Взгляд в прошлое. Византийские миссии

Иаков Стамулис

Обстоятельного изложения истории православных миссий не существует. Будучи написанной, такая история заняла бы несколько томов. Не существует даже поверхностного обзора восточных православных миссий, начиная с византийских времен вплоть до русской революции 1917 года и дальше, до наших дней. Как мы увидим, есть обзоры и исследования, посвященные отдельным периодам православного миссионерства. Вся миссионерская деятельность, осуществлявшаяся до разрыва Рима и Константинополя, как правило, именуется «святоотеческой», несмотря на то, что у византийских миссий и миссий Западной Церкви были свои особенные, только им присущие черты (1).

Далее, поскольку миссионерство Русской Православной Церкви ограничивалось географическими рамками, а именно границами бывшего СССР, за пределами православных кругов о нем было известно немногое. Если эти факты рассматривать вкупе с общей малоизученностью православных миссий (2), то можно понять, почему иногда утверждают, что Православная Церковь вообще не заинтересована в миссионерстве (3).

Мнение, что проповедническая деятельность не входит в круг интересов и дел Православной Церкви, в настоящее время оспаривается (4) Несколько исследовательских работ поколебали академическую уверенность в этом вопросе. Наиболее доступными, удобными для обзора православного миссионерства и для ознакомления с основными положениями православной миссиологии могут служить такие издания, как History of the Expansion of Christianity (5) и Christianity in a Revolutionary Age (6) Кеннета Скотта Латуретта. Лучший всемирный обзор православия можно найти в издании Богословского Братства Зои, озаглавленном A Sign of God, Orthodoxy 1964: A Pan-Orthodox Symposium (7). Не будучи в полном смысле слова историей миссий, это издание содержит многочисленные сведения о распространении православия усилиями миссионеров. Ценность издания заключается в том, что большинство его статей написаны православными людьми - выходцами из тех стран, о которых идет речь. В то же время такое разнонациональное авторство привело к смешению стилей и неровности содержания.

В задачу этой главы и трех последующих не входит исторический обзор православных миссий. Хотя по сути своей они представляют такой обзор, их цель не исторические изыскания в области миссионерства, а богословие миссии. Мы попытаемся выделить и идентифицировать основной миссионерский метод православия. Поэтому внимание, уделяемое разным миссионерам, будет неодинаковым по объему. Задача этих глав - сосредоточить внимание на отдельных личностях, сделавших наибольший вклад в православное понимание миссионерской деятельности.

Есть еще две причины, объясняющие, почему наш обзор так необходим. В свете того, что в настоящее время в миссионерском плане Православная Церковь делает немного (8) наиболее плодотворным для православных миссиологов может оказаться исследование прошлого. Кроме того, в Церкви, где принято руководствоваться Преданием, современная практическая сторона жизни должна соотноситься с принципами деятельности Православных миссий в прошлом. Поэтому за правилом и образцом приходится обращаться к истории православной миссии.

С падением Константинополя в 1453 году и дальнейшим распадом восточной части Римской Империи на Православную Церковь опустилась глубокая ночь. Церковь сохранила право существовать и функционировать, но на христиан были наложены многочисленные ограничения (9). Религиозное обращение стало улицей с односторонним движением. Принятие ислама всячески поощрялось, принятие христианства наказывалось смертью (10). Говоря о богатом наследии Византии в деле миссии, следует иметь в виду, что часть его была утеряна в связи с длительным периодом преследований и гонений, который большинство Православных Церквей пережили в недалеком прошлом (11).

Миссиологи многим обязаны современным ученым, пролившим свет на предприимчивость Византии. Миссионерские интересы и инициативы Восточной Церкви довольно основательно освещаются в работе Фрэнсиса Дворника «Bysantine Missions among the Slavs”(12). Деметриос Дж. Константелос ярко показал дух этой предприимчивости, превзошедшей античный мир в заботе о нуждающихся и обремененных (13). Как отмечает Константелос, забота эта не исключала варваров с их потребностями, как физическими, так и духовными.

Самые известные византийские миссионеры - братья святой Кирилл (826-869) (14) и святой Мефодий (815-885). Перед тем как заняться просветительской деятельностью среди славян Моравии (862), оба служили при императорском дворе. Для миссионерства они подходили как нельзя лучше. Выросшие в Салониках, где значительную часть населения составляли славяне, они свободно владели славянским (древнеболгарским) языком. Оба были ярко одаренными личностями. Оба были способными администраторами. Кирилл преподавал философию в императорской Академии. Братья участвовали в различных византийских миссиях, в задачу которых входила защита православной веры. Вполне естественно, что именно они были избраны для учительства и распространения веры в Моравии. Кирилл составил славянскую азбуку (15) и начал переводить на славянский язык Библию еще до начала служения. Их работа в Моравии велась на языке просвещаемого народа, и это является ключевым моментом в политике православного миссионерства.

Опора на местный язык встретила неодобрение франкских миссионеров, стремившихся сделать славян подданными римского престола. Западное духовенство настаивало на том, что для выражения христианской веры подходят только три языка: еврейский, греческий и латинский (16). Но для византийских миссионеров не составляло особого труда успешно отражать притязания франков, и «везде, где позволяли политические условия», православие, т.е. восточное христианство, процветало (17).

Для укрепления своего положения братья направились в Рим. Там их хорошо приняли, отчасти потому, что они привезли с собой мощи св. Климента, обретенные ими во время прежнего миссионерского путешествия в Крым (18). Действительной причиной их визита в Рим была попытка получить одобрение папского престола совершать богослужение на славянском языке и таким образом разрешить проблему, возникшую в результате немецкого вторжения. Дело было организовано так, чтобы поставить всю просветительскую деятельность в Моравии непосредственно под папский надзор и покровительство (19). И хотя поначалу братья добились разрешения использовать славянский язык в богослужении (они отслужили славянскую Литургию даже в самом Риме) (20), позже они столкнулись с оппозицией, в конечном счете приведшей к папскому запрету на использование местных языков в богослужении.

С миссиологической точки зрения, утверждение, что Западная Церковь упустила возможность подчинить себе славянские племена, является спорным. Подчинение возымело-таки место, но позже, когда появились униатские Церкви (Восточные Церкви, находящиеся в каноническом общении с Римом, и при этом имеющие разрешение Папы совершать богослужения на родном языке, по своему обряду и обычаям) (21). И все-таки очень серьезное упущение имело место в отношении миссионерской практики самой Римской Церкви. Ведь только с середины ХХ века Римско-католическая Церковь начинает реализовывать идею, представленную папскому престолу еще в IX веке, - идею богослужения и чтения Священного Писания на национальных языках.

В Риме св. Кирилл скончался. Св. Мефодия рукоположили в сан епископа, чтобы обеспечить новорожденную Церковь славян иерархией. Незадолго до этого там уже были поставлены во священники несколько учеников свв. Кирилла и Мефодия. По возвращении в Моравию св. Мефодий был схвачен противниками и в течение двух с половиной лет содержался в заточении. Благодаря вмешательству папы Иоанна VIII его освободили, и он получил возможность занять свое место на епископской кафедре. Поначалу папа Иоанн VIII запретил ему служение на славянском языке (22); позже, однако, разрешение было даровано, и уже пожизненно. После смерти св. Мефодия ситуация опять изменилась - папа Стефан V запретил использование славянского языка. Ученики св. Мефодия были выдворены, и византийское христианство в Моравии стало угасать.

Потеря Моравии обернулась обретением остального славянского мира. Ученики св. Мефодия начали просветительскую и переводческую деятельность в Болгарии. Заложенные братьями основы славянской письменности, включая Библию и литургические тексты, сыграли существенную роль в христианизации древней Руси. Значение святых Кирилла и Мефодия далеко превзошло их собственные усилия. Неудивительно, что в богослужебных текстах они именуются «равноапостольными, просветителями славян» (23).

