Актуален ли Достоевский сегодня? Долго ли еще смотреться в его книги и видеть в них портрет современности? Правмир приглашает читателей к дискуссии и обсуждению. Ждем ваших мнений, писем и размышлений. Открывают дискуссию размышления о Достоевском в нашем времени известного литературоведа Людмилы Сараскиной.

Людмила Сараскина — специалист в области творчества Ф. М. Достоевского и А. И. Солженицына, русской литературы XIX—XXI вв. автор жизнеописаний Ф.М. Достоевского, А.И. Солженицына в серии «Жизнь замечательных людей», жизнеописания С.Фуделя (в соавторстве с протоиереем Николаем Балашовым) в своем видеоблоге — о том, какой неожиданной стороной сегодня открылась актуальность Достоевского.

Пока жива Россия, Достоевский будет актуален. То есть он будет актуален всегда.

Первое, о чем надо вспомнить, в связи с его актуальностью, — это о его казни.

Сто шестьдесят три года назад, в 1849 году, над ним был произведен суд. Его судили, приговорили к расстрелу. Затем — пощадили, оставив 4 года каторги и бессрочную солдатчину. Следующий государь, Александр II, его помиловал и выпустил на волю.

Так вот интересно, за что Достоевский получил расстрел? Сегодня это звучит потрясающе актуально. Он получил расстрел за богохульство. В чем оно заключалось? В публичном чтении среди товарищей кружка Петрашевского письма Белинского к Гоголю, написанного в 1847 году.

Что ж было в этом письме? В нем Белинский говорил, что Православная Церковь очень далеко ушла от Христа, что она поборница крепостного права, угодница самодержавия, кнут власти, что какой-нибудь Вольтер, который силой своей насмешки прекратил фанатизм в Европе, потушил костры европейских инквизиций, «больше сын Христа, плоть от плоти и кость от костей Его, чем все попы, архиереи, митрополиты и патриархи, восточные и западные».

Это письмо, которое Достоевский прочитал с глубоким волнением, было ему вменено в вину и это называлось богохулением. Кроме того, при Николае I была 144 статья Свода военных постановлений о том, что человек, который не донес на богохульника, тот, кто не рассказал о каком-то эпизоде, который увидел, разделяет вину с самим богохульником.

«Отставного инженер-поручика Достоевского, за недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского и злоумышленного сочинения поручика Григорьева, лишить чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием»

Достоевский слышал от своих товарищей-петрашевцев спорные слова о Христе, что Христос был простой человек, что Он был всего лишь автором учения, что Священное Писание недостоверно и так далее, и так далее. Но — не донес ни на кого. И это тоже было виной, по тогдашним правилам.

И вот я спрашиваю себя: что будет теперь с письмом Белинского? Сегодня его изучают на филологических факультетах университетов. И филологи его знают. Его, уже, к сожалению, не знают школьники. Не знают всей этой горячей полемики между Белинским и Гоголем, которая определила пути интеллектуального и идейно-социального развития России на сто лет вперед. Каким путем должна идти Россия? Путем проповеди и молитвы, аскетической покорности судьбе или путем просвещения, гуманности, человеческого достоинства, путем отмены крепостного права?

Тогда эти две концепции непримиримо столкнулись. Так, может быть, вновь письмо Белинского попадет под запрет? Не будет ли оно сегодня выглядеть, как крамола?

Снова под суд?

Не будет ли выглядеть крамолой и поведение самого Достоевского, который не донес на своих товарищей-петрашевцев? Во время суда он всячески их защищал. Хотя глубоко страдал, когда при нем ругали Христа, тот же Белинский, тот же Петрашевский, когда в Страстную Пятницу петрашевцы на стол выставляли кулич и крашенные яйца, то есть демонстрировали свое неуважение к православному празднику. Не будет ли сегодня поставлено Достоевскому в вину, что он не донес на них? Не будет ли Достоевский судим вторично?

Только в прошлом году, в позапрошлом году прошли суды над Львом Николаевичем Толстым — в Ростове-на-Дону, в Таганроге, в Екатеринбурге — «впаяли» 282-ю статью Уголовного Кодекса РФ за экстремизм, за рецидивизм. Как это возможно — судить столетие спустя величайшего писателя России?!

В нашем обществе эти факты не получили ни правовой оценки, ни моральной.

Мне кажется, если такая тенденция у нас возобладает, рука сегодняшнего правосудия дотянется и до Достоевского.

Ему припомнят, например, что в «Братьях Карамазовых», величайшем романе мировой литературы, показаны и разное христианство, и разная церковность.

Есть церковность «ферапонтовская», темная, о которой позже напишет Сергей Иосифович Фудель и назовет Ферапонта «темным двойником Церкви». И есть христианство светлое, идеальное, о котором тосковал Достоевский. Это была его мечта об идеальном христианине — о старце Зосиме.

Что делает Ферапонт? Ругается, неистовствует, требует расправы, призывает гнать всех неверных и нечистых. Старец Зосима — хочет миловать, жалеть, желает мира между силами, которые не в состоянии примириться. Он говорит: «Не ненавидьте атеистов, злоучителей и материалистов».

Что мы слышим сегодня? И в этом тоже актуальность Достоевского. У нас сегодня почему-то востребована агрессия, жажда расправы, жажда репрессий.

Я очень много читаю публицистических текстов на православную тему, и чувствую, как в них растет это зло, растет агрессия. Почему-то в них — жажда столкнуться с несогласными, с теми, кто думает не так, как они, чувствуют, не так, как они.

«Зосимовского» православия, «зосимовской» церковности становится все меньше и меньше. Это очень грустно…

Кровавый клейстер

О Достоевском я пишу уже много лет, каждая моя новая книга о нем, каждый новый поворот развития нашего общества вызывает вопрос: а чем сегодня актуален Достоевский? В связи с романом «Бесы», помню, что мы говорили в девяностых годах о бесах революции, бесах бунта, бесах мятежа. О том, что мы, наконец, от этого избавились, преодолели, наконец, эту бациллу. Мы поняли, что «Бесы» — это история о политическом клейстере, которым хотят помазать революционеров, чтобы они были скреплены одной кровью. Чтобы они составили партийную ячейку, которая затем и вырастет в партию на крови. На крови вырастут все радикальные партии.

Но мне никогда не пришло бы в голову, что придет такое время, когда актуальность Достоевского будет обретаться сферах богохуления.

Появилась довольно смешная информация о том, будто затевается суд над сказкой о Буратино. Я сразу почувствовала, что это какая-то подстава, как потом и оказалось. Но — какова тенденция! Какой-то иронический сайт запустил информацию о том, что в Таганроге идет судебный процесс над сказкой «Приключения Буратино», который не тонет в воде, а стало быть, похож на Христа и является на Него пародией. То есть запускается некая информация, как сейчас говорят — фейк. Но люди на него покупаются. Это значит, что такова тенденция: судить и репрессировать литературу.

