К 110-летию со дня рождения Сергея Ивановича Ожегова
«Многие русские слова сами по себе излучают поэзию, подобно тому, как драгоценные камни излучают таинственный блеск».
К.Паустовский
Имя Сергея Ивановича Ожегова принадлежит к тому счастливому кругу имен, которым суждена долгая жизнь и широкая известность далеко за пределами специальной науки, известность и любовь поистине всенародные. Это имя прочно вошло в сокровищницу русской национальной и советской культуры. С.И.Ожегов стал тем, кого в других странах с любовью и гордостью называют «человек-словарь».
Составление и редактирование словарей – вот та сфера деятельности, в которой ученый, лингвист от Бога, оставил неповторимый – ожеговский – след. В 1950 -1960-е н е было ни одного мало-мальски заметного лексикографического труда, в котором Сергей Иванович не принимал бы участия – либо как редактор (или член редакционной коллегии), либо как научный консультант, либо как непосредственный автор-составитель.
Чтобы говорить и писать грамотно, понимать значение слов, появляющихся ежеминутно, нужен чёткий ориентир - авторитетный и в то же время доступный источник. В нашей стране таким источником на протяжении полувека является «Словарь русского языка» Сергея Ивановича Ожегова. Не будет большим преувеличением сказать, что он стоял на полке почти в каждой советской семье и сохранился в некоторых нынешних. Его автор, Сергей Иванович Ожегов, посвятил своему детищу практически всю жизнь.
Он мог бы вместе с поэтом воскликнуть: «Я памятник себе воздвиг…». Только при жизни составителя его однотомный «Словарь русского языка», вышедший в 1949г. под общей редакцией академика Обнорского (1888-1962) выдержал шесть изданий. А всего за 40 лет переиздавался двадцать два раза, неоднократно – в зарубежных странах.
Если в вашем доме нет словаря Ожегова, никому не сознавайтесь: упрекнут в бескультурье. Ежели эта книга вдруг не ответит на ваш вопрос, то и тогда поможет Сергей Иванович. Справочная служба русского языка, созданная еще в 1956 году им самим, и филологи окажут вам экстренную лингвистическую помощь. Более 5 тысяч телефонных и письменных обращений ежегодно поступает в "службу спасения" Института русского языка им.В.В.Виноградова РАН (http://www.ruslang.ru/).
В "Русском словаре языкового расширения" А.И.Солженицына есть такое слово "богорадить", то есть посвящать себя богоугодным делам. Сергей Иванович Ожегов и был таким "богорадным", "хорошим русским человеком и славным ученым" (высказывание Бориса Полевого о С.И.Ожегове), жизнь которого, все же слишком короткая, но яркая, стремительная, богатая событиями и встречами, - достойна нашей памяти.
Ожегов Сергей Иванович (1900—1964) — лингвист, лексикограф, доктор филологических наук, профессор.
Сергей Ожегов родился 22(9) сентября 1900 года в посёлке Каменное (ныне город Кувшиново) Тверской губернии в семье инженера-технолога Каменской бумажно-картонной фабрики — Ивана Ивановича Ожегова. Сергей Иванович был старшим из трёх братьев. В канун Первой мировой войны семья переехала в Петроград, где Сергей закончил гимназию. Затем он поступил на филологический факультет Ленинградского университета, но занятия вскоре были прерваны — Ожегова призвали на фронт. Он участвовал в боях на западе России, на Украине. В 1922 году Ожегов окончил военную службу в штабе Харьковского военного округа и сразу же приступил к занятиям на факультете языкознания и материальной культуры Ленинградского университета. В 1926 году преподаватели университета Виктор Виноградов и Лев Щерба рекомендовали его в аспирантуру Института сравнительной истории литератур и языков Запада и Востока.
Мужчина - существо, противоположное по полу женщине.
Ожегов Сергей Иванович
В 1936 году Ожегов переехал в Москву. С 1937 года преподавал в московских вузах (МИФЛИ, МГПИ). С 1939 года Ожегов — научный сотрудник Института языка и письменности, Института русского языка, Института языкознания АН СССР.
Во время Второй мировой войны Ожегов не эвакуировался из столицы, а остался преподавать.
Основатель и первый заведующий сектором культуры речи Института русского языка АН СССР (с 1952).
Один из составителей «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (1935—1940). Автор одного из самых известных и популярных русских словарей — однотомного «Словаря русского языка» (1949, с исправлениями и обновлениями переиздавался неоднократно, с 1992 — при участии Н. Ю. Шведовой); словарь Ожегова фиксирует современную общеупотребительную лексику, демонстрирует сочетаемость слов и типичные фразеологизмы. Словник словаря Ожегова лёг в основу многих переводных словарей.
Основные труды посвящены русской лексикологии и лексикографии, истории русского литературного языка, социолингвистике, культуре русской речи, языку отдельных писателей (П. А. Плавильщикова, И. А. Крылова, А. Н. Островского) и других.
Редактор «Орфографического словаря русского языка» (1956, 5 изд., 1963), словарей-справочников «Русское литературное произношение и ударение» (1955), «Правильность русской речи» (1962). Основатель и главный редактор сборников «Вопросы культуры речи» (1955—1965).
В 1964 году вышло новое стереотипное издание моего однотомного "Словаря русского языка". Сейчас работает образованная при Отделении литературы и языка АН СССР Орфографическая комиссия, рассматривающая вопросы упрощения и усовершенствования русской орфографии. В недалеком, по-видимому, будущем эта работа завершится созданием проекта новых правил правописания. В связи с этим я нахожу нецелесообразным дальнейшее издание Словаря стереотипным (здесь и далее курсив наш. – О.Н.) способом. Я считаю необходимым подготовить новое переработанное издание Кроме того, и это главное, я предполагаю внести ряд усовершенствований в Словарь, включить новую лексику, вошедшую за последние годы в русский язык, расширить фразеологию, пересмотреть определения слов, получивших новые оттенки значения… усилить нормативную сторону Словаря.
Обычно фамилии ученых-лингвистов хорошо известны только их коллегам и мало что говорят людям, далеким от науки о языке. Но Сергея Ивановича знают все - конечно же, как автора однотомного толкового словаря русского языка, который, наверное, есть в каждой семье.
Предлагаю вашему вниманию 15 фактов о Сергее Ивановиче и его знаменитом словаре - академических и ненаучных, трагических и комических.
1. Ударение в фамилии лингвиста падает на первый слог: Ожегов. Эта фамилия восходит, по-видимому, к слову ожег (ожиг) - кочерга. Ожегом (ожигом) называли в старину и долговязого человека.
2. Сергей Иванович Ожегов родился 23 сентября (по другим данным - 22 сентября) 1900 года в поселке Каменском (ныне город Кувшиново) Тверской губернии в семье инженера Ивана Ивановича Ожегова. Со стороны отца в его роду были уральские мастеровые, со стороны матери - предки духовного звания. Дом, где родился будущий лексикограф, сохранился, сейчас на нем мемориальная доска. Точнее, две доски: одна - в честь С. И. Ожегова, другая сообщает, что в этом же доме в 1897-1898 жил Максим Горький.
3. Сергей Иванович Ожегов был ближайшим помощником Дмитрия Николаевича Ушакова в его работе над знаменитым четырехтомным Толковым словарем русского языка (1935-1940). Сотрудничество с Д. Н. Ушаковым оставило глубокий след в творчестве С. И. Ожегова. Он был верен памяти ученого всю жизнь: портрет Д. Н. Ушакова всегда стоял на рабочем столе Сергея Ивановича. В среде учеников Д. Н. Ушакова Сергея Ивановича называли Талейраном: он слыл большим дипломатом, сглаживал углы, разрешал споры между лексикографами, имевшими различные, порой непримиримые позиции.