Важно отметить отличительные черты славянской миссии. На них часто ссылаются как на ключевые элементы, присущие восточно-православным миссиям в целом. Первый элемент - это использование в богослужении родного языка. Проповедь Евангелия должна осуществляться на родном языке тех, к кому она обращена. Признается естественным право каждого человека молитвенно обращаться к Господу на своем языке. Наряду с этим делался упор на перевод Библии.

Основанием для такого признания местных языков был православный взгляд на сошествие Святого Духа на апостолов в день Пятидесятницы. Как Господь смешал языки при строительстве Вавилонской башни и таким образом наказал человечество, так же чудо с языками на Пятидесятницу явилось знаком Божьего благословения и желания осуществить искупление всех народов. Второе действие Бога не только как бы компенсирует первое, но еще и освящает «малые» языки - так что они становятся средством благословения и прославления Бога (24).

Как отмечал прот. Иоанн Мейендорф, такая практика чревата проблемами. «Прямой доступ к Библии и литургическим текстам, открывшийся новорожденным славянским Церквам, таил опасность раздробления, фрагментации Вселенской Церкви на национальные Церкви, особенно ввиду того, что византийская концепция взаимоотношений Церкви и государства экспортировалась во все славянские страны» (25). Другим следствием доступности Библии стали многочисленные секты, большая часть которых возникла в России благодаря тому, что каждый мог читать и толковать Писание по-своему. Эта непростая ситуация хорошо освещена Сергеем Большаковым (26).

Второй особенностью славянской миссии явилось привлечение к духовному служению представителей местного населения. Рукоположение наиболее способных из новообращенных было тогда обычным делом. Правда, в отдаленных областях это затруднялось из-за отсутствия епископа. Тогда рукоположение первых священников откладывалось до тех пор, пока миссионер не возвращался к себе на родину, где его посвящали в епископский сан. Этот этап наступал, когда новая Церковь разрасталась настолько, что в церковных верхах чувствовали необходимость в осуществлении руководства Церковью собственным епископом или архиепископом. В плане богословского образования духовенства внимание обращалось не столько на формальное образование, сколько на надлежащее усвоение основных и практически необходимых знаний и навыков, особенно в совершении богослужения. Не так давно в Греции имело место рукоположение в священники простых крестьян (27).

Опора на местное население порождает третью особенность - церковное самоопределение. Каноническое право допускает учреждение поместных Церквей, и на это, в конечном итоге, направлены усилия наиболее благородных православных миссионеров (28). Как и в других областях, в вопросе самоуправления единодушие между материнской и дочерней Церквами достигалось не всегда. Часто важную роль в этом играла политика. В церковной истории можно увидеть печальные примеры того, как поместная Церковь, вместо того чтобы получить право на самостоятельность от материнской Церкви, присваивала его. Процесс обретения самостоятельности, или автокефальности, продолжается и сегодня, что видно на примере образования Американской Православной Церкви (29).

Для изучения православного богословия миссии важно, что все три элемента содержатся в трудах свв. Кирилла и Мефодия. Отчасти вследствие длительного периода давления со стороны турецкого режима и псевдоморфоз православного богословия, о которых говорилось в предыдущей главе, существует тенденция рассматривать все в современном православном богословии, похожее на богословскую мысль Запада, как результат заимствования. Православная позиция часто освещается в таком виде, чтобы представить ее некоей промежуточной стадией между католической и протестантской концепциями (30).

Однако это вовсе не обязательно отражает реальное положение дел. Православное богословие не нужно заключать в искусственные рамки третьего подхода, какой бы привлекательной ни казалась концепция православного via media (среднего пути) (31). Православное богословие нельзя воспринимать вне его собственной системы взглядов. Точно так же православное миссионерское богословие и практика должны рассматриваться сами по себе, а не в качестве копий западных образцов. Свв. Кирилл и Мефодий являют собой образец православного миссионерства; на который православные могут смело ссылаться как на пример истинно православного подхода к проблеме. Остается пояснить, что это означает.

Это не означает того, что данная методология применялась в православии повсеместно. И впрямь, ей следовали не всегда. Но в ней был явлен подход, одобренный и дозволенный Православной Церковью. Это особенно важно в контексте тех возражений, которыми встретила миссию свв. Кирилла и Мефодия Западная Церковь. Рим не одобрил употребления в богослужении местного языка и только очень неохотно и на короткое время его разрешил.

Ни в коем случае нельзя полагать, что практика свв. Кирилла и Мефодия была явлением, уникальным для Православия. Как показал Бенц, миссионерская работа велась также среди племен восточных готов, перешедших под патронаж византийских священников и монахов (32). Наиболее известным миссионером готов был Ульфила (у готов - Вульфила), который перевел Библию на готский язык. И именно в том, что он предпринял этот труд, Бенц видит его успех. «Это одно позволило готским племенам принять христианство» (33). Латурет отмечает, что деятельность Ульфилы являет нам, возможно, первый пример того, как миссионер на основе устного языка создает грамоту и алфавит (34). То, что стало стандартной процедурой для некоторых миссий XX века (35) было начато константинопольскими миссионерами (36).

Принцип использования местных языков обнаруживается далеко за пределами восточных окраин Византии. Приблизительно через столетие после массовой христианизации Армении Библия была переведена на армянский язык, и постепенно основные вероучительные книги стали доступными этому народу. Армения, зажатая с двух сторон Римской и Персидской империями, страдала оттого, что обе они старались добиться контроля над ней. Когда преобладала власть Персии, Церковь страдала особенно. Вмешательство Константинополя привело, в свою очередь, к разрыву с большинством Церквей Империи (37). Но Армянская Церковь, несмотря на это, нашла в себе силы и осталась жить. И самой важной причиной ее выживания было, по всей видимости, существование религиозной литературы на родном языке.

