в это время в нелепом двойном подчинении ГСНХ и ВСНХ, была выдвинута идея о необходимости трестирования промышленности. Так возникли современные тресты.

Дальше с приходом нэпа дальнейшее существование главкизма стало немыслимо, необходимо было его заменить чем-то более жизненным и отвечающим потребностям времени. Огромная заслуга В.П. при разрешении этого вопроса заключается как в том, что он один из первых хозяйственников выдвинул идею синдицирования промышленности, так и в том, что он эту идею провел в жизнь на основах сохранения организационной и чисто деловой связи всех частей текстильной промышленности. А сделать это было крайне нелегко. Дело затруднялось не только отсутствием какой-либо преемственности в вопросе о создании новой, т. е. синдикатной формы объединения промышленности, а еще и тем, что в ту пору вновь была воскрешена существовавшая с 1918 г. идея расщепления текстильной промышленности по роду волокна, т.е. идея создания вполне самостоятельных синдикатов хлопчато-бумажной промышленности, льняной и др.

Борьба была крайне жестокая, и одно время казалось, что победит последняя идея. Знание текстильной промышленности, сознание той роли, которую она играет в нашем народном хозяйстве, и настойчивость В.П. не дали восторжествовать этому крайне пагубному проекту. Хотя план организации текстильного синдиката у В. П. возник одновременно с зарождением идеи его создания, к осуществлению этого плана он пришел не сразу. Потребовалось несколько месяцев, чтобы психологически подготовить хозяйственников к мысли о необходимости синдиката. В. П. действует крайне осторожно. Им внутри главного правления создается маленький отдел, в задачи которого ставится только дело регулирования торговых сделок по реализации продукции, затем производство некоторых торговых операций, а затем уже и синдикат.

Первоначальный проект устава последнего он вырабатывает один, но прежде чем внести его на обсуждение широкого собрания, он обсуждает его в тесном кругу работников по главному правлению. За отсутствием времени, помню, этот проект обсуждается у него на квартире при самом ближайшем участии Б. П. Позер на. Автор этих строк тоже присутствовал при этом. Дело не обошлось без разногласий. Я сейчас не помню уже сути этих разногласий, но они были устранены компромиссом с обеих сторон. Проект был принят, а с ним приступлено и к практической организации синдиката. Теперь вряд ли найдется из сколько-нибудь понимающих дело людей, который решился бы сказать, что синдикат оказался несостоятельным, а работа и усилия В.П. напрасными. Это дело В.П. выполнено настолько блестяще, что текстильная промышленность и текстильщики могут гордиться ее результатами.

Но мысль В.П. не останавливалась на изыскании наилучших организационных форм хозяйственных организаций к практическому разрешению повседневных вопросов и к изысканию способов отстаивания ее интересов, когда этого требовали обстоятельства. Она работала интенсивно и в направлении изыскания наилучшей постановки в деле самого производства, в направлении изыскания технических усовершенствований и рационализации. В данное время особенно много говорят о последнем, но В.П. еще три года тому назад выдвинул идею о необходимости перехода к специализации фабрик, т. е. к выработке каждым предприятием строго определенного ассортимента товара, наиболее соответствующего ее оборудованию...

Дисциплинированнейший партиец и преданнейший работник в деле строительства пролетарского государства, наделенный честной натурой, он думал только о деле. Этим и объясняется то, что В.П. все горячо любили, но вокруг его имени не было никакой рекламы.

Работать и работать, не покладая рук и не считаясь с усталостью и ни с чем, - он считал своей главнейшей обязанностью и свято ее выполнял. Я помню голодные и холодные 18 и 19 г. Помещение Делового Двора совершенно не отапливалось. Застывали чернила, о чае или о прочем доступном теперь комфорте тогда не приходилось и думать. В своем кабинете В.П. обычно сидел в шубе, а иногда и в шапке. Во время беседы или заседания всегда сидел в полусогнутом положении. В кабинете тогда, когда не отрывала его работа в многочисленных комиссиях, членом которых он состоял, ему приходилось просиживать часов по 6-8. Глядя на него, казалось, что это сидит прикованный к креслу богатырь, которому холод, голод и усталость - ничего не значащие явления. Но это было, конечно, не так. Он мерз и страдал так же, как и все остальные. Разница была только в том, что он всегда умел переносить в себе, не выливая наружу этих страданий.

По временам нам, работавшим с ним, было жутко смотреть на него, так как мы понимали смысл его внешнего спокойствия. Иногда, не удержавшись, то тот, то другой из товарищей во время беседы или собрания предложат кусочек хлеба или картофеля. Он не отказывался, обыкновенно брал, и как бы мал кусочек ни был, он непременно разламывал его и уже после этого направлял по назначению. Тогда, когда ему удавалось что-либо приносить с собой, что в то время было редко, он также делился с нами. Вообще терпеливость и отсутствие заботы о себе доходили у него до беспредельности.