4. В структуре Академии наук СССР С. И. Ожегов начал работать в день начала Второй мировой войны - 1 сентября 1939 года. Начинал он в должности старшего научного сотрудника московского Института языка и письменности, а в годы войны исполнял обязанности директора института. Его близкие остались в Ленинграде, судьба их оказалась трагичной. Еще до Великой Отечественной войны умер от туберкулеза младший брат ученого, Евгений, а в первую блокадную зиму Сергей Иванович потерял почти всех родных. Сначала умер от голода средний брат Борис, потом ушла из жизни мать Сергея Ивановича. Не пережили блокаду жена и сын Бориса, осталась лишь его четырехлетняя дочь Наташа. Сергей Иванович взял племянницу к себе и воспитал ее как родную дочь.
5. В 1947 году С. И. Ожегов вместе с другими сотрудниками образованного в 1944 году Института русского языка направил письмо Сталину с просьбой не переводить институт в Ленинград, а оставить его в Москве. Эта просьба была удовлетворена.
6. Первое издание однотомного Толкового словаря русского языка, прославившего ученого, вышло в свет в 1949 году под редакцией академика С. П. Обнорского. С. И. Ожегов до конца жизни работал над словарем, совершенствуя его структуру и состав. 2-е и 4-е издания словаря (1952 и 1960) были исправленными и дополненными, они существенно отличались от первого издания (3-е, 5-е, 6-е, 7-е и 8-е издания были стереотипными).
7. Словарь С. И. Ожегова был встречен не только аплодисментами. Он навлек на себя и тенденциозную критику. Так, 11 июня 1950 года газета «Культура и жизнь» опубликовала рецензию некоего Н. Родионова с весьма показательным названием «Об одном неудачном словаре». С. И. Ожегов написал ответное письмо редактору газеты, а копию послал в «Правду». В 13-страничном послании нет ни малейшего стремления унизить горе-рецензента. Ученый предъявлял ему обоснованно жесткую и вместе с тем корректную научную аргументацию и в итоге одержал победу.
8. Академик Виталий Григорьевич Костомаров вспоминает: «Для Сергея Ивановича главным было: как объяснить обыкновенному человеку, нелингвисту, что такое литературный язык, что такое правильный язык». С. И. Ожегов добился создания отдельного сектора в Институте русского языка, который стал заниматься проблемами культуры речи. В 1958 году по инициативе С. И. Ожегова в Институте русского языка была создана справочная служба русского языка.
9. В 1955 году под руководством С. И. Ожегова начали выходить сборники «Вопросы культуры русской речи». Именно эти сборники подготовили рождение журнала «Русская речь» (1967), о котором мечтал С. И. Ожегов и который начал выходить уже после смерти ученого.
10. С. И. Ожегов известен многим прежде всего как автор толкового словаря. Но из его поля зрения никогда не выходила работа по упорядочению русской орфографии. Сергей Иванович был членом Всесоюзной орфографической комиссии, одним из редакторов первого академического «Орфографического словаря русского языка», вышедшего в свет в 1956 году (тогда же были приняты «Правила русской орфографии и пунктуации», официально действующие до сих пор).
11. Интересовали Сергея Ивановича и вопросы правильного произношения. В 1955 году под ред. Р. И. Аванесова и С. И. Ожегова вышел в свет опыт словаря-справочника «Русское литературное произношение и ударение», над которым авторы работали 15 лет. Он был переработан и переиздан в 1959 году. Именно этот справочник лег в основу знаменитого «Орфоэпического словаря русского языка» Р. И. Аванесова.
12. Рассказывают, что однажды С. И. Ожегов вместе с коллегами приехал в Ленинград и попросил таксиста отвезти всех в академию (имея в виду Академию наук). Таксист же, поглядев на Сергея Ивановича (священническое лицо, аккуратная, с годами поседевшая бородка, манеры старого аристократа), поехал в... духовную академию.
13. Умер Сергей Иванович Ожегов в Москве 15 декабря 1964 года. Урна с его прахом покоится в стене некрополя Новодевичьего кладбища.
14. После смерти С. И. Ожегова работа над его знаменитым словарем была продолжена - в том направлении, которое было определено Сергеем Ивановичем. Эту работу возглавила Наталья Юльевна Шведова (1916-2009), которая в 1952 году осуществляла лексикологическую редакцию второго издания словаря. В 1972 году было опубликовано 9-е издание словаря, переработанное, дополненное и отредактированное Н. Ю. Шведовой.
15. Работу по совершенствованию словаря С. И. Ожегова Наталья Юльевна Шведова продолжила и после выхода в свет 9-го издания. От издания к изданию она вносила в этот однотомный словарь всё новые и новые массивы слов, значений, фразеологизмов, грамматических сведений, отражающих живые процессы в русском языке. Благодаря этому словарь С. И. Ожегова оставался живым и актуальным. В 1990 году (в год 90-летия со дня рождения Сергея Ивановича) Академия наук СССР присудила «Словарю русского языка» С. И. Ожегова премию им. А. С. Пушкина. С 1992 года словарь выходил под двумя фамилиями: С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой.
В истории отечественной филологии XX века есть страницы, казалось бы, всем хорошо известные. Не потому ли при произнесении имен академиков А.А. Шахматова и Л.В. Щербы, Б.А. Ларина и В.В. Виноградова, профессоров Н.Н. Дурново, И.Г. Голанова и многих других всегда возникает благоговейное чувство уважения и восхищения перед их учеными трудами и немалыми человеческими подвигами. Ведь жили они в сложную эпоху, крушившую одно и прославлявшую другое.
Остаться в те неспокойные годы самим собой, сохранив веру в науку и ее традиции, быть преданным и последовательным в своих поступках — все же смогли немногие. Среди этих имен уже более полувека у всех на устах имя Сергея Ивановича Ожегова - историка русского литературного языка и лексиколога, педагога, мудрого наставника и просто живого и близкого многим из нас человека.
И если ученые труды его составили веху в развитии отечественной науки и продолжают до сих пор обсуждаться, то его облик, знакомый, пожалуй, еще со студенческих лет каждому филологу, - облик благообразного, мягкого, обаятельного в своей непосредственности интеллигента старого поколения с классической бородкой и внимательным, как бы изучающим взглядом, - с годами, как ни печально это признать, тускнеет. Не оттого ли, что мы стали забывать своих учителей, раздираемые перипетиями нынешнего сложного времени (а были ли когда-нибудь другие времена?). Или же - иные, став уже, не без помощи С.И. Ожегова, известными учеными, махнули рукой на то прошлое, не в силах отказаться от амбиций настоящего.
Наш очерк, надеемся, в какой-то мере восполнит этот неприглядный пробел - пустоту нашей памяти - памяти, в которой порой не находится места значительному и яркому, а мирская (или мерзкая) суета захватила наши души... В этом отчасти заключается и парадокс христианина, который сложно осознать и прочувствовать современному человеку, лишенному остроты и глубины ощущения жизни и тех страданий и лишений, которые преподносит судьба за благие поступки, бескорыстную помощь, живое соучастие и неравнодушие к окружающим людям.
Об этом хорошо сказал Павел Флоренский, испытавший на себе горькую чашу жизни христианина в России. И его слова, столь пронзительные и точные, содержат особенную мудрость - мудрость, которую в немалой мере несли «в себе» забытые нами Учителя: «Свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонением. Чем бескорыстнее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания. Таков закон жизни, основная аксиома ее. Внутренне сознаешь его непреложность и всеобщность, но при столкновении с действительностью в каждом частном случае бываешь поражен, как чем-то неожиданным и новым».