_____
1 Это признают католические историки. См.: David Knowles and Dimitri Obolensky, The Christian Centuries, vol.2: The Middle Ages (London: Darton, Longman & Todd, 1979), p.16.
2 Стефан Нил отмечает: «Найти сколько-нибудь удовлетворительную информацию о миссиях Православных Церквей всегда было очень трудно» (A History of Christian Missions, p.581).
3 См., напр., комментарий Джорджа Смита в Short History of Christian Missions (Edinburgh: T. & T. Clark, n.d. ), pp.99, 220. Robert H. Glover, The Progress of Wold-Wide Missions, revised by J. Herbert Kane (New York: Harper & Row, 1960). Автор, давая множество сведений о католических миссиях, полностью игнорирует миссии православные.
4 Walbert B?hlmann, The Coming of the Third Church (Maryknoll, N.Y.: Orbis Books, 1977), pp.9f.
5 В семи томах, (New York: Harper & Row, 1937-45).
6 В пяти томах, (New York: Harper & Row, 1957-62).
7 Athens: Zoe, 1964. Некоторые сведения по истории разных национальных Церквей можно почерпнуть в Ion Bria, ed. Martyria/Mission, The Witness of the Orthodox Churches Today (Geneva: WCC, 1980).
8 Православная миссионерская работа ведется в Восточной Африке; оказывается материальная поддержка Православным Церквам Кореи и Японии. См. статьи Александра Верониса в The Orthodox Observer, официальном органе Греческой Православной Архиепископии в Северной и Южной Америке, где описывается реализация православными этих проектов. Несколько лет назад Веронис опубликовал колонку о миссии в Orthodox Observer.
9 См.: Theodore H.Papadopoullos, Studies and Documents Relative to the History of the Greek Church and People under Turkish Domination (Brussels, 1952; New York: AMS Press, 1973); C.H. Malik, «The Orthodox Church», in Religion in the Middle East, vol.1, ed. A.J. Arberry (Cambridge, Eng.: University Press, 1976), pp.299-311; и Steven Runciman, The Great Church in Captivity: A Study of the Patriarchate of Constantinople from the Eve of the Turkish Conquest to the Greek War of Independence (London: Cambridge University Press, 1968).
10 John Perantonis, «The Concept of Mission and the Neomartyrs of Ottoman Stock, «Porefthendes 8 (1966): 7-16, 40-42.
11 Cм.: Peter Hammond, The Waters of Maran (London: Rockliff, 1956), Mario Rinvolucri, Anatomy of a Church (New York: Fordham University Press, 1966), особенно с.135 и далее.
12 Francis Dvornik, Byzantine Missions among the Slavs. Обстоятельный обзор на греческом языке дает преосв. Анастасий Яннулатос: «Byzantium, Evangelistic Works». См. также его статью «Missions: Les Missions des ?glises d’Orient».
13 Demetrios J. Constantelos, Byzantine Philanthropy and Social Welfare, pp.149-50.
14 Св. Кирилл первоначально носил имя Константин; Кирилл - его монашеское имя с 868 года. Под монашеским именем он и известен. Биографии свв. братьев см. в Michael Lacko, Saints Cyril and Methodius.
15 О том, что это была за азбука - кириллица или глаголица, см. в Lacko, Saints Cyril and Methodius, pp.83-87, где автор выражает современную точку зрения, согласно которой азбука была глаголической.
16 Эта «ересь трех языков» называется «курьезной теорией» у прот. И. Мейендорфа («Orthodox Missions in the Middle Ages» в History’s Lessons for Tomorrow’s Mission ), p.102. Возникла она, вероятно, как продукт осмысления трехъязычной надписи на Кресте Господнем (Ин.19.19-20).
17 Meyendorff, «Orthodox Missions», p.102.
18 Lacko, SaintsCyril and Methodius, pp.56-60, 124ff. До сих пор, однако, неясно, были ли это мощи св. Климента, епископа Римского, или другого Климента. (См. Dvornik, Byzantine Missions, pp.66-67).
19 Интересен тот факт, что в Риме они обратились к Николаю I, который находился в ссоре с Фотием, в то время Патриархом Константинопольским. Св. Кирилл был учеником Фотия и его преемником в императорской Академии. Преосв. Каллистос (Уэр) считает, что св. Кирилл, судя по его действиям, не принимал эту ссору всерьез и продолжал воспринимать Восток и Запад как единую Церковь (The Orthodox Church , p.84; См.: Steven Runciman, The Eastern Schism , pp.22-25). Более подробно об этой ссоре см. Francis Dvornic, The Photian Schism: History and Legend (Cambridge, Eng.: University Press, 1948).
20 Lacko, Saints Cyril and Methodius, pp.132-33.
21 Главными отличительными чертами униатов были: причастие под двумя видами, крещение погружением, а также браки для низшего духовенства. Эти униатские Церкви неправильно называть миссионерскими учреждениями католичества, так как они не были единой семьей с Римом. См.: Adrian Fortescue, The Uniate Eastern Churches (London: Burns Oates & Washbourne, 1923). О некоторых проблемах, стоящих перед этими Церквами сегодня, см.: Maximos IV Sayegh, ed., The Eastern Churches and Catholic Unity (Edinburgh: Nelson, 1963).
22 Причина запрещения, возможно, в том, что папа Иоанн VIII не захотел рисковать и усугублять разлад с Франкской Церковью из-за этого вопроса о богослужении (David Knowles and Dimitri Obolensky, The Middle Ages, p.24).
23 Isabel F.Hapgood, trans. Service Book of the Holy Orthodox-Catholic Apostolic Church, 5th ed. (Englewood, N..J.: Antiochian Orthodox Christian Archdiocese, 1975), p.73; см. The Priest’s Service Book, part 2 (New York: Orthodox Church in America, 1973), p.236. О свв. Кирилле и Мефодии см. также T .Hannick, «Notes et Documents: Cyrillo-Methodiana»; F. Grivec, «Cyrille et Methode»; Francis Dvornik, «Sts. Cyril and Methodius in Rome»; Dimitri Obolensky, «Sts. Cyril and Methodius: Apostles of the Slavs»; Eusebius Vittis, «Saints Cyril and Methodius, Enlighteners of the Slavs». Работа Виттиса представляет собой краткое изложение двух юбилейных публикаций, одна из которых - специальный выпуск Ecclesia (nos. 16-17, 1966), официального журнала Церкви Греции. Другая - To Cyril and Methodius: A Festive Volume on Their Eleven Hundredth Anniversary, ed. J.E. Anastsiou (Thessaloniki: Holy Metropolitan See, 1966).
24 Ernst Benz, The Eastern Orthodox Church (Garden City, N.Y.: Doubleday, Anchor Books, 1963), pp.105-7.
25 John Meyendorff, «Orthodox Missions in the Middle Ages», p.102.
26 Bolshakoff, Russian Nonconformity (Philadelphia: Westminster Press, 1950).
27 Hammond, The Waters of Marah, pp.154-56.
28 «Местная Церковь» не всегда синоним «национальной Церкви». «Некоторые из этих Церквей находятся в пределах национальных границ государства и фактически они являются национальными Церквами. А другие, особенно на Ближнем Востоке, ограничены т. н. традиционными границами и объединяют верующих нескольких национальностей. Выражаясь каноническим языком, границы всех местных Церквей по природе не национальные, а территориальные, они соответствуют древним провинциям, центрами которых были города-метрополии. То есть они составляют группы епархий, епископы которых регулярно встречаются на Синоде и избирают себе Предстоятеля, носящего титул патриарха, митрополита или архиепископа» (John Meyendorff, The Orthodox Church , p.143; см. Ware, Orthodox Church, pp.13-15).
29 Автокефальная (от греч. «авто», что значит «сама», и «кефали», что значит «голова») Церковь отличается тем, что имеет право избирать своих собственных епископов (глав). Информацию об учреждении автокефальной Церкви в Америке см. в St. Vladimir’s Theological Quarterly 15 (1971), nos.1-2; этот выпуск был перепечатан под заглавием Autocephaly: The Orthodox Church in America (Crestwood, N.Y.: St.Vladimir’s Seminary Press, 1971). См. также Archimandrite Serafim, The Quest for Orthodox Church Unity in America (New York: Saints Boris and Gleb Press, 1973); Alexander A. Bogolepov, Toward an American Orthodox Church: The Establishment of an Autocephalous Orthodox Church (New York: Morehouse-Barlow, 1963). Как и в прошлом, сегодня далеко не все согласны с предоставлением этой автокефалии. Точку зрения противников можно узнать в Panagiotes N. Trempelas, The Autocephaly of the Metropolia in America, ed. George S.Bebis et al. (Brookline, Mass.: Holy Cross Theological School Press, 1973).
30 Православный богослов, который сознательно старается избегать этой тенденции, - преосв. Анастасий Яннулатос. См. его «The Purpose and Motive of Mission», International Review of Mission 54 (1965): 281-97. В переработанном виде эта статья появилась в Porefthendes 10 (1967).
31 См. критику Alexander Schmemann’s criticisms, «Moment of Truth for Orthodoxy» в Unity in Mid Career, ed. Keith R.Bridston and Walter Wagoner (New York: Macmillan, 1963), pp.54-55.
32 Benz, Eastern Orthodox Church, pp.107-10.
33Там же, с.110.
34 Kenneth Scott Latourette, A History of the Expansion of Christianity, vol.1: The First Five Centuries (New York: Harper & Row, 1937), p.214.
35 Например, переводчики Библии Виклифа, чей рассказ в популярной форме изложен E.E. Wallis, M.A. Bennett, Two Thousand Tongues to Go (Chicago: Moody Press, 1959).
36 Арианство Ульфилы не позволяет признать его православным, хотя, как замечают Бенц и Латурет, он был рукоположен в Константинополе во епископа для готских христиан. Что касается труда Ульфилы, то Стефан Нил делает одно любопытное наблюдение. Назвав его перевод «одним из величайших памятников смелой и решительной христианской экспансии», далее он замечает в сноске, что, хотя арианство и в самом деле противно христианству, т.к. оно унижает Сына Божия, однако «для простого народа оно могло представиться весьма привлекательным упрощением, ибо оно избавляло их от участия в запутанных спорах о природе и личности Христа, позволяя идти за ним как за вождем и сосредоточиться на и так достаточно сложной задаче - научиться жить трезвой, праведной и богоугодной жизнью» (A History of Christian Missions , p.55).
37 Latourette, The First Five Centuries, p.224.