Я помню разговор с ним незадолго до рокового ухода в больницу. Было уже совершенно ясно, даже не посвященному в тайны медицины, что болезнь у него приняла такую форму, при которой каждый день работы грозил наибольшим осложнением. В это время у него не только появились сильные боли в животе, ему питание давалось, как грудному ребенку (каша, макароны и почти в порошок размеленное белое мясо). Я на этот раз решительно заговорил с ним о том, чтобы он закончил работу и занялся лечением, доказывая ему, что если он сам не хочет считаться с своей болезнью, он должен это сделать во имя интересов дела и т. п. Он тоже считал это необходимым, но... но в то же время заявил: «Нет, мне недельку-другую придется подождать, потому что не окончено вот то-то и то-то, надо закончить и потом лечиться»...

Если говорить о Викторе Павловиче, как о работнике, нельзя обойти молчанием и следующее. Всю свою работу (конечно, здесь я говорю о работе в части, касающейся только текстильной промышленности) он увязывал с общественным мнением ее руководящих органов и с партийными и советскими постановлениями. Он, например, всегда говорил, что не мыслит себе работу без этой общественности или, как потом стали говорить, без «единого фронта». Постановления партии для него были обязательны и он проводил их в жизнь, как только может проводить дисциплинированнейший член партии. Это, конечно, не значит, что у В.П. всегда и во всем со всеми было полное единодушие. Нет, расхождение во взглядах и внутри текстильной семьи, в том числе и с профсоюзом, на тот или иной вопрос или мероприятие бывали и довольно существенные. По временам борьба была крайне жестокая, причем В. П. умел бороться за свою позицию так же настойчиво и упорно, как и работал. Но тогда, когда он не получал большинства, он умел подчинить себя его решениям. Это его ценнейшее качество во многом способствовало текстильщикам, несмотря на попытки - а таких было немало - расколоть имевшееся среди них единство, сохранить его до настоящего дня и тем облегчить изживание теперь уже отходящей в область истории разрухи.

Наряду с умением работать единым фронтом с руководящими органами текстильной промышленности и с профсоюзом, В.П. в то же время умел привлечь к себе уважение со стороны всех сотрудников, начиная от крупнейших специалистов до курьеров включительно. Во время пребывания его останков в Доме Союзов я неоднократно видел, как работавшие с ним простые женщины-курьерши просиживали в горчайших слезах целые часы в этом помещении. Глядя на них, чувствовалось, что они потеряли самого близкого человека, а не начальника. Такое отношение служащих несомненно давало ему возможность делать многое с таким темпом и аккуратностью, которые в наших, даже лучших, учреждениях можно не часто встретить.

Отношение В. П. к рабочим-текстильщикам и вообще ко всем рабочим определялось всегда его прошлым, всей его жизнью. В борьбе и в непосильной работе он доказывал, что священнее для него нет ничего, как только освобождение рабочих от всякого гнета насилия и нищеты. Но и здесь опять-таки В.П. был самим собой. Он никогда не говорил ни приходившим, особенно в период главкизма, многочисленным делегациям рабочих, ни в момент объезда фабрик, того, чего нельзя было выполнить. Ясность и правдивость, как бы они неприятны ни были,- прежде всего. От него рабочие уходили, может быть, не всегда удовлетворенными, но зато почти всегда уяснившими, что не настал еще момент удовлетворения их справедливых претензий. Всякий же момент, котда хоть сколько-нибудь представлялась возможность пойти навстречу нуждам рабочих, им учитывался и встречал в нем горячего сторонника удовлетворения этих нужд.

Таков в общих чертах был В.П., как человек, работник на арене борьбы за освобождение рабочего класса и главный руководитель текстильной промышленности в условиях советского строя. Конечно, здесь сказана только частичка того, что следует сказать о нем, чтобы получить полный его образ. Но это не в силах одного человека. Это могут сделать только все те, кто его знает, и кто с ним работал. Но и при этом условии потребуются целые годы, чтобы с достаточной полнотой восстановить его значение.

Не словами, а общей скорбью, текстильный, а с ним и весь пролетариат ответил на его смерть. Текстильщики, среди которых он начал и кончил свою жизнь, как борец и строитель новой жизни, никогда не забудут могучего образа этого борца, как будто насильно лишенного жизни. После его смерти со всех концов необъятного СССР и до настоящего времени поступают сведения об увековечении тем или иным путем его памяти.

Так относятся только к горячо любимым вождям и героям. Для текстильщиков В. П. был вождем, среди них он был отцом национализированной промышленности и учителем в построении социалистического хозяйства.

Поэтому имя и образ его бессмертны.

1 Лебедев Н.И. Воспоминания о В.П. Ногине. // Текстильщики памяти В.П. Ногина. М., 1925. С. 67-83.