Сергей Иванович Ожегов родился 23 сентября (по новому стилю) 1900 года в поселке Каменное Новоторжского уезда Тверской губернии, где отец его, Иван Иванович Ожегов, работал инженером-технологом на местной фабрике. У С.И. Ожегова (он был старший из детей) были два брата: средний Борис и младший Евгений. Если взглянуть на фотографии, где С.И. Ожегов изображен 9-летним ребенком, затем 16-летним юношей и, наконец, уже взрослым мужчиной, то можно заметить внешнее сходство, идущее, кажется, из тех далеких времен: это удивительные, живые, горящие, «электрические» глаза, по-детски непосредственные, но даже на ранней карточке - мудрые, как бы вобравшие в себя родовую ответственность и, если угодно, предопределенную свыше принадлежность к тому, непопулярному ныне классу «средних» людей, кого называют иногда презрительно учеными, мыслителями, исследователями.
В канун Первой мировой войны семья С.И. Ожегова переезжает в Петроград, где он оканчивает гимназию. Любопытный эпизод этого времени нам поведала Наталия Сергеевна Ожегова. При всей его простоте и, мы бы сказали, наготе, случай весьма милый, характеризующий сообразительность и, возможно, уже тогда проявившиеся филологические способности. В их гимназии преподавал француз, не знавший русского языка, и ученики любили подшучивать над ним. Сережа, живой и восприимчивый мальчик, нередко, как и его однокашники, спрашивал учителя: «Месье, можно в сортир?» И тот, конечно же, отвечал: «Да, пожалуйста, выйдите» («Сортир» по-французски означает «выходить»).
По словам Сергея Сергеевича Ожегова, сына ученого, у него была «бурная, горячая молодость»: он увлекался футболом, только-только входившим тогда в моду, состоял в спортивном обществе. Его красивый мужской стан, довольно высокий рост и хорошая закалка в дальнейшем немало помогали ему. «Еще почти мальчишкой» он вступил в партию эсеров.
В 1918 году Сергей Ожегов поступает в университет. Потом он редко рассказывал о связи своих «генеалогических корней» с увлеченностью именно филологией. И понятно почему: едва ли было возможно в те годы говорить и даже упоминать вслух о том, что в роду были особы духовного сана.
Мать Сергея Ивановича, Александра Федоровна (в девичестве Дегожская), приходилась внучатой племянницей известному филологу и педагогу, профессору Петербургского университета, протоиерею Герасиму Петровичу Павскому (1787-1863). Его «Филологические наблюдения над составом русского языка» были при жизни автора удостоены Демидовской премии и изданы дважды. Так Императорская Академия наук почтила труд уважаемого русского ученого, быть может, в силу своих «духовных» обязательств понявшего строй и дух языка шире и яснее, чем многие талантливые современники. Его почитали, с ним не раз обсуждали проблемы филологии многие ученейшие мужи: и А.Х. Востоков, и И.И. Срезневский, и Ф.И. Буслаев.
Конечно же, об этом знал С.И. Ожегов. Думаем, что он не просто это знал по рассказам своей матушки, но ощущал в себе внутреннюю потребность продолжить дело великого предка. Потому «филологический» выбор был для молодого С.И. Ожегова сознательным и вполне определенным. Тогда, заметим, надо было иметь и немалое мужество, чтобы в голодные, страшные годы посвятить свое будущее науке.
Но начавшиеся занятия были скоро прерваны, и С.И. Ожегов был призван на фронт. Раньше биографы ученого писали: «Юный Сергей Ожегов в 1917 г. с восторгом встретил свержение самодержавия и Великую Октябрьскую социалистическую революцию, положившую начало новой эры в жизни родного народа. Иначе и не могло быть». Сейчас с высоты прожитого и передуманного едва ли можно столь категорично судить о взглядах молодого Сергея Ожегова.
Как и всякий пылкий юноша, он, несомненно, испытывал живое влечение ко всему новому, да и талантливые филологи того времени, уже проявившие себя на преподавательской кафедре, также были вовлечены в бурные события революционных лет - вспомним хотя бы Е.Д. Поливанова, о котором говорили, что он заменяет собой весь восточный отдел иностранных сношений Советской России.
Так или иначе, но судьба ему предоставила это первое, по-настоящему мужское испытание, которое он выдержал, участвуя в боях на западе России, у Карельского перешейка, на Украине. Окончив военную службу в 1922 году в штабе Харьковского военного округа, он сразу же приступил к занятиям на факультете языкознания и материальной культуры университета.
В 1926 году он завершает курс обучения и поступает в аспирантуру. Ближайшие годы усиленно занимается языками и историей родной словесности. Участвует в семинаре Н.Я. Марра и слушает лекции С.П. Обнорского, обучаясь в Институте истории литератур и языков Запада и Востока в Ленинграде. К этому времени относятся его первые научные опыты. В Собрании С.И. Ожегова в Архиве РАН сохранился «Проект словаря революционной эпохи» - предвестник будущей капитальной работы авторского коллектива под руководством Д.Н. Ушакова, где С.И. Ожегов был одним из самых активных участников, «движителей», как называл его учитель.
Следует заметить, что научная атмосфера в Ленинграде 1920-х годов способствовала творческому росту ученого. Там преподавали его старшие коллеги и соратники: Б.А. Ларин, В.В. Виноградов, Б.В. Томашевский, Л.П. Якубинский. Старая академическая профессура, имевшая большой опыт и богатые традиции, также поддерживала первые шаги в науке молодого талантливого исследователя.
Как отметил в своей книге Л.И. Скворцов, «кроме В.В. Виноградова, представление его [С.И. Ожегова. - О.Н. ] в аспирантуру подписали профессора ЛГУ Б.М. Ляпунов и Л.В. Щерба». Это были известнейшие ученые своего времени, глубокие знатоки славянских литератур, языков и диалектов, не только теоретики науки, но и тонкие экспериментаторы, - вспомним знаменитую лабораторию фонетики, которую организовал Л.В. Щерба.
С конца 1920-х годов С.И. Ожегов работает над большим проектом - «Толковым словарем русского языка», - Ушаковским словарем, как назвали его позже. Это было время исключительно плодотворное для С.И. Ожегова. Он был буквально влюблен в словарную работу, а окружавшие его коллеги, столь разные и по своим научным интересам, и по положению: Г.О. Винокур, В.В. Виноградов, Б.А. Ларин, Б.В. Томашевский и, прежде всего, Дмитрий Николаевич Ушаков, - помогали и в какой-то мере воспитывали С.И. Ожегова. Но к одному из них он питал особые чувства, боготворил его, любил и почитал - Д.Н. Ушакова, этого легендарного русского ученого, исключительного педагога, самобытного художника, собирателя и любителя народной старины, мудрого и мужественного человека, и наконец, заботливого и чуткого отца, почти забытого сейчас.
Нам сложно понять, какая ответственность лежала на нем, когда была задумана идея издавать первый толковый словарь «советской» эпохи. Кстати, по иронии судьбы, именно за отсутствие этой самой «советскости» и, наоборот, за «мещанство» и уклонение от современных тому времени задач беспощадно критиковали этот труд противники. И какие нападки пришлось всем им вынести! Развернувшаяся дискуссия 1935 года напоминала печальную кампанию революционных лет, ставившую себе целью изгнать компетентных и самостоятельных ученых. И здесь в ход шли все методы.
Вот как об этом сообщал С.И. Ожегов в письме Д.Н. Ушакову от 24 декабря 1935 года, имея в виду М. Аптекаря, их штатного обвинителя: «Основные положения “критики”: политически незаостренный, беззубый, демобилизующий классовую борьбу <...> Хулиганско-кабацкая терминология тоже “разоружает”. Причина - неисправимый индоевропеизм, буржуазное и мелкобуржуазное мышление <...> Будет еще бой! <....> А вообще много было курьезного и преимущественно мерзкого, гнусного. Несмотря на всю гнусность <...> все эти мнения отражают хоть боком известные настроения, с которыми надо считаться, тем более что они вполне реальны».