I. Византийское христианство на Северном Кавказе

О том, как христианство пришло в северо–восточное Причерноморье, уже говорилось выше (см. с. 84 ел.). Первая церковная организация возникла там на основе греческого языка, который имел довольно широкое распространение в Абхазии. От VII‑VIII вв. сохранилось некоторое количество греческих надписей, а, например, в Пицунде найдены буллы «Константина Авасга» и «Епископа Феодора».

Видимо, в 40–х гг. VIII в., в результате упадка Византии, абхазская церковь начала сближаться с грузинской. К этому же времени относятся и контакты абхазов с Антиохийским престолом: патриарх XVII в. Макарий писал, что при его далеком предшественнике Феофилакте (744-750 гг.) «Давид» царь абхазский, послал в Антиохию для рукоположения во епископы много лиц… Они сообщили, что их страна сильно страдает от неимения такого лица, который бы рукополагал для нее епископов». Но когда именно абхазская церковь обособилась от византийской, точно сказать нельзя. Грузинский язык окончательно заменяет греческий в качестве литургического языка Абхазии в X в. Если храм Симона Кананита (IX‑IX вв.) еще несет на себе следы византийского архитектурного влияния, то позднее побеждает уже грузинское.

Несмотря на все вышеизложенное, греческий язык продолжал использоваться в Абхазии. К IX‑X вв. относятся греческие надписи в Симоно–Кананитском храме Нового Афона. В Анакопии найдена грекоязычная эпитафия от марта 929 г., выполненная «пресвитером Евстафием» в память о каком‑то клирике, чье имя не читается на уцелевшем фрагменте. В храме Св. Феодора Тирона (XII в.) в Новом Афоне сохранилась надпись «архиепископа Михаила». В отличие от Северного Кавказа, о чьей эпиграфике мы будем говорить ниже (см. с. 256 ел.), греческий язык абхазских надписей очень правильный, что свидетельствует о живых связях с Византией. Некоторые надписи (Константина Мономаха от 1046 г., фресковая из храма в Мокве от первой четверти XII в.) явно созданы греками. Все это доказывает, что во время миссионерских предприятий на Северном Кавказе, развернувшихся с X в., Византия имела прочную базу в Абхазии.

На Северном Кавказе, который в политическом смысле никогда не подчинялся Империи, византийское влияние ощущалось постоянно. Исподволь проникало туда и христианство. Так, в Эшкаконском могильнике найден бронзовый перстень с вырезанным на щитке изображением Богоматери и младенца. К VIII в. относится каменный крест с греческой надписью, найденный в окрестностях Кисловодска. Бытует гипотеза, будто Византия развивала связи с Аланией в рамках глубоко продуманной стратегии. В действительности же пер. воначальные контакты имели стихийный характер. Лишь на рубеже IX‑X вв. Константинополь предпринял идеологическое наступление на Северном Кавказе для того, чтобы найти союзников против враждебной Болгарии, а также Хазарии.

Активная христианизация Алании, варварского государства, простиравшегося от Кубани до Терека, началась при патриархе Николае Мистике (901-907, 912-925 гг.). До нас дошел бесценный источник сведений об этой миссии - письма самого патриарха. Хотя инициатива обращения Северного Кавказа принадлежала не Константинополю, а Абхазскому княжеству (уже хорошо известная нам практика: варвары крестят варваров), тем не менее и сам Николай предпринял несколько смелых шагов: как мы увидим из его писем, он, вопервых, отправлял в Аланию миссионеров из своего ближайшего окружения (тогда как Константин и Мефодий, к примеру, не имели церковного чина), во–вторых, не выпускал их из зоны внимания и следил за их деятельностью (опять же, по контрасту с равнодушием, проявленным Константинополем в отношении солунеких братьев) и, наконец, Николай начал тот процесс, который вскоре привел к включению этой епархии в структуру вселенского патриархата. Учитывая византийский традиционализм, это была революционная новация: ведь до тех пор диоцезы основывались, пусть даже на иностранной территории (например, Болгария), но в пределах исторических границ Римской империи. Земли же к северу от Кавказского хребта являлись совершенно новым миссионерским полем, и включение их, а затем и гигантской Руси в патриарший домен открывало в его истории новую страницу.

Итак, обратимся к миссионерским письмам патриарха Николая.

В письме № 51, датируемом 914-916 гг. и обращенном к эксусиасгу Авасгии (т. е. князю Абхазии) Константину III, Николай хвалит его в таких словах: «Доказательством боголюбия является то боговдохновенное рвение, которое ты выказывал и выказываешь в деле спасения народа алан и познания им правды. Мы слышали от разных людей, знающих твои подвиги, что ты с Божьей помощью проявил большое попечение в деле крещения аланского князя (φωτισμόν του της Αλανίας αρχοντος), а также в отношении тех, которые вместе с ним удостоились святого крещения… Ты предоставил все гостеприимство, какое возможно, нашему чаду, боголюбивейшему архиепископу… Если у тебя будет возможность оказать и еще какое‑либо утешение боголюбивейшему архиепископу, будь уверен, что и это причислится к твоим предыдущим благодеяниям и ты получишь от многощедрого Бога многократное воздаяние». Другому абхазскому князю, Георгию II адресовано письмо № 46, датируемое 916-917 г.: «Что же касается архиепископа Алании, дитя мое, то здесь я не знаю что и написать. Как человек умный и рассудительный, ты, безусловно, и сам, даже без нашего письма, придешь ему на помощь и поможешь в трудах, зная о его деятельности, будь то в области спасения людей, будь то в прославлении великого имени Божия. Если же он нуждается в чем‑нибудь из необходимого и несущего облегчение в его жизни, [проходящей] среди столь [дикого] народа и в столь чуждой земле (έν εθνει τοιούτω καί γη ξένη), то ты все это с радостью ему доставишь, а Бог даст тебе [на это] сил».