И вот я думаю, богохульство… Скажем, ранний Достоевский был бунтарь и пошел против правительства, в вольнолюбивый кружок, в «разговорное общество». Но вспомните роман «Подросток». Это уже 1876 год. Один из главных героев — Андрей Петрович Версилов, впадает в бунт и разбивает старинную икону об угол стола. И что с ним делают? На него доносят? Нет, его жалеют, как сумасшедшего, как несчастного, как жалкого. Его хотят привести в ум и в чувство. То есть предлагается совершенно другое отношение к нарушителю, преступившему правила.

Очень не хотелось бы, чтобы в нашей стране богословие любви, которое олицетворяет у Достоевского старец Зосима, мной обожаемый персонаж, я его многие проповеди знаю наизусть, уступило место богословию ненависти, которое воплощает старец Ферапонт.

Мне очень жаль, если это два направления русского православия никогда не смогут найти общий язык.

Именем Достоевского

Сегодня многие публицисты, и церковные, и не церковные, на каждом шагу клянутся именем Достоевского. Достоевский — словно скрижаль. Вот скажешь: «Достоевский — наше все», и, кажется, что ты себя уже заявил как человек, всецело преданный православной культуре, ее правильному направлению.

Но мы забываем о том, что «Братья Карамазовы» — вершинный роман мировой и русской литературы — не был с восторгом принят тогдашним духовенством. Старца Зосиму нашли каким-то «не таким», оптинские старцы над ним посмеивались, а замечательный русский философ, умнейший человек Константин Леонтьев, позиционировавший себя тогда, как бы сейчас сказали, православным активистом, осудил Достоевского. Он нашел в нем «розовое» православие, неправильное, неверное. Гениальную «Пушкинскую речь» Леонтьев назвал «космополитической выходкой», ересью.

Давайте к этому вернемся, сегодняшние Ферапонты, давайте возбудим судебный процесс?

Если так относиться к территории искусства, к территории литературы, мы лишимся половины, если не больше, наших великих классиков. У нас полностью уйдет М. Горький, уйдет Александр Блок, разумеется, вся атеистическая советская литература, и многое, многое другое.

Уже вытесняют «Сказку о попе и его работнике Балде» Пушкина версией Жуковского о купце-остолопе.

Надо остановиться, надо понять, где территория веры, и где территория культуры.

Не оскорбляйте чувств!

Сейчас много говорят об оскорблении чувств верующих. Мое чувство, человека православного, и в то же время литературоцентричного, глубоко оскорбляет подход с топором к искусству, с секирой и с кулаком. И меня, как православного человека, оскорбляет пьяный поп на «Мерседесе», который отказывается от теста на выявление алкоголя в крови. И потом почему-то видеоматериалы об этом исчезают, их пожирает какой-то вирус. Я знаю название этого вируса, он к православию не имеет никакого отношения.

У нас почему-то сегодня общество разделилось на православных верующих и на, так скажем, остальных. В православии Достоевского сомневаться не приходится. Но он был великий гражданин, в нем жило колоссальное гражданское чувство справедливости. Он посещал судебные процессы, вступался за неправедно осужденных.

Почему наши православные люди, у которых чувства оскорблены посягательством на священные символы (такое посягательство, безусловно, безобразно), не имеют гражданских чувств? Почему они забывают, что они еще и граждане России, которых так же, как и других, как и, допустим, неверующих, как и людей других вероисповеданий, должна возмущать и социальная несправедливость, гражданская несправедливость, неправедные суды.

В Интернете уже появилась рубрика «новости неправосудия». Люди возмущаются: «Ну как же так, насильнику, изнасиловавшему девочку, дают лишь год или месяц заключения…»

Достоевский как-то умел в себе сочетать и православные чувства, и чувства гражданские. И одно другому совсем не мешало, гармонировало, органично сочеталось в писателе.

Почему у нас это как-то разделено? Почему одни люди у нас православные активисты, а другие — гражданские активисты?

Моя мечта, мое сердечное упование — чтобы эти два направления активизма сошлись в едином сердце человека. И чтобы православное чувство, и гражданское чувство в нем одинаково было живо. Чтобы он понимал неправосудные вещи. И понимал, что его долг православного человека — быть и граждански активным. Таким, как был Достоевский.

Видите, вдруг в этом году актуальность Достоевского у нас выплыла, я бы даже сказала, выстрелила, такой стороной, о которой раньше даже и представить было невозможно. Потому что казалось — все ушло в прошлое, сгладилось. И письмо Белинского к Гоголю — великое письмо, как и ответ Гоголя, как и «Выбранные места из переписки с друзьями», на которые реагировал Белинский, — великий спор, спор цивилизационный — уже навсегда в истории литературы, русской мысли.

И то, что молодой, двадцатисемилетний Достоевский, написавший роман «Бедные люди», читал Письмо Белинского с волнением, с горящими глазами. Шпион Антонелли в своих доносах написал в полицию, в Третье отделение, что Достоевский это Письмо читал и глаза-то у него горели.

Думая об этом, я вижу эти горящие глаза, и горжусь Достоевским, что в его сердце сочеталось и православное, и гражданское. Вот этого мне хотелось бы и для себя, и для своих сограждан, и для читателей Достоевского, и вообще для нашего мира.

Национальный код

Достоевский, как я уже много раз говорила, угадал национальный код России, ее культурный пароль. Так что, пока Россия жива, повторяю, он не уйдет в архив. Мы не знаем, что у нас будет в следующем году, через пять лет и каким еще своим острым углом выступит Достоевский. И мы вновь скажем: «Он же об этом все написал!»

Он написал о «ферапонтовском православии», о старце Зосиме — идеальном христианине.

Достоевского очень заботили лицо, образ священства. Он писал об этом не вообще, а очень конкретно. Например, в письмах — о замечательном отце Иоанне Янышеве, который его не раз спасал, помогал ему. Но писал он и о женевском попе, который доносил на всех, кто ему казался неблагонадежным.

Замечательные слова Достоевского, которые, на мой взгляд, нашему сегодняшнему духовенству нужно выучить наизусть: «Нужны примеры. Что за слова Христовы без примера?». Нельзя уповать только на статус священника, на то, что он в рясе, на то, что он служит в Церкви. Он должен быть примером для своего прихожанина. Если он этот пример не показывает, то вера иссякнет.

Люди воспитываются на примерах.

Вот это «нужны примеры» проходит от начала творчества и заканчивается в «Братьях Карамазовых». Достоевский пишет об этом с такой страстью, с такой болью.

Сегодня, когда я вижу примеры не совсем хорошие, или совсем нехорошие, я каждый раз вспоминаю: читайте Достоевского! Не говорите, что любой священник — какой он ни есть — грешный, пьяный, преступный, он все равно священник. Нет, не все равно. Люди смотрят на себе подобных.

Мне моя соседка как-то сказала: «Людмила, смотрите, священник нашего прихода выезжает на „Лексусе“, рассекая лужи и забрызгивая нас. Как нам теперь к нему относиться?» Я, как могла, объяснила — как. Как себя воспитать, наладить, успокоить. Это очень трудно.

Повторяю, нужны примеры. Как нужны примеры учителей, и такие примеры есть. Но чем больше их будет, тем лучше.