Нелегко происходили дискуссии и среди самих авторов, с их иногда непримиримой позицией. Думается, что С.И. Ожегов и здесь был весьма способным: по своему душевному складу очень деликатный и мягкий, неспособный идти напролом, он немало помогал Д.Н. Ушакову, «сглаживая углы». Недаром в среде ушаковских мальчиков - так называли учеников Д.Н. Ушакова - он слыл большим дипломатом и имел прозвище Талейран.
С.И. Ожегов переезжает в Москву в 1936 году. Позади насыщенные аспирантские годы, преподавание в Государственном институте истории искусств, Педагогическом институте им. А.И. Герцена, позади первые «испытания на прочность»: после выхода 1-го тома Толкового словаря в Ленинграде разгорелась жесткая дискуссия, во время которой оппоненты ставили себе цель опорочить детище Д.Н. Ушакова, запретить издание словаря. Во многих письмах тех лет, с которыми нам удалось ознакомиться, прямо говорится о «политических» событиях, ожидающих его авторов.
Приехав в Москву, С.И. Ожегов очень быстро вошел в ритм московской жизни. Но главное для него, что его учитель и друг Д.Н. Ушаков был теперь рядом, а общение с ним в его квартире на Сивцевом Вражке стало теперь постоянным.
В 1937–1941 гг. С.И. Ожегов преподает в Московском институте философии, литературы и искусства. Его увлекают не только сугубо теоретические курсы, но и язык поэзии и вообще художественной литературы, произносительная норма. Недаром он вслед за Д.Н. Ушаковым, которого считали крупнейшим специалистом по стилистике речи, позже консультирует редакторов на радио. С.И. Ожегов слился с Москвой, но все-таки даже годы спустя любил бывать в городе своей юности и гостить у своего проверенного друга, талантливейшего ленинградского филолога Бориса Александровича Ларина.
В Ленинграде жили и его два брата. Их трагическая, исполненная какого-то фатального знамения судьба и потеря родных были еще одним тяжелым испытанием для С.И. Ожегова, испытанием, которое, кажется, он мужественно нес всю жизнь. Еще до войны умер его младший брат Евгений, заразившись туберкулезом. Умерла и их маленькая дочка.
Когда началась война, средний брат - Борис, проживавший также в Ленинграде, по причине слабого зрения не смог уйти на фронт, но активно участвовал в оборонительном строительстве и, оказавшись в блокадном городе, умер от голода, оставив после себя жену и двух маленьких детей.
Вот как об этом писал С.И. Ожегов своей тете в Свердловск 5 апреля 1942 года: «Дорогая тетя Зина! Наверно, не получила ты моего последнего письма, где я писал о смерти Бори 5 января. А на днях получил еще, новое горестное известие. В середине января умер Борин сын Алеша, 26 января мама скончалась, а 1 февраля Борина жена Клавдия Александровна. Никого теперь у меня не осталось. Не мог опомниться. Четырехлетняя Наташа жива, еще там. Вызываю ее к себе в Москву, м<ожет> б<ыть> удастся перевезти. Буду сам пока нянчить...» (из архива Н. С. Ожеговой).
Работа над Словарем закончилась в предвоенные годы. В 1940-м
вышел последний, 4-й том. Это было настоящим событием в научной жизни. А С.И. Ожегов жил новыми замыслами... Один из них, подсказанный Д.Н. Ушаковым, он намеревался осуществить в ближайшие годы. Это был план составления популярного толкового однотомного словаря. Но осуществление этого проекта отодвинулось на годы. Наступила война.
Ученые коллективы спешно эвакуировались в августе-октябре 1941 года. Одних, таких, как В.В. Виноградов, «неблагонадежных», отправили в Сибирь, других - просто в глубинку. Многие словарники были отправлены в Узбекистан, практически весь Институт языка и письменности. Д.Н. Ушаков сообщал позже об этом «путешествии» в письме к своему ученику Г.О. Винокуру: «Вы были свидетелем нашего скоропалительного отъезда в ночь на 14/Х. Как мы ехали? Казалось, что плохо (тесно, спали вроде как по очереди и т. д.); ...два раза в пути, в Куйбышеве и Оренбурге, нам по какому-то распоряжению выдали хлеба по огромной буханке на ч<елове>ка. Сравнить это с той массой горя, страданий и жертв, к<ото>рые выпали на долю тысячам и тысячам других! В нашем поезде один вагон - академический, другие: «писатели», киношники (с Л. Орловой - сытые, избалованные нахлебники в мягком вагоне)...»
С.И. Ожегов остался в Москве, не прекращая своих занятий. Он разработал курс русской палеографии и преподавал его студентам пединститута в военные годы, дежурил в ночных патрулях, охранял родной дом - впоследствии Институт русского языка. (В эти годы С.И. Ожегов исполнял обязанности директора Института языка и письменности.) Желая хоть в чем-то быть полезным стране, вместе с другими оставшимися коллегами он организует языковедческое научное общество, изучает язык военного времени. Многим это не нравилось, и он в письме к Г.О. Винокуру взволнованно говорит об этом: «Зная отношение ко мне некоторых ташкентцев, я и к Вашему молчанию склонен относиться подозрительно! Меня ведь винят и в болезни ДН (т.е. Ушакова. - О. Н. ), и за отказ ехать из Москвы, и за создание в Москве «общества» лингвистического, как там, кажется, называют, и еще за многое...»
Оставаясь в центре, С.И. Ожегов помогал многим своим коллегам, находившимся в тяжелейших условиях в эвакуации, возвратиться в скором времени в Москву для продолжения совместной словарной работы. Не вернулся только Д.Н. Ушаков. Последние недели его страшно мучила астма; ташкентская погода отрицательно повлияла на его здоровье, и он скоропостижно умер 17 апреля 1942 года. 22 июня того же года его ученики и коллеги почтили память Д.Н. Ушакова заседанием филологического факультета Московского университета и Института языка и письменности. В числе выступавших был и С.И. Ожегов. Он говорил о главном деле жизни своего учителя - «Толковом словаре русского языка».
В 1947 году С.И. Ожегов вместе с другими сотрудниками Института русского языка направляет письмо И.В. Сталину с просьбой не переводить Институт в Ленинград, что могло бы существенно подорвать ученые силы. Сформированный в 1944 году, по мнению авторов письма, Институт выполняет ответственные функции в деле изучения и пропаганды родного языка.
Мы не знаем, какова была реакция руководителя государства, но понимаем всю ответственность этого поступка, за которым могли последовать и иные, трагические события. Но Институт был оставлен на прежнем месте, и С.И. Ожегов занялся своим «детищем» - «Словарем русского языка». 1-е издание этого, ставшего уже классическим «тезауруса» вышло в 1949 году и сразу же обратило на себя внимание читателей, ученых и критиков.
С.И. Ожегов получал сотни писем с просьбами прислать словарь, объяснить то или иное словечко. Многие обращались к нему за консультацией, и никому ученый не отказывал.
«...Известно, что пролагающий новую дорогу встречает много препятствий», - писал знаменитый предок С.И. Ожегова Г.П. Павский. Так и С.И. Ожегов удостоился не только заслуженной похвалы и уравновешенной оценки, но и весьма тенденциозной критики. 11 июня 1950 года газета «Культура и жизнь» опубликовала рецензию некоего Н. Родионова с характерным названием «Об одном неудачном словаре», где автор, подобно критикам «ушаковских» времен, пытался опорочить Словарь, применяя все те же - политические - методы устрашения.