Цитированные письма недвусмысленно указывают на Абхазию как на базу, с которой осуществлялась аланская миссия. О деталях можно только догадываться, но понятно, что абхазы лишь помогали грекам. Другой опорой Константинополя в северных областях была Херсонская епархия, расположенная ближе всего к миссионерскому театру. В письме № 106 Николай Мистик хвалит епископа Херсона за то, что он просветил какой‑то народ. Письмо датируется второй половиной 920 г. Текст довольно темен. «А что до твоих усилий (διεσπουδάσθη σοι) касательно того народа, который был обманут (έξηπατημένον έθνος) и едва не вырван из лона благочестия лукавым бесом, то мы очень это ценим (έν μεγάλη άποδοχη πεποιήμεθα) и увещеваем тебя еще пуще, изо всех сил выказывать помышление и заботу об их спасении… Ведь если приведение к Христу даже одной души имеет несравненное воздаяние… то пусть твоя мудрость взглянет, коликая благодать будет возложена на тебя за такое множество (τοσούτου πλήθους) тех, кто из недостойных Бога сделался достойным. А насчет архиерея, который собирается быть с ними (περί του μέλλοντος δε άρχιερέως συνεΐναι αύτοίς), то попечение [о нем] мы возлагаем на тебя: чтобы ты своим вдумчивым поиском нашел то, что окажется соразмерно для столь трудного дела, и чтобы отослал [найденного тобой человека] к нам, дабы мы рукоположили его во Всесвятом Духе в епископский чин и сделали его пастырем для той паствы, что недавно лишилась (τέως άπεστερημένου) пасущего».

О каком народе идет речь, в письме не сказано, но из него можно заключить, что после смерти предыдущего епископа этот варварский народ проявил нетвердость в исповедании христианства.

Еще более загадочен контекст письма № 68, которое издатель датирует временем перед написанием письма № 106 - 919- 1–й пол. 920 г. В нем говорится следующее: «Что же до епископа Херсона, то твоя премудрость помнит о том, как мы своими собственными устами говорили и теперь заявляем в письменной форме: коль скоро туда из Хазарии прибыли [люди], просившие епископа, чтобы он произвел рукоположение тамошних пресвитеров, а также принял [на себя] заботу по вопросу о чистоте веры [тамошних] христиан, - мы отрядили (άπεστείλαμεν) назначенного в Херсон архиепископа, дабы он с Божьей помощью отправился (άπελθεΐν) в Хазарию и выполнил то, что там нужно, а потом вернулся (έπανελθεΐν) на ту кафедру, на которую был назначен, а именно в Херсон. Вообще ты, как сын церкви, соответственно позаботься и о помощи в деле, относящемся к Хазарии, и о посгавлении и водружении архиепископа на его престол, когда он с Божьей помощью завершит дела в Хазарии. Пусть Христос, Бог наш, и в этом деле покажет тебя заслуживающим доверия».

Заманчиво было бы думать, что в Херсон добирались просители из далекого Хазарского каганата, однако более вероятным кажется, что Хазарией у Николая названа та часть территории южного Крыма, которая также именовалась у византийцев «Хазарией». И жили там в X в. не хазары, а аланы.

Итак, в деятельности по обращению алан участвовала Херсонская митрополия и помогал абхазский царь, но тем не менее дело явно продвигалось с трудом. Аланский архиепископ Петр жаловался Николаю, что его «печали многочисленные беды не прекращаются», и утверждал: Николаю, никогда не бывавшему в ссылке, нипочем не понять его мучений. Так впервые в византийской словесности появляется мотив миссии как ссылки, впоследствии развитый в письмах Феофилакта Охридского (см. с. 242), но совершенно немыслимый для западных миссионеров. Патриарх в ответном письме (№ 135), написанном в 916 или 918 г., возражал: «Я с самого начала знал, что твоя мудрость отправляется (στέλλεται) [в расчете] не на роскошество, мирскую славу и почести, но на труды, тяготы и лишения. Ты ведь не забыл, что перед тем, как возложить на тебя нашу недостойную руку, мы предсказали (προέφημεν) тебе все это, и лишь когда ты обещал, что не будешь обращать внимания ни на какие физические препятствия и ни на какую опасность (σαρκικήν έναντιωσιν καί πάντα κίνδυνον), мы возложили свою грешную руку и назначили тебя, с помощью Всесвятого Духа, светочем, источающим слово жизни в мистическом брачном чертоге. Мы говорим это не потому, что упрекаем, и не из‑за того, что не сострадаем тебе в твоих страданиях, но потому, что знаем: как с самого начала ты был готов к опасностям ради благочестия и благовествования, так и теперь ты ничуть не в меньшей мере сохраняешь это рвение (πρόθυμον), пусть даже налицо слабость плоти. И ничего тут удивительного: ведь сам Господь наш, сила Бога и Отца, увидав природу, им сотворенную, сказал ученикам: «Дух бодр, но плоть слаба». Все вышесказанное говорится ни в коем случае не в упрек, но чтобы ты знал, что мы не забыли ни о нашей цели, ни о твоей решимости (ου"τε του ήμετέρου σκοπού οΰτε της σης.·· προαιρέσεως). Те, кто разбрасывает по земле семена, страдают, и часто их поражает стужа, однако ожидание урожая плодов облегчает и страдания, и пронизывающий холод. Те, кто переплывает моря, открывают себя риску смерти, причем ужаснейшей, но в надежде на выгоду они задвигают на задворки памяти те опасности, которые связаны с морем. Не вполне уместно нам писать это: Божьей милостью назначенный учить других и сам с детства воспитанный в этом же самом учении, ты не нуждаешься в том, чтобы выслушивать его от других. Все это написано лишь для того, чтобы не казалось, будто мы остались равнодушны к написанному [тобой]. Добавим и еще кое‑что. Взгляни на блаженных проповедников Евангелия, к числу которых ты сподобился быть причислен (άπόβλεψον πρός τούς μακαρίους του ευαγγελίου κήρυκας, ών συ κατηξιώθης τω καταλόγω συναριθμηθήναι), на их страдания, на их ежедневную смерть и на ту радость, которую они от нее испытывали - и перестань плакать и переживать только из‑за того, что человеческие дела идут у нас не идеально. Вспомни, а точнее постоянно храни воспоминание о том, что страдание за Христа есть ниспосланная свыше благодать и честь. Гордись вместе с Божественным апостолом, сказавшим: «И это даровано нам от Бога - пострадать за Христа». Многие жаждут сделаться сопричастниками твоих страданий, унижения и неудобства - но все это было даровано тебе по усмотрению Того, Кто назначил все до того, как об этом стало известно. Смотри на эту благодать, а не на злокозненность тех, кто завидует благодати, будь то бесы, будь то люди, надевшие личину бесов и сделавшиеся подражателями их злонравия. Допустим, император назначил какого‑то человека стратегом, а потом кто‑то из зависти восстал против него и решил причинить ему заботы - неужели он словно забудет о той почести, которой удостоился, и, глядя па одних лишь хулителей, будет расстраиваться и плакать? Или он, преисполнившись благородных помыслов, сочтет Ничтожной клевету, а помнить будет лишь о том чине, в который возвел его назначивший, и стараться изо всех сил показать, что он выше клеветы своих противников? Но довольно подобных примеров. Ты видишь, какие [награды] несет Тебе эта жизнь, даже до небесных венцов и Божественного воздаяния: похвалы тех, кто знает тебя, слава (ευφημία) среди Тех, кто тебя не знает, но лишь на основании молвы (μόνη άκοη) восхищается твоей добродетелью, короче говоря, всеобщее превознесение [твоего] апостольского пути, [твоей] проповеди и [твоей] участи, равночестной участи апостолов (άποστολικου δρόμου και του κηρύγματος καί της ισοτίμου έκείνοις λήξεως). Но это что касается здешней жизни. А рассуди‑ка у меня про загробную, когда вечная радость будет предоставлена тебе за нынешние [твои] горести, широчайшие [возможности] для отдыха - за [нынешнюю] стесненность, не поддающееся описанию словами богатство - за голод, за раздетость, за прочие тяготы».