Достоевский пишет, если что-то дурное совершает чиновник или полицейский, или священник, или учитель, или кто угодно другой — нельзя их «замазывать», использовать такой козырь, как честь мундира, нельзя закрываться этим мундиром.

Вот о чем нужно сегодня говорить тем публицистам, церковным и не церковным, которые клянутся именем Достоевского на каждом шагу. Не зная или забывая эти его слова. Загляните, пожалуйста, в 14-15 том Полного собрания сочинений Достоевского, в «Братья Карамазовы». Загляните в публицистику «Дневника писателя»… Его забота, его боление за русское духовенство было столь высоким, столь тревожным. Он опасался, что вера упадет, иссякнет. «Устанет народ веровать. Страшно это», — говорит старец Зосима.

И мы уже 150 лет пожинаем многие, многие из этих его предостережений, его предчувствий.

Монологи Верховенского у современных политиков

Романы Достоевского имеют загадочную судьбу. Они — цикличны. Проходит десять лет, и вдруг ты смотришь: опять бесы, опять это бесовщина, и люди ничего не чувствуют, ничего не понимают. Слушая иногда думских политиков, я ужасаюсь: они, сами не зная того, воспроизводят монологи Петруши Верховенского или Шигалева. Но сами — не осознают этого, поскольку только слово «Достоевский» знают. И говорят, произносят бесовские монологи, которые Достоевский высмеял, вытащил на поверхность и, казалось бы, обличил.

Потом проходит время и опять — «Преступление и наказание». Сидит в углу какой-то юноша, безумец, и вынашивает наполеоновскую идею, опять он готов идти мир завоевывать, и залить все кровью, и через все переступить.

Очень смешную картинку я недавно увидела в Интернете. Сидят четыре котенка. Три из них говорят: «Хочу молочка, хочу рыбку, хочу сметанки». Четвертый — маленький, черненький, отвернулся от них и говорит: «Хочу править миром!».

Это «хочу править миром» никуда не делось, наполеоновская идея — живая, она вечная.

Где взять братьев?

Так что, повторяю, нам трудно предугадать, как отзовется слово Достоевского в следующие пять лет. Дай Бог, чтобы оно отозвалось «зосимовским» православием. Ласковым, добрым, милосердным. А — не с кулаками.

У нас же сегодня говорят — православие — это как добро, которое должно быть с кулаками. Появилась агрессия, ферапонтовщина. А, по Достоевскому, только зосимовское православие способно мир на земле устроить.

Достоевский еще в молодости говорил, чтó такое православное братство, христианское братство. Еще в начале шестидесятых годов, только вернувшись из ссылки, после каторги, он писал: «Чтобы было братство, нужны братья». Если мы способны относиться к другому, как к брату, то вот оно — православие. А мы — не способны. В «Сне смешного человека»: «Я видел истину, я знаю, достаточно людям договориться, любить ближнего, как самого себя». Но, сколько проходит веков, и — не договариваются.

Смотрите, последний роман «Братья Карамазовы». Как там братья относятся друг к другу? Это же тотальная, дуэльная ненависть. Соперничество, зависть, ссоры.

Алеша — это самый больной вопрос у Достоевского, во всяком случае, для меня. Смотрите, двадцатилетний мальчик, прелестный, прекрасный, добрый, милый, «ранний человеколюбец», как о нем говорит Достоевский. И в самый опасный момент, роковой для своей семьи, он не выполнил наказа старца Зосимы, который сказал ему, что надо идти из монастыря в семью, быть около обоих братьев сразу. Если бы Алеша выполнил наказ, отец был бы жив, Митя не пошел бы на каторгу, Иван не сошел бы с ума.

Достоевский кричит нам со страниц романа: «Смотрите, что делается! Вы пропускаете важнейшие моменты своей жизни! У вас есть точка боли — идите туда, будьте рядом…»

А старец Зосима мудрый, он воплощает не только богословие любви, но и богословие величайшей мудрости. Он увидел, чтó может произойти, разгадал семейку, которая собралась в монастыре. И нашел правильное решение. Легкое, на самом деле. Для выполнения этого решения нужно было просто забыть о своем эгоизме. Ты — должен. Это чувство долга — оно и православное, оно и гражданское, оно и сыновнее, оно и братское.

Но вот как Иван говорит про это все: «Я не сторож моему брату Дмитрию». Это же каиновы слова, сказанные Каином уже после убийства брата Авеля.

Мы рождены и живем при той данности, что у первых детей человечества брат убил брата. И каинова печать лежит на нас на всех. Значит, задача преодолевать ее в себе реально, а не виртуально, не по книжкам. Быть человеком, который знает свой долг.

Каинова печать лежит и на Иване, который уехал, вместо того, чтобы оставаться при отце, и на Алеше, который по молодости, по мальчишескому восторгу, забыл о долге. И что стало с семьей: отец убит, убийца — четвертый сын. Достоевский показывает, как они все презирают этого четвертого брата, как ненавидят, как третируют. Ни одного ласкового слова не нашли для него. В романе «Братья Карамазовы» нет братьев. Писатель, как колокол набатный, предупреждает нас, что вот так рассыплется все.

Так рассыпается семья, так рассыпается страна, так рассыпается мир. Потому что все полны эгоизма, не хотят исполнять свой долг, не знают, где сейчас их место не вообще, а сию минуту. Иди сию минуту к больной матери, иди сию минуту туда, где ты нужен. У нас же люди готовы всю жизнь говорить вообще о Христе и истине, быть богословами-теоретиками. А что там у каждого творится в его больном углу, мы не знаем. И только потом это вдруг выясняется. Вот «Братья Карамазовы» нам и показали, что там такое происходит — распад, катастрофа.

Подготовила Оксана Головко

В какой семье он родился, где был крещен, что за обстановка окружала будущего писателя, какие книги он читал и кто был его героем?

Достоевский в 26 лет, рисунок К. Трутовского, итальянский карандаш, бумага, (1847), (ГЛМ). Самый ранний портрет Достоевского

1. Достоевский родился и вырос в Москве

Достоевский - москвич в поведении, во вкусах, в языке. Идеология «почвенничества», выработанная им вместе с братом Михаилом в 1860-е годы, корнями своими уходит в московский мир, наполненный вековыми традициями и правилами, цельный, трудовой, динамичный. Достоевский любил Москву, прекрасно знал город и его историю. В московском журнале «Русский вестник» были опубликованы главные романы Достоевского - « » (частично роман написан в Москве), « », «Бесы» и « ».

2. Достоевский - родом из священнической семьи

Дед писателя, прадед и ряд других представителей рода Достоевских были священнослужителями. Учился в семинарии и его отец, Михаил Андреевич Достоевский. И хотя он не закончил курса обучения в семинарии, весь строй его личности был глубоко религиозным.

В соответствии с этим был организован и весь быт семьи Достоевских. Дневной обиход, как во всех православных семьях, сопровождала молитва. Регулярно соблюдались посты. «Всякое воскресенье и большой праздник, - вспоминал младший брат Достоевского Андрей, - мы обязательно ходили в церковь к обедне, а накануне - ко всенощной». Православие было впитано душой Достоевского с раннего детства в доме отца и оставалось неколебимым во все последующие годы его жизни, несмотря на испытания и искушения, с которыми ему пришлось столкнуться.