С.И. Ожегов написал ответное письмо редактору газеты, а копию послал в «Правду». Мы знакомились с этим 13-страничным посланием ученого и сразу же обратили внимание на подход С.И. Ожегова: он не старался унизить горе-рецензента, а предъявлял ему обоснованно жесткую аргументацию, полагался только на научные филологические принципы и в итоге одержал победу.
При жизни ученого Словарь выдержал 8 изданий, и С.И. Ожегов над каждым из них тщательно работал, выявлял ошибки и недочеты. Не без спора проходило и обсуждение Словаря в академическом кругу. Бывший преподаватель С.И. Ожегова, а позднее академик С.П. Обнорский, выступивший редактором 1-го издания Словаря, позже не смог разделить позиции С.И. Ожегова, а наметившиеся еще в конце 1940-х годов разногласия привели к устранению С.П. Обнорского от участия в этом издании.
Чтобы была ясна суть их спора, приведем небольшой фрагмент из его письма. Так, оппонент С.И. Ожегова пишет: «Конечно, всякая орфография условна. Я понимаю, что в спорных случаях можно условиться там-то писать слитно, или раздельно, или с дефисом, или с малой, или с большой буквы. С этим я соглашаюсь, как мне ни противно по Ушакову читать “причем” (ср. при этом!) [я вижу все-таки “при чем”]. Но писать “горий“ вм<есто> “горский“, “высий“ вм<есто> “высший“, “вящий“ вм<есто> “вящший“ – это произвол. Это все равно, что условиться “дело“ писать через “деко“, например. Я на такой произвол идти не могу. Пусть идет кто-нибудь другой... для которого и “корова” можно писать через два ятя и т. д.». Были и другие, не только личные, но и издательские разногласия.
Любопытен такой эпизод, почерпнутый нами из «Филологических наблюдений» Г.П. Павского. Как кажется, и он не раз встречал неодобрительные возгласы, но находил мужество отстаивать собственный взгляд. И этот пример был для С.И. Ожегова весьма показателен: «Есть люди, которым не нравится мое сличение Русских слов с словами иноземных языков. Им кажется, что при таком сличении уничтожается самобытность и самостоятельность Русского языка. Нет, я никогда не был того мнения, что Русский язык есть сборник, составленный из разных языков иноплеменных. Я уверен, что Русский язык образовался по собственным своим началам...»
Чем же интересен и полезен Словарь С.И. Ожегова? Полагаем, что это своего рода лексикографический эталон, жизнь которого продолжается и сейчас. Трудно назвать другое такое издание, которое было бы столь популярно и не только из-за того «фонда» слов и продуманной концепции, идущей со времени Д.Н. Ушакова, но и из-за постоянной кропотливой работы и грамотного «осовременивания» Словаря.
1940-е годы были весьма плодотворными в жизни С.И. Ожегова. Он много работал, а задуманные в эти годы проекты нашли удачное воплощение позднее, в 1950-е годы. Один из них был связан с созданием Центра по изучению культуры речи, Сектора, как его позже назвали. С 1952 года и до конца жизни он возглавляет Сектор, одним из центральных направлений которого стали изучение и пропаганда родной речи, не примитивная, как сейчас (вроде одноминутной прогулочной телепрограммы «Азбука»), а, если угодно, всеобъемлющая.
Он и его сотрудники выступали по радио, консультировали дикторов и театральных работников, заметки С.И. Ожегова нередко появлялись в периодической печати, он был постоянным участником литературных вечеров в Доме ученых, приглашал для сотрудничества в Сектор таких корифеев писательского дела, как К.И. Чуковский, Лев Успенский, Ф.В. Гладков, ученых, деятелей искусства. Тогда же начали выходить под его редакцией и при его участии знаменитые словари произносительных норм, к которым прислушивались, которые знали и изучали даже в далеком зарубежье.
В 1950-е годы в системе Института русского языка появляется еще одно периодическое издание - научно-популярная серия «Вопросы культуры речи», организатором и вдохновителем которой стал С.И. Ожегов. Именно на страницах этих книг появилась впоследствии нашумевшая статья Т.Г. Винокур «О языке и стиле повести А.И. Солженицына “Один день Ивана Денисовича”».
В «Вопросах культуры речи» проходили апробацию работы молодых коллег и учеников С.И. Ожегова, ставших затем известными русистами-нормативистами: Ю.А. Бельчикова, В.Л. Воронцовой, Л.К. Граудиной, В.Г. Костомарова, Л.И. Скворцова, Б.С. Шварцкопфа и многих других. То внимание и уважение к начинающим талантливым исследователям, которое всегда оказывал С.И. Ожегов моральной поддержкой, дружеским участием и просто человеческой помощью, неизменно привлекало к нему людей.
И теперь открытые С.И. Ожеговым таланты, продолжатели дела своего учителя - «ожеговцы» - во многом опираются на богатые традиции, заложенные их наставником. Он умел разглядеть в человеке индивидуальность, почувствовать ее каким-то своим внутренним «осязанием». Поэтому молодое поколение, сплотившееся вокруг него - «могучая кучка» - как назвал их однажды в письме к нему К.И. Чуковский, - раскрылось еще при нем, показав и доказав свою приверженность его идеям и замыслам.
Еще одним делом жизни, наряду с изданием «Словаря русского языка», была подготовка нового научного журнала «с человеческим лицом». Им стала «Русская речь». Первый номер вышел после смерти С.И. Ожегова в 1967 году. Пожалуй, это самый многотиражный из академических журналов, пользующийся успехом и заслуженным уважением и сейчас.
Являясь глубоким академическим специалистом и ведя большую преподавательскую работу – он многие годы работал в МГУ, - С.И. Ожегов все же не был кабинетным ученым и живо откликался с присущей ему доброй иронией на те изменения в языке, которые начинали входить в словарь рядового человека в космическую эпоху. Он спокойно относился к «словесным проказам» молодежи, прислушивался к ним, хорошо знал и мог оценить литературный, применяемый в особых случаях жаргон. В статье, посвященной 90-летию со дня рождения С.И. Ожегова, одна из самых талантливых и преданных его учениц проф. Л.К. Граудина так написала о самобытном подходе ученого к миру изменяющихся слов и явлений: «С.И. Ожегов неоднократно повторял мысль о том, что нужны экспериментальные [курсив наш. - O. H. ] исследования и постоянно действующая служба русского слова. Обследования состояния норм литературного языка, анализ действующих тенденций и прогнозирование наиболее вероятных путей развития - эти стороны <...> «разумной и объективной оправданной нормализации» языка составляют важную часть деятельности отдела культуры речи и в наши дни».
Последние годы жизни С.И. Ожегова не были простыми ни в личном отношении, ни в общественном, т. е. научном, ибо наука для него была служением высоким, утраченным ныне общественным идеалам. Институтская деятельность ученого была омрачена нападками и горделивыми выпадами в его сторону. Иные, особенно искусные в интригах «коллеги» называли Сергея Ивановича «не ученым» (sic!), старались унизить по-всякому, замалчивая его роль и вклад в науку, которая, еще раз подчеркнем, не была для него личным делом, но общественно полезным.
Будь он более рациональным, практичным в своих интересах или же угодливым властям, он, без сомнения, мог иметь «лучшую репутацию», о чем так беспокоились, да и пекутся сейчас, его ученики и коллеги. Но Сергей Иванович был прежде всего искренним по отношению к самому себе и далеким от политической конъюнктуры в науке. А поколение новых «марристов» уже ступало ему на пятки и выдвигалось вперед.