В этом же письме Николай пытается погасить какие‑то распри между миссионерами: «Я побуждаю и призываю тебя еще более чем прежде прибегнуть к твоей изначальной кротости, великодушию и смирению Христа ради, дабы Лукавый не сумел посеять плевелов между твоей добродетелью и благочестивейшим нашим сыном и твоим братом господином Евфимием… Да не сможет он тайно внести какое‑либо противоречие в ваше единение в Господе и [вашу] любовь. Будучи воистину человеком Божиим и умея снискать всеобщее расположение, пожалуйста, приложи все усилия, чтобы извлечь пользу (κερδαναι) из него и тех, кто [прибыл] вместе с ним. Пусть ни в чем не проскользнет ни малейшего предлога для вражды и разделения. Да и вообще человек он боголюбивый, трудник добродетели, и за одно это с ним надо обходиться со всем уважением и почтением. А главное, что он был проповедником благочестия у этого народа до вас и сам посеял семена учения (προ υμών κήρυξ της εύσεβείας τω εθνει γέγονεν καί αυτός τον σπόρον κατεβάλετο της διδασκαλίας). Сверх того, ныне он послан к вам, чтобы сделаться [вашим] сотрудником и с Божьей помощью разделить с тобой духовную деятельность и облегчить [тебе] тягость трудов. Этому надо радоваться и возносить благодарность Богу, а не огорчаться и переживать какие‑либо [чувства], недостойные любви, а пуще духовной. Я пишу это не оттого, что ожидаю, будто с тобой такое случится, но подозревая изобретательную враждебность Лукавого. Он не может успокоиться ни от какого добра, но постоянно ведет борьбу, чтобы навредить ему, особенно же в данном случае, когда он видит, как свершается такое достижение - спасение той твари, которую он с самого начала и доныне постоянно толкал к погибели и никогда не мог этим натешиться…».

Евфимий и Петр - это самые первые византийские миссионеры в полном и строгом смысле этого слова, чьи имена до нас дошли. Мы впервые читаем об обращении язычников не как о провиденциальном божественном акте, но как о трудной и часто неблагодарной работе, а о миссионерах как о людях, хоть и храбрых, но подверженных сомнениям и отчаянию. Появление такой фигуры в византийской словесности - важный признак разворота ромейской культуры к чуть более реалистичному взгляду на варваров. Этот разворот чувствуется и в тех советах, которые дает своим миссионерам патриарх Николай.

В письме № 118 к Петру Мистик призывает его «стать выше тех местных забот, которые занимают его разум» и желает, чтобы Бог «помог в твоем служении Его Евангелию (или благовесгвованию. - С. И. - διακονεις τω εύαγγελίω αύτοΰ)». В другом письме тому же лицу (№ 133), датируемом 914-916 гг., Николай пишет, что ему понятны жалобы иерарха на свою жизнь; патриарх, мол, заранее предвидел, какие тяготы выпадут на долю миссионера. Он, однако, призывает Петра помнить о Божественном воздаянии за его труды и утверждает, что сам он постоянно думает «о спасении того народа (λαοΰ), к которому ты был послан (άπεστάλης) в качестве поводыря и спасителя после первого нашего Спасителя и Бога». Отвергая обвинения, будто Николай забыл своего посланника, патриарх пишет, что помнит о нем «хотя бы уж из‑за спасения народа, недавно призванного к благочестию, из‑за продолжающейся заботы о нем и желания увидеть твое дело завершенным». Закончив эту, как всегда у Николая, многословную вводную часть, он переходит наконец к ответу на тот конкретный вопрос, который, очевидно, и содержался в письме Петра: «Что же до незаконного брака, то если это сожительство можно расстроить убеждением и обучением, то всякая хвала Богу. Но если делу противостоит сила, пусть по крайней мере зло не развивается дальше. Начиная же с нынешнего времени, пусть этому роду (γένος) не будет разрешено осквернять себя подобными браками. Этого ты достигнешь Настойчивым увещеванием к предводителю народа (ήγεμόνι του έθνους) и к тому мужу, которому подобное сожительство решено из‑за того, что оно уже свершилось». Письмо No 5также обращено к Петру. Оно написано в качестве повторного, вместо недошедшего письма № 133, и также относится к 914-916 гг.

«Ты назвал меня забывчивым… и заявил, что… я отбросил… любовь к чадову служению (διακονίαν), которое, обещая великое отдохновение у Бога, тем не менее в здешней жизни приносит нелегкую борьбу и труды… Знай… что мы писали тебе не единожды, но дважды и трижды. Правда, написанное до тебя не доходило. Так что не приводи нам в качестве причины [мнимого] забвения ни отъезд в чужую страну (τήν έν άλλοτρίφ γη άποδημίαν), ни что‑либо еще… Мы знаем, что ты и сам идешь дорогой опасностей и испытал пещь страданий… Я настолько далек от того, чтобы страдать по поводу неудобств той страны, о которых ты рассказываешь (έφ οΐς λέγεις θλιβεροΐς της χώρας), что даже молюсь о том, чтобы… и мне обрести часть в твоих страданиях… Разве ты не знаешь, что наш человеколюбивый Спаситель, низведший себя с высот славы Своей ради спасения погибших, дабы блуждавших во тьме нечестия привести к свету благочестия, [Он] и тебя назначил для той самой службы, которую выбрал Сам… С небесной помощью, к слову твоего поучения прислушиваются иногда, пусть не все, но многие, которые меняют свое безбожие на богопознание - это несравненный выигрыш за твое терпение!.. Сравни [со своими] муки блаженных апостолов… и тех, которые выбрали дорогу Евангелия от их [времен] и вплоть до сегодняшнего дня (τούς άπ’ αυτών μέχρι της σήμερον εις τον του ευαγγελίου παραγγείλαντας δρόμον)… Сравнив с нашими [страдания] наших товарищей (όμοταγέσι), не будем тяготиться из‑за того, что мы терпим нечто, что было и с ними, но [станем переживать] лишь в том случае, когда наши страдания в чем‑то уступают [страданиям] блаженных наших отцов».

В этом письме Николай так формулирует свою позицию по вопросу о браках алан: «Относительно того, что ты написал насчет брачных обрядов, противных установлению церкви, и всего остального, что приводит исполнителей [этих обрядов] языческому обычаю (πρός τον έθνικώτερον τρόπον), то твоя разумность не может не знать, что вообще переход от языческой сизни к точному следованию Евангелию не бывает легким (ούτως άθρόον ή μετάστασις της εθνικής ζωής πρός την ακρίβειαν του βαγγέλιου τό £άδιον ου καταδέχεται). Поэтому следует преподносить им учение и ведущее к благу наставление неотступно (άδιαλειπτως), по–отечески и с кротостью. И если они в чем‑то подчиняются, следует возблагодарить за это Того, кто придал [силу] благодати твоим поучениям. Если же ты видишь, что они на что‑то негодуют, выноси это терпеливо (άνέχεσθαι μακροθύμως), особенно если ослушники принадлежат к высшему слою народа (τής υψιλοτέρας τάξεως του έθνους) - не к управляемым, а к тем, кому выпало управлять. В отношении же подвластных - можно тебе, если придется, прибегать и к более суровым и насильственным мерам (αύστηρότερον και έξουσιαστικώτερον), несообразностей же не следует допускать никоим образом. Когда речь идет о тех, кто обладает большими возможностями чинить помехи в деле спасения всего народа, необходимо рассчитать, как бы мы, сурово обойдясь с ними, не утратили их, вконец разъярив и полностью восстановив [против себя] и верхи, и низы. У тебя перед глазами множество примеров человеческого поведения: ведь и врач частенько отступает перед тяжестью заболевания, и кормщик не пытается сверх возможного вести свой корабль против течения, и тот, кому вверено командование, зачастую даже против желания подчиняется напору войска. Знаешь ты и то, как обстоят дела у нас: как учитель, вынужденный снести непослушание учеников, чтобы не подвергаться их глупым и нелепым выходкам, пощадит бесстыдство непослушных учеников и поддастся им на время, только бы они все‑таки слушали Урок. Будь здоров!».