3. Достоевский с раннего детства видел страдающих людей

Квартира детства Достоевского располагалась во флигеле московской Мариинской больницы для бедных, где служил врачом отец писателя. Больница была основана вдовствующей императрицей Марией Федоровной в 1803 году и стала не только одним из первых бесплатных медицинских учреждений России, но и зримым воплощением идей христианского сострадания, милосердия, бескорыстной помощи ближнему, равно как и воспринятым от европейского Просвещения идей гуманизма и уважения к человеческому достоинству. В больнице бесплатную врачебную помощь могли получить представители всех сословий (кроме крепостных) вне зависимости от их имущественного состояния.

Родители не разрешали детям прямого общения с посетителями больницы, но невозможно было утаить от чуткого и наблюдательного ребенка, каким был Федор Достоевский, мир, который ежедневно, в течении пятнадцати лет, открывался из выходивших в больничный двор окон квартиры, который, без сомнения, возникал в разговорах родителей и домочадцев, соседей. Это был мир людей страждущих, ищущих помощи и поддержки, надеющихся и обреченных. Можно только представить, сколько лиц и судеб повидал в своем детстве Достоевский. Мир московской Мариинской больницы для бедных стал для него настоящим жизненным университетом. «Все забитое судьбою, несчастное, хворое и бедное находило в нем особое участие. Его совсем из ряда выдающаяся доброта известна всем близко знавшим его», - писал о Достоевском его друг А. Е. Врангель. Неподдельный демократизм Достоевского и его душевная отзывчивость к людям - воспитывались здесь. И неслучайно первое слово, которое услышал русский читатель от Достоевского, было слово «бедные» (в названии романа «Бедные люди») - слово из наименования Мариинской больницы.

4. Достоевского с детства приучали помогать ближним

Первые уроки благотворительности Достоевский получил еще в детстве. Так, во время ежедневных летних прогулок вместе с родителями, вспоминает А. М. Достоевский, «проходя мимо часового, стоявшего неизвестно для каких причин при ружье и в полной солдатской форме у ворот Алексан­дровского института, принято было за непременную обя­занность подавать этому часовому грош или копейку».

Деревянный дом (флигель), состоявший при Достоевских из господской
части и людской избы. Рядом обозначен археологический раскоп на месте
предполагаемой «мазанки», первого жилища Достоевских в 1832 году. .

А когда в имении Достоевских случился пожар, жившая в их доме няня Алёна Фроловна, вспоминал Федор Михайлович в 1876 году, видя в какое отчаяние пришли его родители, предложила его матери Марии Федоровне: «Коли надо вам будет денег, так уж возьмите мои, а мне что, мне не надо», (имея ввиду накопившиеся за годы службы и отложенные на старость средства - почти 500 рублей). Помогли тогда и родственники Куманины. В свою очередь Мария Федоровна каждому крестьянину-погорельцу выдала по 50 рублей на восстановление хозяйства. Позже, в 1839 году, те же Куманины проявили заботу об оставшихся сиротами младших детях Достоевских.

5. Достоевский был крещен в больничной церкви

При московской Мариинской больнице для бедных была домовая церковь святых апостолов Петра и Павла, освященная в 1806 году. В 1821 году в ней был крещен писатель. Вместе с родителями он посещал храм каждое воскресенье. Купол церкви хорошо виден с крыльца квартиры Достоевских. Впоследствии, всякий раз выбирая квартиру, Достоевский искал такую, чтобы из ее окон была видна церковь.

Дом-музей Достоевского в Москве расположен в левом флигеле бывшей Мариинской больницы для бедных. Фото Lesio, Википедия

6. Первая самостоятельно прочитанная Достоевским книга - пересказ Библии для детей

По воспоминаниям А. М. Достоевского, грамоте детей в семье Достоевских учили по книге «Сто четыре священные истории, выбранные из Ветхого и Нового завета в пользу юношества Иоанном Гибнером» (перевод с немецкого): «При ней было несколько довольно плохих литографий с изображением , Пребыва­ния Адама и Евы в , и прочих главных священных фактов. Помню, как в недавнее уже время, а именно в 1870-х годах, я, разговаривая с братом Федором Михайловичем про наше детство, упомянул об этой книге; и с каким он восторгом объявил мне, что ему удалось разыскать этот же самый экземпляр книги (то есть наш детский) и что он бережет его как святыню». Библейский и евангельский мир был для Достоевского вечно живым и актуальным, его отсвет лежит на всем его творчестве.

7. Самым близким человеком был для Достоевского его старший брат Михаил

Михаил (1820–1864) и Федор Достоевские были погодками. Но не только возраст сближал их. Оба они были страстными читателями и оба мечтали стать литераторами. В конечном итоге оба они пришли в литературу. Михаил Михайлович писал повести, рассказы, драмы, стихи, переводил с немецкого и французского языка. Его произведения печатались в столичных журналах и одобрительно отмечались критикой, пьеса с успехом шла в театрах Петербурга и Москвы, переводы поэмы Гёте «Райнике-Лис» и трагедий Шиллера неоднократно переиздавались.

Вместе с братом М. М. Достоевский издавал журналы «Время» (1861–1863) и «Эпоха» (1864). Именно в письме к брату Михаилу в 1839 году сформулировал шестнадцатилетний юноша Достоевский свое жизненное и писательское кредо: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком».

8. Достоевский хотел носить траур по Пушкину

Литературным образцом для братьев Достоевских был Александр Сергеевич . «Брат Федя более читал сочинения истори­ческие, серьезные, а также и попадавшиеся романы, - вспоминал А. М. Достоевский. - Брат же Михаил любил поэзию и сам пописывал стихи, бывши в старшем классе пансиона (чем брат Федор не занимался). Но на Пушкине они мирились, и оба, кажется, и тогда чуть не всего знали наизусть, конечно, только то, что попадалось им в руки, так как полного собрания сочинений Пушкина тогда еще не было. Надо припомнить, что Пушкин тогда был еще современник. Об нем, как о современном поэте, мало говорилось еще с кафедры; произведения его еще не заучивались наизусть по требованию преподавателей. Авторитетность Пушкина как поэта была тогда менее авторитетности Жуковского даже между преподавателями словесности; она была менее и во мнении наших родителей, что вызывало неоднократные горячие протесты со стороны обоих братьев».

Братьям Достоевским не пришлось встретиться с Пушкиным - в Петербурге они оказались спустя всего несколько месяцев после гибели поэта. Можно не сомневаться, что если бы обстоятельства сложились иначе, свои первые опыты молодые литераторы принесли бы на оценку Пушкину, как это делали в ту пору многие начинающие сочинители.