Конечно, не все было так просто и однозначно, и мы не в силах, да и не вправе, оценивать это. Были те, кто до конца шел вместе с ним, в одной упряжке, и спустя десятилетия оставался преданным делу учителя, были и другие, кто отвернулся от С.И. Ожегова, как только он ушел из жизни, и примкнули к более «перспективному» деятелю, а третьи - разрушали созданное им.
Юношеский азарт, притягательная сила «электрического» взгляда, кажется, оставались с ним всю жизнь, и, может быть, поэтому он был всегда молод и отзывчив душой, чист в порывах. С.И. Ожегов обладал реальным чувством времени, где на его век, на жизнь поколения 1900-х, пришлись самые тяжелые, порой невыносимые испытания, переплетаясь с редкими годами спокойствия и размеренной, благополучной жизни.
От сладостных впечатлений счастливого детства в лоне заботливой и просвещенной семьи и наполненных живым интересом гимназических лет до страшных месяцев революции и не менее тяжелых испытаний Гражданской войной; от первой юношеской влюбленности и насыщенных замыслами и исканиями студенческих и аспирантских лет до тягостного времени репрессий, забравших и искалечивших жизни многих его учителей и однокашников; от знакомства с Д.Н. Ушаковым, ставшим ему заботливым и верным наставником; до трагических и долгих месяцев Великой Отечественной войны; от первого успеха и признания до «разносов», сплетен и пересудов, - все это фрагменты его нелегкой, но озаренной благородными помыслами жизни, где любовь - это светлое и хранящееся в тайниках души свойство - была неизменным спутником С.И. Ожегова.
Сын ученого, С.С. Ожегов, рассказывал: «Отзвуки молодости, своеобразное “гусарство” всегда жили в отце. Всю жизнь он оставался худощавым, подтянутым, внимательно следящим за собой человеком. Спокойный и невозмутимый, он был способен и на непредсказуемые увлечения. Он нравился и любил нравиться женщинам...» Его расположенность к Человеку, трогательное внимание к дамам и большая личная наблюдательность являлись неотъемлемыми чертами жизнелюбивого характера Сергея Ивановича. Оттого, наверное, он не был категоричен в своих оценках и не судил строго людей.
О его душевных качествах нам немало рассказали письма к ученому - не те, что становятся «добычей» прытких исследователей, ищущих громких имен, а те многочисленные отзывы его ныне забытых коллег, которые преисполнены самых сердечных, искренних чувств.
Один из них, работавший в конце 1950-х - начале 1960-х гг. по договору в Секторе культуры речи, Е.А. Сидоров, писал Сергею Ивановичу 19 августа 1962 года: «С чувством не только глубокого удовлетворения, но и большого удовольствия пишу я Вам эти строки, дорогой Сергей Иванович, - вспоминая последнюю нашу беседу, не длинную, но такую душевную. Она, беседа эта - как и письмо Ваше, - так меня растрогала, что сейчас вот я чуть не написал “мой дорогой друг”... Уж не обессудьте на этом! Но нельзя ведь не быть растроганным: новый наступающий - космический! (размах-то какой!) - век ничуть, видимо, не отражается на душевности таких отношений, какие, к моей неподдельной радости, установились между нами».
Помню, как в другом письме тот же ученый писал о том, что если не будет возможности оплачивать его работу для Сектора, то он по-прежнему готов трудиться для него - а значит, прежде всего для С.И. Ожегова - и просил принять уверение в этой его позиции и неизменных чувствах почтения к старшему коллеге.
Невольно возникает вопрос: а сейчас кто был бы способен бескорыстно работать за идею, для науки? Или, быть может, уже не осталось таких людей, как Сергей Иванович Ожегов, не способных заставлять работать на себя, но неизменно притягивающих к себе и глубиной своего интеллекта, и исключительной деликатностью, и уважением к собеседнику, и особым «ожеговским» обаянием.
Его облик - и внешний, и внутренний - был удивительно гармоничен, грациозен, а священническое лицо, аккуратная, с годами седая бородка и манеры старого аристократа вызывали курьезные случаи. Однажды, когда С.И. Ожегов, Н.С. Поспелов и Н.Ю. Шведова приехали в Ленинград, то, выйдя с перрона Московского вокзала, направились к стоянке такси и, благополучно разместившись в салоне, с невозмутимой элегантностью попросили водителя отвезти их в Академию (наук), но, вероятно, смущенный их видом и манерами мужчин, тот привез их в... Духовную академию.
В последние годы С.И. Ожегов не раз говорил о смерти, рассуждал о вечном. Быть может, он вспоминал и любимого им философа-идеалиста Г.Г. Шпета, запрещенного в советские времена, томик сочинений которого он имел в своей библиотеке. Наверное, перед его глазами проходили прожитые дни нелегкой жизни, где лишения шли бок о бок с надеждой и верой, поддерживавшими его в трудные минуты, подпитывавшими его страдающую душу.
Говорят, что во времена репрессий на С.И. Ожегова - не физических, а моральных, но доставлявших ему, пожалуй, еще большую боль, чем физическая, - в, казалось бы, относительно спокойные 1960-е годы, он не противостоял своим клеветникам, ибо жил по иным, духовным принципам, но будучи не в силах сдержать страдания и боль от выпадов тех, кто его окружает... плакал.
Он просил, чтобы его похоронили на Ваганьковском кладбище по христианскому обычаю. Но это желание Сергея Ивановича исполнено не было. И теперь его прах, примиренный временем, покоится в стене Новодевичьего некрополя.
Наталия Сергеевна Ожегова рассказывала, что слово «Бог» в их семье присутствовало постоянно. Нет, это не было религиозным культом, и дети воспитывались в светских условиях, но само прикосновение и мироощущение Духа неизменно сопутствовало всему тому, что делал Сергей Иванович.
В те непримиримые времена, когда государственной религией был коммунизм, а советский «ученый-интеллигент» уже имел иной облик, С.И. Ожегова называли русским барином (выражение А.А. Реформатского). Видимо, его человеческая суть внутренне противостояла окружающему миру. Он обладал своей «поступью», имел изысканные манеры и всегда следил за своим внешним видом, он даже садился по-особому, не «бухался с ног», как сейчас. Он всегда оставался все тем же простым, доступным, мягким человеком со своими слабостями.
В семье Сергея Ивановича никогда не было ханжества по отношению к религии, но, с другой стороны - не было и «показного молебна». Единственный праздник, который он свято соблюдал, - это Пасха. Тогда он ходил к Заутрене в Новодевичий монастырь...
В «Русском словаре языкового расширения» А.И. Солженицына есть такое слово - «богорадить», т.е. посвящать себя богоугодным делам. Сергей Иванович Ожегов и был таким «богорадным», «хорошим русским человеком и славным ученым», жизнь которого, все же слишком короткая, но яркая, стремительная, богатая событиями и встречами - достойна нашей памяти. Пусть хотя бы в такой малой мере, единственно возможной сейчас, как этот «этюд», мы приоткрыли тайники души и искания мудрого, почтенного ученого, человека, которого при жизни многим не суждено было понять.
Мы не раз обращались к знаменитому ученому мужу XIX столетия протоиерею Г.П. Павскому. Предисловие к 2-му изданию его книги завершается такими словами, очевидно, близкими и понятными не менее талантливому потомку, который, быть может, хранил в себе эту сокровенную мысль и следовал ей всю жизнь: «...углубляться и выискивать основание всякого дела и слова есть мое любимое занятие. А любимое дело делают про себя, не спросясь других, без особенных посторонних видов».