Таким образом, византийцы смягчили свою прежде непреклонную позицию относительно многоженства, особенно знати. Вспомним, что крах кирилло–мефодневской миссии в Великой Моравии был вызван в значительной степени ригористичностью миссионеров именно в этом вопросе (см. с. 160). Видимо, греки многому научились у своих «латинских» соперников в Болгарии и Моравии.

Имперские проповедники в Алании обращались главным образом к правящему классу. Арабский писатель Ибн–Русге пишет: «Царь алан - христианин, а большая часть жителей его царства - кяфиры [язычники] и поклоняются идолам». Поэтому плоды миссии Евфимия и Петра были недолговечны: после Николая Мистика укоренение византийской церкви в Алании было прервано при каких‑то неведомых нам обстоятельствах. Аль–Масуди рассказывает, что аланы «после 320 г. (932 г. н. э.) отвратились от своих новых верований и изгнали епископов и священников, посланных к ним царем румским». Этот факт подтверждается и археологией: храм на Ильичевском городище, построенный на рубеже IX‑X вв., был разрушен вскоре, по–видимому, самими жителями. Поблизости от развалин, в Гамовской балке, найдены плиты христианских храмов, использовавшиеся для языческих захоронений. При каких обстоятельствах совершилось вторичное появление византийской церкви в Алании, мы не знаем, но уже к концу 940–х гг., когда Константин Багрянородный составляет свою «Книгу церемоний», он считает нужным обращаться к «эксусиасгу» Алании как к своему «духовному сыну». Аланский митрополит, Николай, впервые фигурирует под 997- 998 гг. По сути, только с этого времени и начинается настоящая христианизация Алании, о которой мы поговорим ниже.

II. Византийское христианство в Венгрии

На территории Паннонии к моменту начала варварских вторжений имелось крещеное население. После захвата этой области кочевниками–аварами, христианство там продолжало в какой‑то форме существовать. Что среди аваров были христиане, то ли свои, то ли византийские, следует из материалов раскопок: в аварском могильнике VI в. на Балатоне найден посеребренный крест с надписью ΦΩΣ ΖΟΗ («свет жизни») и серебряная капсула с изображением св. Петра и надписью ΠΕΤΡΟΣ, а у Завода, в погребении VII‑VIII вв., крест с неясной греческой надписью.

Можно допустить, что и венгры пришли в IX в. в Паннонию, уже зная что‑то о христианстве. Весьма существенно, что слово gorog ‘грек’, как и слово kereszt ‘крест’, проникли в венгерский язык, по всей видимости, до появления мадьяр в Центральной Европе. Поскольку оба слова - славянские, можно сделать вывод, что именно славяне были посредниками между Византией и степными кочевниками. Второй возможный посредник - христианизованные хазары.

После полувека военных столкновений и политических контактов венгров с Империей, в Константинополь в 948 г. прибыли послы князя мадьяр Файза, а в 953 г., как рассказывает Скилица (XI в.), «их князь Вулосуд [Булчу], притворившись (ύποκριθείς), будто полюбил христианскую веру, прибыл в Константинов град. Он был крещен, причем [император] Константин [Багрянородный] стал его восприемником, был почтен титулом патрикия и сделался хозяином больших богатств. Потом он вернулся восвояси. Через некоторое время и Гилас [Дюла], который также являлся князем турков [т. е. венгров], прибыл в столицу и был крещен (βαπτίζεται). Он тоже (καί αυτός) был удостоен тех же благодеяний и почестей. Взял он с собой и одного монаха по имени Иерофей, знаменитого своим благочестием. [Константинопольский патриарх] Феофилакт рукоположил его епископом Туркии. Оказавшись там, он многих привел (έπανήγαγεν) к христианству от варварского заблуждения. Что касается Гиласа, то он оставался в вере и ни сам никогда не совершал на· бегов против ромеев, ни пленных христиан не оставил без попечения - но выкупал их, заботился о них и отпускал на свободу. Что же до Вулосуда, то он пренебрег заветом с Богом и частенько вместе со всем племенем выступал против ромеев».

О должности Иерофея мы подробнее говорим на с. 320. Венгерская епископия была, по–видимому, «миссионерской», т. е. бродячей, без единого центра. Эта епархия, не фигурирующая в официальных списках, просуществовала, однако, довольно долго: в январе 1028 г. мы встречаем свидетельство о некоем Ιωάννης Τουρκίας, т. е. «Иоанне Туркийском». В том же XI в. на одной печати поименован «Антоний монах, синкелл и проэдр Туркии». Однако некоторые области южной Венгрии все же получили и обыкновенную епархиальную структуру: Василий II, перечисляя в своем хрисовуле суффратанты Охридской архиепископии, упоминает, среди болгарских названий, и Βίσισκον (Διβίσκος), соответствующий пункту Τιμπίσκο (Тимиш) недалеко от совр. Смедерево.

Из археологических свидетельств византийского влияния в Венгрии можно назвать раскопанные у Сегеда остатки церкви Кишзомбор (там обнаружены монеты Константина VII и Романа И) и найденные у слияния Тисы и Бодрога, в Кapeca, две ротонды, напоминающие византийский стиль. Итак, в области Зомбор византийская миссия действовала, видимо, весьма активно. Если говорить о византийских реликварных крестах (их на сегодняшний день раскопано около сорока, из них 15 относятся к середине X - середине XI в.), то они распространялись по Венгрии вдоль течения рек Дуная и Тисы. Районами максимальной концентрации таких миссионерских находок являются области Бекеш и Чонград, а также район между Веспремом и Секешфехерваром. Скорее всего, центром, где производились в массовом порядке подобные кресты, была Фессалоника. Если это так, то мы имеем еще один пример миссионерской деятельности местной церкви, максимально приближенной к театру миссии (ср. пример Херсона, с. 183).

В конце X в. князь Айтонь в своей столице Марошваре построил монастырь Иоанна Предтечи, где поселил греческих монахов, служивших там литургию «по отеческому обычаю» (more patrio). Раскопки выявили остатки церкви размером 20 на 12/13 метров. Недалеко от церкви найден баптистерий. Все это И. Тот рассматривает как «продолжение и обновление более ранней миссионерской деятельности византийской Церкви». Кроме того, в кладе золотых изделий из Надьсентмиклош есть предметы с греческими надписями, возможно подаренные самому Айтоню.

Удивительно при этом, что византийские лексические имсгвования в венгерском языке на редкость малочисленны не более десятка, причем все - «бродячие». Среди терминов, имеющих так или иначе отношение к миссионерству, отметим kartya («пергамен»), eretnek («еретик»), remete («отшельник»), alamizsna («подаяние»), zsoltar («псалом»). Однако ни один из них не считается прямым заимствованием из Византии - таковых просто не существует.

Большинство базовых христианских понятий венгерского языка - славянские. Видимо, реальную миссионерскую работу среди венгерского населения вели либо местные славяне, которые уже были христианизованы, либо болгарские проповедники.