Тогда же, в 1837 году, смерть поэта стала для них потрясением. «Братья, - вспоминает А. М. Достоевский, - чуть с ума не сошли, услышав об этой смерти и о всех подробностях ее». Чтобы оценить всю меру их горя, нужно вспомнить тот факт, что известие о смерти Пушкина пришло в дом Достоевских, когда семья переживала один из самых трагических моментов - только-только, в возрасте 37 лет, скончалась после чахотки Мария Федоровна, любимая мать и душа дома. Михаил Андреевич и дети были охвачены горем, и тем не менее «Федор в разговорах со старшим братом несколько раз повторял, что ежели бы у нас не было семейного траура, то он просил бы позволения отца носить траур по Пушкину». А позже, в июне 1837, по дороге в Петербург, вместо того чтобы думать о вступительных экзаменах, братья мечтали о том, чтобы «тотчас же сходить на место поединка и пробраться в бывшую квартиру Пушкина, чтобы увидеть ту комнату, в которой он испустил дух».

Пушкин в течение всей жизни оставался живым собеседником Достоевского. К его наследию, его личности и биографии Достоевский обращался во все времена. Нет ни одного произведения Достоевского, в котором бы так или иначе не присутствовал Пушкин - цитатой, образом, упоминанием имени или изданием. Уже в «Бедных людях» герои Достоевского читают Пушкина. Замечателен комментарий Вареньки Доброселовой при посылке Макару Девушкину «Повестей Белкина», он носит несомненный автобиографический характер и отсылает нас к годам детства Достоевского: «Два года тому назад мы читали эти повести вместе с матушкой, и теперь мне так грустно было их перечитывать».

9. Ежегодно семья Достоевских посещала Троице-Сергиеву Лавру

Поездки в проходили обычно в начале лета и часто приходились на празднование Троицы. «Эти путешествия были, конечно, для нас важными происшест­виями, - сообщает А. М. Достоевский, - и, так сказать, эпохами в жизни. Ездили обык­новенно на долгих и останавливались по целым часам почти на тех же местах, где ныне поезда железной дороги останавливаются на две-три минуты. У Троицы проводи­ли дня два, посещали все церковные службы и, накупив игрушек, тем же порядком возвращались домой, упо­требив на все путешествие дней пять-шесть.

Отец по служебным занятиям в этих путешествиях не участвовал, а мы ездили только с маменькой и с кем-нибудь из знакомых». После покупки имения Даровое в 1831 году поездки прекратились, но в 1837 году, перед отъездом в Петербург, братья совершили еще раз паломничество уже вместе с теткой Александрой Федоровной Куманиной. Светлый образ праздничной Троицкой лавры, с ее особым молитвенным настроем, с торжественными службами, с просветленными лицами пришедших поклониться святому Сергию русских людей, стал для Достоевского той духовной опорой, которая дала ему силы выстоять в суровых условиях каторги и солдатчины, не потерять человеческого облика и не озлиться. Неслучайно в 1859 году, получив разрешение снова жить в центральной России, Достоевский по дороге из Семипалатинска в Тверь специально сделает крюк и на день заедет в Троицу - помолиться и получить от него духовную поддержку для новой жизни. Личность и подвиг святого Сергия дадут Достоевскому материал для создания серии образов «положительно прекрасных» русских людей в его творчестве - игумена Тихона (в «Бесах»), Макара Долгорукова (в «Подростке»), старца Зосимы и его брата Маркела (в «Братьях Карамазовых»).

На страницах своих романов, кажется, отразил всю психопатологию человеческой жизни. Вряд ли бы у писателя получилось так правдоподобно раскрыть людские пороки, если бы он сам ими не обладал.

Вычеркнутые страницы

Центральный персонаж романа «Бесы» - «демонический красавец» Николай Ставрогин . Его образ становится еще более отталкивающим, если знать, что в рукописном варианте произведения фигурирует признание Ставрогина в изнасиловании девятилетней девочки, которая после этого окончила жизнь самоубийством. Похожие страницы были и в рукописи романа «Братья Карамазовы». В оригинальном варианте Достоевский объясняет мотивы убийства Федора Карамазова сыном Дмитрием тем, что последний не мог безучастно смотреть на то, как отец насилует его младшего брата Ивана.

Как известно, в «Преступлении и наказании» Достоевский прибегал к описанию реальной топографии Санкт-Петербурга. По признанию Федора Михайловича, местом, где герой романа Раскольников прятал вещи, украденные им у убитой старухи-процентщицы, стал двор, куда писатель забрел чтобы справить нужду во время одной из своих прогулок по городу.

В романе «Бесы» есть сцена, в которой Достоевский создает образ революционера, удивительно напоминающий внешность и поведение будущего вождя мирового пролетариата Владимира Ульянова : «Ростом он был мал, лет сорока на вид, лысый и плешивый, с седоватою бородкой, одет прилично. Но всего интереснее было, что он с каждым поворотом подымал вверх свой правый кулак, мотал им в воздухе над головою и вдруг опускал его вниз, как будто разбивая в прах какого-то сопротивника». Любопытно, что сам Ленин не любил творчество Достоевского, к примеру, называя «Преступление и наказание» «морализирующей блевотиной». «Бесов» после начала чтения он отшвырнул в сторону, а от сцены в монастыре из «Братьев Карамазовых» его вовсе стошнило. «Такая литература мне не нужна, - что она мне может дать?.. На эту дрянь у меня нет свободного времени», - сделал выводы вождь революции.

Не поладили

Современники отмечали, что едва молодой Достоевский получил всеобщее признание, он тут же возомнил себя гением. Коллеги в ответ стали шутливо поддевать его возросшее самолюбие, нередко откровенно потешаясь над писателем. Особым мастером таких уколов был Иван Сергеевич Тургенев, который пользуясь нервозностью и вспыльчивостью Достоевского нарочно втягивал его в спор и доводил до высшей степени раздражения. В 1846 году в соавторстве с Николаем Некрасовым Тургенев написал злую и едкую эпиграмму - «Послание Белинского к Достоевскому», которая начинается такой строфой: «Витязь горестной фигуры, Достоевский, милый пыщ, на носу литературы рдеешь ты, как новый прыщ». Это событие положило начало вражде между двумя писателями, которая уже никогда не прекратится.

Достоевский обладал массой пороков, одним из которых была игромания. Эта пагубная страсть овладела им во время путешествия по Европе в 1860-е годы и не отпускала долгие 10 лет. Особенно сильно писатель бы помешан на рулетке. Он всё пытался изобрести идеальную систему, которая позволяла бы всегда оставаться в выигрыше, однако всякий раз придуманный им способ давал сбой. Однако Достоевский был уверен, что система безупречна, просто ему не хватает хладнокровия. Иногда писателю везло, и он выигрывал внушительные суммы, но вместо того, чтобы расплатиться с долгами, он тут же их проигрывал. В казино Висбадена Федор Михайлович настолько проигрался, что хозяин отеля, которому он серьезно задолжал, держал его на хлебе и воде пока тот не рассчитался.

Русский де Сад О чрезмерной сексуальности Федора Михайловича ходили легенды. Говорят, что не в силах совладать с напором гормонов, он нередко прибегал к услугам проституток, одна те были не в восторге от его любвеобильности и болезненных сексуальных пристрастий. Тургенев даже окрестил своего коллегу «русским маркизом де Садом». Вытянуть из омута разврата Достоевского могла только настоящая любовь, которую он и нашел в лице второй жены Анны Сниткиной. Ему было 45, ей - 20. Но вольности Достоевский позволял и в интимных отношениях с молодой супругой, однако та пыталась не замечать странностей сексуального поведения мужа. «Я готова провести остаток своей жизни, стоя пред ним на коленях», - однажды заявила Анна.