Мне вспоминается здесь недавняя архивная находка - «Саmро Santo моей памяти». Образы усопших в моем сознании» А.А. Золотарева - несколько исписанных убористым почерком тетрадей, где представлены образы современников, сохранившиеся в памяти автора: там есть и портреты ученых, например,
Д. Н. Ушакова, и писателей, и деятелей искусства, и духовных особ, и просто близких А.А. Золотареву знакомых. И мне подумалось: жаль, что теперь никто не пишет подобных «тетрадей»... Запись на обложке одной из них гласит: «Бог есть Вечная Любовь и Вечная Память. Любовно работать для сохранения облика усопших - работа Господня».
Сергей Иванович Ожегов – человек и словарь. Часть 1.
Л. И. Скворцов
10(23) сентября 2000 года исполняется 100 лет со дня рождения выдающегося русского языковеда, лексикографа и лексиколога, историка литературного языка, основателя нового направления в современной русистике - теории и практики культуры русской речи - профессора Сергея Ивановича Ожегова. В языках разных народов существует понятие "человек-словарь". Достаточно вспомнить Э. Литтре во Франции, Н. Уэбстера в Америке или братьев Гримм в Германии.
У нас в России в круг "людей-словарей" входят В. И. Даль, И. И. Срезневский, Д. Н. Ушаков и Сергей Иванович Ожегов. "Словарь русского языка" С. И. Ожегова, вышедший в 1949-1991 годах двадцатью тремя изданиями (общим тиражом свыше 7 миллионов экземпляров), до недавнего времени занимал прочные позиции наиболее авторитетного пособия и справочника по современному русскому литературному языку.
Почему "до недавнего времени"? Да потому, что теперь есть и школьные толковые словари, и несколько кратких (однотомных), всякого рода словари трудностей и правильностей, произношения и ударения, особый Словарь конца XX века и даже "Большой толковый словарь русского языка" в одном томе на 130 тысяч слов... Ожеговский словарь (а в современном виде - "Ожеговско-Шведовский") не то чтобы затерялся среди них, но явно потерял роль лидера и флагмана. Таковы жестокие реалии наших дней.
А ведь сравнительно недавно (лет 10 назад) Словарь Ожегова был настольной книгой "правильной русской речи" для всех слоев населения, для каждого образованного человека. Практически он имелся в каждом доме, в любой семье, к нему обращались инженеры и учителя, журналисты и писатели, актеры театров и кино, режиссеры, дикторы радио и телевидения, студенты, школьники и домохозяйки. Он был авторитетнейшим пособием для всех, кому дорог и кому настоятельно нужен русский язык. "Посмотрите у Ожегова", "Справьтесь в Ожегове", "Откройте Ожегова", - говорили и советовали люди друг другу в тех случаях, когда надо было получить какую-либо языковую справку, решить возникший острый спор, рассеять сомнения или, напротив, утвердиться в правильности своих языковых представлений.
Современность, актуальность, научная достоверность, нормативная и оценочно-стилистическая определенность при относительной компактности - вот основные достоинства, которые определили необычайную долговечность этой книги, намного пережившей своего творца и составителя. Акад. Л. В. Щерба, сам великий лексикограф, полагал, что вообще "словарная работа, как основанная исключительно на семантике, требует особо тонкого восприятия языка, требует, я сказал бы, совершенно особого дарования, которое по какой-то линии, вероятно, родственно писательскому дарованию (только последнее является активным, а дарование словарника - пассивным и обязательно сознательным" (Л. В. Щерба. Опыт общей теории лексикографии. ИАН СЛЯ 1940. № 3: 104).
Таким "особо тонким восприятием языка" в полной мере обладал С. И. Ожегов. Он был прирожденным и неутомимым лексикографом, имевшим особый вкус к этой кропотливой, трудоемкой и очень сложной работе. Тонко чувствуя структуру и семантическую материю слова, С. И. знал необычайное множество бытовых, исторических, областных и даже сугубо специальных реалий. Автору этих строк посчастливилось, например, выслушать однажды содержательную импровизированную мини-лекцию о коньячном производстве и его истории в России. Многое хранили кладовые его памяти из истории науки и техники, народных промыслов, спорта, военного и театрального быта, из городского и сельского фольклора, из самых разных художественных текстов. Он все читал и всем интересовался до последних дней жизни.
Самый близкий и давний друг С. И. профессор А. А. Реформатский так писал о нем в скорбных строках некролога: «С. И. был очень цельным и своеобразным человеком. Он был не только русистом в лингвистике, но и в жизни, и в своих интересах и вкусах. Он великолепно знал русскую старину, русскую историю и этнографию. Знал и хорошо чувствовал русские пословицы и поговорки, поверья и обычаи. Прекрасный знаток русской литературы, как классической, так и современной, он никогда не расставался с книгой. А книги он читал "с карандашом", пристально и целеустремленно, о чем свидетельствуют многочисленные подчеркивания и выписки. Богатый жизненный опыт в соединении с верным чутьем и выдвинули С. И. в первые ряды деятелей культуры речи. Всегда благожелательный к окружающим и внимательный к людям, кто бы к нему не приходил, С. И. подкупал своей удивительной простотой и добротой, окрашенной мягким юмором» (ИАН СЛЯ. № 2: 192).
Незабываем сам облик этого обаятельного человека, интереснейшего собеседника, остроумного рассказчика, внимательного и заинтересованного слушателя, острого и умелого полемиста. Он никогда не отрывался от жизни, от "злобы дня", всегда был в гуще событий (в том числе и общественно-политических, международных), остро ощущал актуальные потребности современной филологической науки, направленные на непосредственное служение обществу, прививал это чувство ученикам и единомышленникам.
Интеллигентная мягкость, которая при необходимости сочеталась с принципиальной твердостью (особенно в вопросах науки), составляла душевную основу С. И. и находила выражение в манерах поведения, в стремительной и легкой походке. Юношеский азарт и увлеченность работой, притягательную силу "электрического" взгляд глубоких карих глаз он пронес через всю жизнь.
Я помню, как, желая похвалить нас, молодых сотрудников, он всегда говорил: "Замечательно!" или "Прекрасно!" - немного нараспев и слегка грассируя. Надо сказать, что на подобного рода похвалы он был необыкновенно щедр. «Отзвуки молодости, - пишет его сын Сергей, - своеобразное "гусарство" всегда жили в отце. Всю жизнь он оставался худощавым, подтянутым, внимательно следящим за собой человеком». (Дружба народов. 1999. № 1, с. 212).
Душевное благородство С. И. получил "в наследство" от своих предков. Óжеговы - фамилия уральская, мастеровая. Происходит она от слова óжег - так называли в старину деревянную кочергу, которую окунали в расплавленный металл, чтобы определить степень его готовности. По прозвищу Óжег (о долговязом, высоком и худом человеке) и возникла фамилия Óжегов. В известном "Ономастиконе" акад. С. Б. Веселовского приводятся сведения о том, что некто Ожегов Иван был дворовым царя Ивана (1573 г.).
Дед С. И., уральский мастеровой Иван Григорьевич Ожегов, с 13-ти лет и до конца жизни (умер в возрасте 73 лет в 1904 году в Екатеринбурге) проработал в Уральской золотосплавочной и химической лаборатории. Он был талантливым самоучкой, начинал в качестве "пробирерного ученика", а затем стал помощником лаборанта. Он вырастил 14 сыновей и дочерей, причем все они получили высшее образование.
Родился С. И. в фабричном поселке Каменное (ныне город Кувшинов) быв. Тверско губернии. Его отец Иван Иванович Ожегов работал там инженером на бумажной фабрике Кувшиновых. По тем временам Каменская фабрика имела первоклассное оборудование. В одном из ее цехов еще в начале 1990-х годов работала бумагоделательная машина, смонтированная Иваном Ивановичем Ожеговым в конце XIX века.