Рецепт от ревности

Федор Михайлович был паталогически ревнив. Приступ ревности к жене мог родиться практически на ровном месте, и неважно кто был рядом - глубокий ли это старик или невзрачный юнец. Так, заявившись домой глубокой ночью писатель мог затеять тотальный обыск квартиры, чтобы в конце концов уличить жену в измене. Особенно Достоевский ревновал, когда его супруга позволяла себе ненароком засмотреться на кого-нибудь, или улыбнуться кому-нибудь. Чтобы обезопасить себя от поводов для ревности писатель ввел для своей второй жены ряд правил: облегающих платьев не носить, губы не красить, глаз не подводить, мужчинам не улыбаться и уж тем более не смеяться с ними. Впредь покладистая Анна будет вести себя с представителями мужского пола, особенно с незнакомцами, предельно сдержанно.

Достоевский, пожалуй, был первым писателем в стране, кому удавалось извлекать из своего ремесла немалые дивиденды. Годовой доход в 9-10 тысяч рублей позволял ему вести жизнь вполне обеспеченного и респектабельного человека. Одна беда - писатель не умел распоряжаться заработанными деньгами. Один из его товарищей вспоминал, как еще в годы учебы Достоевский получил из дома тысячу рублей, на которые иной студент мог жить целый год, однако Федор уже на следующий день был вынужден занимать деньги. Быть в долгах и скрываться от кредиторов - для Достоевского нормальное состояние. Только в 1870-е годы вторая супруга Федора Михайловича Анна сумела разобраться с долговой ямой мужа, взяв на себя все его финансовые дела.

Говорить о великом писателе, классике мирового масштаба, одном из величайших властителей дум как о любовнике, муже и мужчине "с сексуальными странностями", мягко говоря, нелегко. Во-первых, неимоверно сложно побороть пиетет. А во-вторых, уж больно сама тема "опасна" - когда называешь вещи своими именами, слова становятся тяжеловесными и грубыми, и трудно соблюсти меру, если речь идет о такой гениальной и больной индивидуальности, как Федор Михайлович Достоевский.

Певец чудовищной эротики?

Многие черты его характера и события жизни продолжают оставаться загадочными и необъяснимыми. Подлинную правду о нем знали только немногие друзья. В своих романах и повестях он так взволнованно говорил о тайнах, провалах и безумиях пола, так настойчиво выводил сластолюбцев, растлителей и развратников, так проникновенно рисовал "инфернальных" (роковых) и грешных женщин, что совершенно естественно возникает вопрос: откуда пришло к нему исключительное знание тяжелой, порою чудовищной эротики его распаленных героев и героинь? Создал он весь этот мир страстей, преступлений и возмездия, взлетов духа и беснования плоти из наблюдений, фантазий или собственного опыта? Кого и как любил он и каким был Достоевский-муж и любовник? Может быть, кое-что в этом рассказе вам покажется неправдоподобным или маловероятным, но ведь Достоевский был гораздо сложнее, чем любой из его героев. Гениальный эпилептик, прошедший через страшные испытания смерти, каторги, нужды и одиночества, патологический любовник и мятущийся искатель святости, он прожил неповторимую, фантастическую жизнь.

Первая любовь

Федор Михайлович Достоевский вырос в семье, над которой безгранично властвовал отец-деспот. Вспыльчивый, угрюмый и подозрительный, он доходил до патологических преувеличений в своих обидах и фантазиях. Михаил Андреевич был способен обвинить в неверности жену на седьмом месяце беременности, а потом мучительно переживать свои сомнения. Почти такой же болезненный характер носили вспышки его гнева. В докторе Достоевском хорошо заметны все признаки двойственности и невроза, которые проявились потом и у его сына. Вполне вероятно, они стали причиной возникновения страшной болезни - эпилепсии.
Мать умерла, когда Федору еще не исполнилось шестнадцати лет. В тот же год его со старшим братом отправили в Петербургское инженерное военное училище. Подросток Достоевский был замкнутым и робким, у него не было ни "манер", ни денег, ни знатного имени. Если сверстники хвастались знанием тайн любви, полученным в объятиях крепостных девок и петербургских проституток, то Федору оставалось только помалкивать.
После с горем пополам оконченного учебного заведения Достоевский сразу же подал в отставку и занялся писательством. Это был единственный способ заработать на жизнь: в восемнадцать лет он остался круглым сиротой с кучей младших братьев и сестер. В 24 года с успехом повести "Бедные люди" перед Достоевским открылись двери петербургских салонов. У литератора Ивана Панаева он знакомится с его женой, Авдотьей Яковлевной, и по уши влюбляется. Через три месяца Достоевский пишет брату: "Я влюблен не на шутку в Панаеву... Болен нервами и боюсь горячки или лихорадки нервической". Первая влюбленность была мучительной, а закончилась унизительно. 22-летняя красавица брюнетка Панаева не обратила никакого внимания на худенького белокурого нервного юношу с болезненным цветом лица, а стала любовницей Николая Некрасова, который был и настойчивее и богаче, и более знаменит. Что ж, ее можно понять...
Тем не менее не стоит думать, что несчастный влюбленный был совершенным девственником. По собственному признанию, Федор не отказывался участвовать в товарищеских пирушках, и шумные вечера обычно заканчивались в публичных домах. В 24 года Достоевский писал: "Я так распутен, что уже не могу жить нормально, я боюсь тифа или лихорадки, и нервы больные", а также: "Минушки, Кларушки, Марианны и т.п. похорошели донельзя, но стоят страшных денег. На днях Тургенев и Белинский разбранили меня в прах за беспорядочную жизнь".
Но литературный успех очень быстро сменился провалом. Следующее произведение «Двойник» не понравилось ни публике, ни критике. Достоевский "ушел на дно". Николай Страхов, биограф и близкий друг Достоевского, говорил, что описание молодости героя "Записок из подполья" весьма автобиографично: "В то время мне было всего 24 года. Жизнь моя была угрюмая, беспорядочная и до одичалости одинокая... Дома я всего больше читал, но по временам наскучало ужасно... Хотелось двигаться, и я вдруг погружался в темный, подземный, гадкий не разврат, а развратишко... Порывы бывали истерические, со слезами и конвульсиями... Развратничал я уединенно, по ночам, потаенно, боязливо, со стыдом, не оставлявшим меня в самые омерзительные минуты... Боялся я ужасно, чтоб меня как-нибудь не увидали, не узнали... Ходил по самым темным местам..."
К 28 годам Достоевский увлекся утопическим социализмом, попал в кружок Петрашевского, а оттуда, после страшной пытки мнимой казнью, - на каторгу, где встретил свою первую жену.

Марья Дмитриевна как Настасья Филипповна

Когда Федор Михайлович повстречался в Семипалатинске с Марьей Дмитриевной, он был зрелым 33-летним мужчиной, прошедшим каторгу, а ей было 28 лет и она была замужем за учителем гимназии Исаевым. Несчастная супруга алкоголика, она пожалела и приголубила странного гостя, которому изливала душу. Он же в нее влюбился без памяти - ее сострадание, участие и легкую игру от скуки и безнадежности принял за взаимное чувство. Достоевский овеял ее всеми чарами неудовлетворенных желаний, эротических фантазий и романтических иллюзий, накопленных за годы вынужденного воздержания. Кроме того, она страдала, а чувствительность к чужому горю всегда подогревала его страсть. Очень скоро их связь переросла в сильную привязанность, да и фортуна "помогла" - умер алкоголик муж. Тут бы и пожениться, но экзальтированная Марья Дмитриевна начала испытывать чувства "на прочность". Она писала Достоевскому то истерически ненавидящие письма, то страстно любовные. Его эта игра убивала, ведь он любил со всей силой и страстью запоздалой первой настоящей любви. А через какое-то время Марья Дмитриевна представила Федору свой "секрет" - молодого и нищего 24-летнего любовника-жениха Вергунова.
Достоевский был на грани безумия. Мучился он, мучилась она, мучая и старого, и нового любовника. Но все находили в этом какое-то своеобразное удовольствие. В 1856 году Достоевский писал: "Она по-прежнему все в моей жизни, люблю ее до безумия, разлука с ней довела бы меня до самоубийства... Я несчастный сумасшедший. Любовь в таком виде есть болезнь".
Но после того как Достоевский получает первый офицерский чин и соответственное жалованье, аманту-жениху дается отставка. Марья Дмитриевна и Федор Михайлович скоропалительно венчаются в тихой церкви в городке Кузнецке. Первая брачная ночь обернулась для молодоженов кошмаром - с Достоевским случился страшный припадок падучей. А сама молодая жена оказалась истерической натурой с явно выраженными тенденциями к мании преследования и меланхолии - то есть с чертами паранойи. Молниеносно обижалась, в гневе кричала и рыдала до упаду. Успокоившись, так смиренно просила прощения, что у Достоевского разрывалось сердце. Он падал на колени и целовал ей руки. Жить вместе таким больным и сложным людям было практически невозможно. Вместо медового месяца на их долю выпали разочарования, боль и утомительные попытки добиться гармонии.
Тон писем Достоевского совершенно меняется: "Живем кое-как". Чтобы наши современницы лучше представили себе характер первой жены Достоевского, скажем, что Настасья Филипповна из "Идиота" практически "списана" с Марьи Дмитриевны.
Постепенно Достоевский возвращается к писательскому труду. В 1859 году была удовлетворена его просьба о возвращении в европейскую Россию. Семья переехала в Тверь. Есть свидетельства, что всю дорогу из Сибири их сопровождала карета Вергунова, а Марья Дмитриевна бегала по ночам тайком от мужа на соседний постоялый двор. Официальных подтверждений этому нет, но в Твери брак Достоевских потерпел полное фиаско: Марья Дмитриевна призналась, что всегда любила только молодого аманта. Правда, расстаться супруги не смогли - "несмотря на то, что мы были положительно несчастны вместе, мы не могли перестать любить друг друга: даже чем несчастнее были, тем более привязывались друг к другу" (из письма Достоевского к брату Михаилу).
В 1860 году они переезжают в Петербург, но Марья Дмитриевна не выдерживает холодного и гнилого климата столицы и возвращается обратно в Тверь. С этого момента их брак становится чистой формальностью. Марья Дмитриевна умирала от чахотки, а Федор Михайлович уехал за границу к молодой и красивой любовнице. Вернувшись, застал Марью Дмитриевну в ужасном состоянии - это был живой труп, мучающий истериками себя и всех окружающих. После ее смерти Достоевский писал так: "Существо, любившее меня, и которое я любил без меры, жена моя умерла в Москве. Она любила меня беспредельно, я любил ее тоже без меры, но мы не жили с ней счастливо". Если они и любили друг друга, то очень странною любовью...

Аполлинария как Полина

У изголовья умирающей Марьи Дмитриевны Федор Михайлович мечтал о другой, к которой стремился со всей силой страсти, желания и ревности. А началось все гораздо раньше. После одного из публичных выступлений к Достоевскому подошла стройная молодая рыжеволосая красавица и передала писателю письмо. Это было страстное любовное признание, которое и написала сама красавица, Аполлинария Суслова.
Он стал ее первым мужчиной. Судя по дневниковым записям Аполлинарии, она "ждала любовь" до 23 лет и "отдалась, не спрашивая, не рассчитывая". Но на самом деле не искала в нем ни красоты, ни физического обаяния - видела только писателя, известность которого все увеличивалась. Ей льстило, что в нее влюблена 40-летняя знаменитость. Аполлинария пошла к Достоевскому по выбору рассудка, и в интимной области ее ожидало разочарование. Впоследствии она писала ему: "Наши физические отношения были лишены всякой романтики. Они были для тебя приличны, ты вел себя как человек серьезный, занятой, который по-своему понимает свои обязанности, но не забывает и наслаждаться, напротив, даже необходимым это считает на том основании, что какой-то великий доктор уверял, что нужно пьяным напиться раз в месяц".
Методичность, размеренность, почти пунктуальность "в грехе" удивляла и оскорбляла Суслову. Всячески оберегая свою больную жену от слухов, Достоевский ничем не жертвовал для "своей Полиньки". Она не могла согласиться на неравенство в положении, считала, что сама отдала этой любви все, а он - ничего. Было некрасиво и нехорошо: встречи в меблированных комнатах, обстановка адюльтера при тяжелобольной жене, вся эта "незаконная связь" с теми внешними подробностями, от которых на другой день становилось больно и стыдно. Через полгода Аполлинария начала настаивать на отъезде за границу, чтобы пожить вдвоем на свободе, не таясь. Но Достоевскому постоянно приходилось хлопотать о своем журнале. Аполлинария уехала одна.
Вырваться в Париж к своей "обожаемой Полиньке" он смог только через три месяца, но там его ожидал удар - она полюбила другого! Счастливым соперником оказался студент-испанец Сальвадор, который, переспав с ней несколько раз, успел утратить всякий интерес к "сумасшедшей русской" и бегал от Аполлинарии по всему Парижу. На Достоевского обрушились потоки брани за опоздание (если бы он приехал вовремя, они могли бы быть счастливы) и истерики по поводу любовной катастрофы. Опять женщина, которую он любил, изменила, и ему приходится быть ее утешителем и советчиком. Но зато его любовь вступила в новый круг: страдать из-за нее стало наслаждением. В общем, "все как у людей".
Они решили все-таки отправиться в запланированное путешествие, но уже не в качестве любовников, а... друзей. Так сказала Аполлинария. Достоевскому тяжело, он все время играет в рулетку, спуская все их общие деньги. Аполлинарии на это наплевать - она стишком занята своими переживаниями. Между "друзьями" постоянно разыгрываются сцены в стиле "загадочной русской души". Из дневника Сусловой: "Вчера Ф. М. опять ко мне приставал. Ему хочется знать причину моего упорства. У него была мысль, что отказ - это каприз, желание помучить. - Ты знаешь, - говорил он, - что мужчину нельзя так долго мучить, он, наконец, бросит добиваться. Я не могла не улыбнуться. Ф. М., уходя от меня, сказал, что ему унизительно так меня оставлять (это было в 1 час ночи, я раздетая лежала в постели). - Ибо россияне никогда не отступали". Их скитания походили скорее на крестный путь, чем на романтическое путешествие.
К зиме 1863 года Достоевский вернулся в Россию к умирающей жене. Аполлинария остается в Берлине, пытаясь заниматься "литературой", и спит со всеми без разбора. В это время она пишет о Достоевском: "Я его просто ненавижу. Он так много заставлял меня страдать, когда можно было обойтись вовсе без страдания".
Не в силах найти спасение от наваждений в образе Аполлинарии, сам Достоевский ищет фантастические выходы из положения. Он решает жениться на какой-нибудь хорошей, чистой девушке. Случай знакомит его с красивой и талантливой 20-летней барышней из отличной дворянской семьи, Анной Корвин-Круковской, родной сестрой Софьи Ковалевской (которая, кстати, была влюблена в Достоевского). Узнав об этом, Суслова пишет покаянные письма. Достоевский с легкостью необыкновенной отказывается от матримониальных планов и снова мчится за границу. Он жаждет любви и рулетки. Рулетка должна принести деньги, а любовь - счастье.
Увы, ничего не вышло ни с первым, ни со вторым. Федор Михайлович опять проигрывается в пух и прах, а себя Аполлинария дарит ему нехотя, словно милостыню. Он делает ей предложение, которое она со смехом отвергает. После трех лет любви, измен, ссор и примирений Аполлинария объявляет, что им пора расстаться. Достоевский к тому времени так устал, она так его истерзала, что он даже успокаивается. Но в течение всей своей последующей жизни писатель называл ее "подругой вечной", вздрагивал, когда при нем произносили ее имя, и поначалу переписывался с нею, скрывая это от второй жены, описывай ее в своих произведениях. Полина из "Игрока" - портрет Аполлинарии Сусловой в полный рост.