Мать С. И. - Александра Федоровна (в девичестве Дегожская) - приходилась внучатой племянницей протоиерею Герасиму Петровичу Павскому (1787-1863), известному филологу и педагогу, профессору Петербургского университета, автору фундаментального труда "Филологические наблюдения над составом русского языка". Александра Федоровна работала в пос. Каменное акушеркой в фабричной больнице. Она родила трех сыновей - Сергея, Бориса (ставшего архитектором и погибшего в блокадном Ленинграде) и Евгения (инженера-путейца, умершего еще до войны).
Весной 1909 года Ожеговы переезжают в Петербург, где Иван Иванович начал работать в Экспедиции заготовления государственных бумаг (ныне фабрика "Гознак" С. И. начинает учиться в 5-й гимназии, которая располагалась на пересечении Екатерингофского и Английского проспектов. Сохранились книги, которыми награждали С. И. "за примерное поведение и отличные успехи". В старших классах он полюбил шахматы и футбол, состоял в так называемом Сокольском спортивном обществе.
Летом 1918 года С. И. окончил гимназию и поступил на факультет языкознания материальной культуры Петроградского университета, прослушал первые лекции. Однако в конце 1918 года он оставляет университет и уезжает в город Опочку к родным матери. Там он, будучи по молодости лет членом партии эсеров (как многие гимназисты и студенты), участвует в установлении советской власти. Затем он порывает с эсерами и 5 декабря 1918 года зачисляется вольноопределяющимся в Красную Армию. Участвует в боях под Нарвой, Псковом и Ригой, на Карельском перешейке, затем на Украине, на врангелевском фронте. До 1922 года он служил на руководящих должностях в штабе Харьковского военного округа в Екатеринославе ныне Днепропетровск). После окончания военных действий ему предложили путевку в военную академию, но он отказался, был демобилизован и вернулся на филологический факультет Петроградского университета.
В 1926 году он завершает обучение и по представлению своих учителей В. В. Виноградова, Л. В. Щербы и Б. М. Ляпунова был рекомендован в аспирантуру Института истории литератур и языков Запада и Востока при ЛГУ. В это время он углубленно занимается изучением истории русского литературного языка, знакомится с обширным кругом древних и новых языков (в первую очередь славянских), слушает лекции С. П. Обнорского, Л. П. Якубинского, участвует в семинаре Н. Я. Марра.
Свою аспирантскую подготовку С. И. непосредственно проходил под руководством будущего академика В. В. Виноградова (последний говорил мне, что С. И. был самым первым его аспирантом). Это не только сблизило их в научном отношении, но сдружило лично, наложило отпечаток на дальнейшие их жизненные судьбы. Достаточно сказать, что в непростые предвоенные годы С. И. регулярно отправлял сосланному в Вятку В. В. Виноградову "корзины книг" для научных трудов своего учителя (он рассказывал об этом как о вполне естественном деле).
Влияние научных идей акад. В. В. Виноградова, его складывавшейся тогда школы С. И., по собственному его признанию, испытывал в течение всей своей жизни. В 30-годы они вместе работали в коллективе Ушаковского словаря; их тесное сотрудничество и личная дружба продолжались в период Великой Отечественной войны и нелегкие послевоенные годы (особенно во времена засилья "марровского учения" языке). В Институте русского языка АН СССР, когда его директором стал В. В. Виноградов, С. И. исполнял обязанности ученого секретаря и заместителя директора был руководителем организованного им в 1952 году Сектора культуры русской речи. Академик В. В. Виноградов провожал в последний путь своего ученика (в декабре 1964 года). Он вел траурный митинг в конференц-зале Института русского языка АН СССР на Волхонке и в прощальной речи с большой теплотой говорил о С. И. как выдающемся деятеле русской советской лексикографии, организаторе филологической науки, главном редакторе серийного академического издания "Вопросы культуры речи".
Научные интересы С. И. были связаны с исследованием истории русского литературного языка, малоизученных вопросов исторической грамматики, лексикологии, орфоэпии, языка русских писателей, орфографии и фразеологии.
Можно с уверенностью сказать, что вряд ли бы мог развиться в С. И. такой самобытный и яркий талант лексиколога и лексикографа, специалиста по культуре речи, если бы он не был тонким исследователем истории русского литературного языка. Изучение родного языка в его живых социальных связях и отношениях было главным направлением научного творчества С. И. Разговорная русская речь во всех ее проявлениях (включая городское просторечие, жаргоны, арго и профессиональную речь) основной объект его работ. И не случаен поэтому сам выбор исследуемых им старых авторов: И. А. Крылов, А. Н. Островский, П. А. Плавильщиков и др.
Анализ языка и стиля писателей ХVIII-ХIХ вв. показал С. И., насколько важно представлять четкую периодизацию истории русского литературного языка нового времени, определить его современные границы.
Что считать современной литературной нормой в строгом смысле слова? Где находится точка отсчета переживаемого нами периода в развитии языка? Без теоретического решения этих вопросов невозможно было обращаться к практическим проблемам составления нормативных словарей, справочных пособий, правильно и объективно оценивать с нормализаторских позиций пришедшие в язык многочисленные новшества.
В результате всесторонних наблюдений над конкретными фактами языка (в частности, в области лексики) С. И. пришел к выводу о том, что в послеоктябрьскую эпоху русский язык прошел несколько этапов: 1) первые годы революции и 20-е годы, связанные с известным расшатыванием литературных норм в результате общественных изменений и расширением социальной базы носителей литературного языка; 2) 30-е годы, характеризующиеся заметной стабилизацией литературных норм и внутренним перестроением лексической системы - в связи с развитием образования появлением качественно нового слоя интеллигенции и т.п.; 3) 40-50-е годы, ознаменованные дальнейшим расширением нормативной базы, ростом научно-технической терминологии и частичным возрождением ушедшей на время в пассивный запас лексики.
В наши дни предложенную С. И. классификацию можно, видимо, продолжить, выделив новые этапы: 4) 60-70-е годы, связанные с эпохой научно-технической революции и развитием терминообразования в невиданных дотоле масштабах; эволюционным и органичным освоением литературным языком необходимых иноязычных заимствований, а также профессионального, диалектного и просторечного по происхождению материала; 5) 80-90-е годы, связанные с коренными изменениями в структуре общественно-политического строя, сменой форм собственности, изменениями в составе активных участников коммуникации (появление слоя коммерсантов-бизнесменов, группы "новых русских" и др.), стилистическим снижением и вульгаризацией литературного языка засилием (особенно в средствах массовой информации, рекламе, программах ТВ и др. англо-американских заимствований; расшатыванием системы литературных норм ("языковая смута") и т. п.
Проведенные С. И. глубокие и оригинальные социолингвистические исследования нашли отражение в ряде его статей и заметок 50-60-х годов. Закономерным итогом этой большой работы явилось выдвижение им научной проблемы "Русский язык и советское общество", ставшей одной из главных исследовательских тем Института русского языка АН СССР. Монография в 4-х книгах "Русский язык и советское общество. Социолого-лингвистическое исследование» вышла в свет в 1968 году, спустя 4 года после кончины С. И. К Проспекту этого труда им был написан обширный раздел "Лексика", содержавший ряд смелых, новаторских идей в области изучения лексической системы современного русского языка и происходящих в нем живых процессов. Здесь С. И. выдвинул уточненную периодизацию развития русского языка в советскую эпоху, более подробно, чем прежде, обосновал понятие обиходно-разговорной речи как одной из влиятельнейших форм современного национального языка, описал ее состав и структуру, проследил историю перехода ряда слов и выражений из круга социально ограниченного употребления или из территориальных говоров в общую русскую речь (запросто, сравняться, признать, запороть, переживать, вояж, богадельня и мн. др.).