А была ли девочка?

Вопрос о растлении малолетних, а точнее, сценах с изнасилованием девочки в нескольких романах Достоевского, заинтриговывает читателя. В "Бесах" великолепный и загадочный Ставрогин по прозвищу "Принц Гарри" рассказывает, как он однажды изнасиловал 12-летнюю девочку, а затем толкнул ее на самоубийство. Редактор "Русского вестника", где печатался роман, отказался публиковать эту главу из-за ее "невыносимого реализма", и Достоевский читал ее Страхову, Майкову и многим другим, спрашивая их мнение. В письме к Льву Толстому Страхов повторял, будто сам Достоевский похвалялся ему половыми сношениями с девочкой, приведенной к нему в баню гувернанткой. Но вдова писателя Анна Григорьевна в своих "Воспоминаниях" пишет: "Эту гнусную роль Ставрогина Страхов в злобе своей не задумался приписать самому Федору Михайловичу, забыв, что исполнение такого изощренного разврата требует больших издержек и доступно лишь для очень богатых людей". Впрочем, словно опомнившись, она не довольствуется таким наивным аргументом и говорит затем о высоких нравственных качествах своего мужа.
Правда, подобные слухи о Достоевском ходили в петербургских литературных кругах еще в 60-е годы, за шесть лет до написания "Бесов". Говаривал об этом и приятель молодости Достоевского писатель Григорович. По его словам, во время какого-то судебного процесса об изнасиловании 10-летней девочки Достоевский воспылал к ней страстью, пошел за нею после суда и воспользовался ею. А литератор Фаресов со слов близкой знакомой Достоевского Назарьевой передавал, будто сам Достоевский ей рассказывал, как он соблазнил одну гувернантку, а заодно и несовершеннолетнюю девочку, к которой та была приставлена.

"Этот предмет целую поминутно..."

Из-за постоянного одиночества и потребности в близком человеке брак для 45-летнего Достоевского становится навязчивой идеей. Кроме того, у него начинаются крупные неприятности с кредиторами. Для срочной работы над двумя романами - "Преступление и наказание" и "Игрок" - он берет стенографистку. Анна Григорьевна Сниткина, 19 лет от роду, обожающая произведения известного писателя, соглашается работать практически бесплатно. Странности и срывы Достоевского ее не удивляют и не пугают, а он поражен искренним участием в его проблемах такого милого и доброго существа. Долго мучаясь мыслями о собственных недостатках и огромной разнице в возрасте, он все же делает предложение. К своему великому изумлению, получает радостное согласие.Обоюдному счастью нет предела. Впервые в жизни Достоевский чувствует себя спокойно и счастливо.
Молоденькая Анна Григорьевна должна была пройти через многое: исступленные, безумные припадки ревности, рождение и смерть детей, страшные приступы эпилепсии, убийственную страсть к рулетке. Она сумела вылечить его. Жена горячо любила Достоевского как мужчину и человека смешанной любовью жены и любовницы, матери и дочери - такая женская привязанность самая крепкая. А он любил ее и по-отцовски, и как девочку, молоденькую и невинную. Смешение всех элементов придавало его объятиям некий налет греховности. Может быть, именно поэтому Федор Михайлович никогда более не посмотрел ни на одну женщину и никогда не изменял Анне Григорьевне даже в мыслях.
"Серенькая мышка" без особых талантов сумела удержать своего мужа в высочайшем сексуальном напряжении в течение всех лет семейной жизни. В возрасте 58 лет Достоевский пишет своей жене: "Каждую ночь ты мне снишься... Целую тебя всю, ручки, ножки обнимаю... Себя береги, для меня береги, слышишь, Анька, для одного меня... Целую тебя поминутно в мечтах моих всю, поминутно взасос. Особенно люблю то, про что сказано: "И предметом сим прелестным - восхищен и упоен он". Этот предмет целую поминутно во всех видах и намерен целовать всю жизнь. Аничка, голубчик, я никогда, ни при каких обстоятельствах в этом смысле не могу отстать от тебя, от моей восхитительной баловницы... Целую пальчики ног твоих, потом твои губки, потом опять..."
О том, что опять собирался поцеловать Достоевский, мы можем только догадываться – это главное слово перед публикацией писем в печати было зачеркнуто самой Анной Григорьевной, как, впрочем, и многие другие слишком откровенные. Интересно и то, что в произведениях Достоевского нет ни одного женского образа, "списанного" со Сниткиной.
Литературоведы считают, что настолько растворилась в служении своему великому мужу, что тот воспринимал ее не как женщину, а как часть себя. Но насколько же напряжен был бить сексуальный источник в Достоевском, если материальным результатом их отношений явилось рождение четверых детей (и это при убогих условиях жизни, при эпилепсии, при женитьбе на пятом десятке). А духовным результатом стало создание 60-летним стариком (по меркам того времени) "Братьев Карамазовых" - этой сладострастной песни сладострастной любви!