В принципе, в нашу задачу не входит рассматривать судьбу греческого христианского влияния в какой‑либо стране после укоренения там христианства, но поскольку Венгрия почти сразу вышла из юрисдикции Константинополя, оставшихся среди мадьяр греческих клириков можно до какой‑то степени воспринимать как миссионеров. Поэтому скажем несколько слов об «атавизмах» византийской церкви в Венгрии. Соперник Айтоня, Стефан (Иштван), с самого начала ориентировался на Рим, а потому после его победы над Айтонем вся Венгрия в конце X в. подчинилась папе. Однако это не прервало тесных связей Венгрии с Константинополем. Согласно законам дасло I (XI в.), Великий пост в Венгрии начинался в понедельник, по греческому обычаю, а не в среду, по латинскому. Ритуал водосвятия на Богоявление осуществлялся «в соответствии с греческим обычаем - sicut est mos Graecorum». Наличие в Пече «греческих философов» отмечает под 1154 г. араб Дль–Идриси. В 1221 г. папа Гонорий III писал архиепископу Эсгергома, что в монастыре в Вышеграде, в котором сидят греческие монахи, следует поселить венгров, чтобы сделать насельников «соответствующими соседним церквам по языку и образу жизни - vicinis ecclesiis lingua et vita conformes», а в 1234 г. папа Григорий IX жаловался, что на валахов оказывают влияние некие pseudoepiscopi Grecorum (см. с. 262). В Венгрии до сих пор весьма популярен культ св. Димитрия, при том что Рим его вовсе не знает. А ведь именно портрет этого святого украшает первые печати «епископов Туркии»!

III. Византия на пороге крестоносной идеологии

Византийцы всегда воспринимали свою войну против варваров как богоугодное дело. Еще более актуальной стала религиозная составляющая в борьбе с исламом, создавшим концепцию «джихада». И тем не менее идея «священной войны» выкристаллизовалась в Византии очень поздно - лишь к середине X в. Никифор Фока в 967 г. отправил в Багадад халифу Аль–Мути поэму, в которой грозил мусульманам: «Я завоюю вашу землю, я пойду аж до Мекки, где я поставлю трон величайшему существу… Я завоюю весь Восток и Запад и повсюду распространю религию креста». Как видим, Никифор вплотную подошел к концепции крестового похода - до ее возникновения на Западе. Однако византийское общество не приняло этой идеи. К примеру, выдвинутая Никифоров доктрина, будто все воины, павшие в бою с неверными, автоматически должны рассматриваться как мученики за веру вызвала яростное противодействие со стороны церкви. Образ духовного лица, обагряющего руки кровью, пусть даже кровью врагов Христовых, оставался глубоко чужд грекам -. в отличие от Запада, где он легко прижился. Крестоносная идеология не годилась для Византии, и хотя походы Никифора, а еще более Иоанна Цимисхия в 973-974 гг. в направлении Иерусалима и возбудили у ромеев надежды на освобождение Гроба Господня, идеи расширения христианства без одновременного расширения Империи оставались им чужды.

В результате побед ромейского оружия под власть Византии вернулись многие земли, отторгнутые у нее за три века до того. Исламизированное население этих территорий тут же стало объектом христианской проповеди. Наиболее яркий пример ее содержится в Житии Никона «Метаноите» (. BHG, 1366), который действовал на отвоеванном у арабов Крите. Он побуждал тамошних жителей покаяться в сарацинском заблуждении, но они в нем упорствовали. Тогда он перешел к тактике индивидуального общения. Впрочем, объектом проповеди были не столько арабы, сколько греки, перешедшие в ислам под их властью.

С собственно арабами византийская власть обращалась куда круче. Зачастую она крестила их насильно. По словам мусульманского писателя Табари, императрица Феодора приказала казнить тех арабских пленных, которые отказались принять крещение. Когда в 934 г. была отвоевана у арабов Милитина, ее жителям пришлось выбирать: обратиться или уйти. По остроумному предположению Л. Симеоновой, высокопоставленных арабских пленников при византийском дворе обманным путем подвергали некой квази–хрисгианизации: во время торжественных процессий их одевали в белые одежды и снимали с них пояса, что в глазах византийцев было одеянием «катехуменов», т. е. оглашенных. Не следует думать, будто все обращения мусульман в христианство имели насильственный или обманный характер. Обычно арабским пленным предлагалось принять новую веру за плату в три номисмы. Византийские семьи, выдававшие дочерей за таких выкрестов, получали освобождение от налогов сроком на три года.

В христианство обращались не только те мусульмане, которые оказывались под византийской властью: военные победы Империи были главным фактором, притягивавшим к православию. В 928 г. на сторону «греческого царя» перешел курдский военачальник Ибн ад–Даххак, который, согласно Ибн аль–Атиру, «отрекся от ислама». В 935 г. целое бедуинское племя хабиб в двенадцать тысяч всадников также перешло на имперскую сторону и приняло христианство. Эти примеры можно было бы еще умножить, но «ни в одном… не известно не только имени миссионера… но и не упоминается вообще ни о каких целенаправленных действиях… со стороны греческой церкви. Напрашивается мысль, что в целом процесс перехода из ислама в христианство в IX‑X вв…. происходил не за счет миссионерских усилий церкви Византии».

Наряду со многими другими факторами, частым взаимными переходам из ислама в христианство способствовало тесное личное общение греков с арабами в зоне их пограничья. у мусульманского автора Фаридаддина Аттара в произведении «Разговоры птиц» повествуется об арабском шейхе, который из любви к христианской девушке переезжает в Грецию и принимает христианство. В византийском эпосе о Дигенисе Акрите рассказывается, как арабский эмир, побывав в «Романии», обратился в православие и, вернувшись домой, стад убеждать свою мать и домочадцев последовать его примеру. Любопытно следующее: все персонажи исходят из того, что крестившийся обязан переехать в Византию. «Все мы вместе с тобой отправимся в Романию», - говорят эмиру слуги. Никакие из этих переходов уж подавно не были результатом целенаправленной миссии.

IV. Свидетельства об отношении византийцев X в. к миссии

Известный со святоотеческих времен прием риторического перечисления якобы хрисгианизованных народов претерпел в средневизантийское время некоторые изменения. В анонимном трактате о богопознании, написанном в 907-913 гг., традиционный «набор» племен значительно расширяется: «Всякая земля и город познали [Бога], и «парфяне, мидяне и эламиты«[Деян. 2. 9], и армяне, и халдеи. И инды, и эфиопы, и палесгиняне, и египтяне, и киликийцы, и лидийцы, и финикийцы, и сирийцы, и италийцы, и арабы, и калабрийцы, и сицилийцы, и критяне, и британы, и испанцы, и савроматы, и геты, и скифы, и ивиры, и лазы, и все другие варварские народы и, попросту говоря, всякое племя и язык, и на востоке, и на западе, и на юге, и на севере - поклоняются Богу неба и земли». В целом традиционные слова о том, что благочестие «сегодня можно найти и у гуннов, и у кочевников скифов, и у соседних с ними народов» в контекте событий X в. выглядят не вполне клишированно. Столь же необычны и рассуждения анонимного автора о том, что означают евангельские пророчества об обращении народов. «Даже и теперь, после воплощения Господа, не все люди выбрали веру и придерживаются ее. Именно поэтому пророк [Даниил], прекрасно и премудро зная о многоразличносги человеческих желаний и наклонностей, предрек, что уверуют «все народы, но не всякий наблюдаемый среди них человек. Итак, уверовали все народы, но не всякий человек. Однако совершенно невозможно найти такой народ, который был бы вовсе обделен искренней и безупречной верой и проповедью христиан».

На рубеже IX‑X вв. Никита Давид Пафлагон составил Целый цикл панегириков в честь апостолов. Характерно, что некоторые из героев прославлены именно в качестве миссионеров. Вот как панегирист восхваляет апостола Андрея: «Поручив по жребию Север, ты прошел ивиров, савроматов, тавРов, скифов и всякую страну и город, какие расположены к северу от Евксинского Понта… Чтобы возглашать Христово Евангелие (εύαγγελιούμενος Χρίστον), ты своими прекрасными ногами пошел к буйнейшим, сам будучи кротчайшим, [пошел к] Жестоким и суровейшим, сам будучи воистину благонравнейшим. Великолепие твоей добродетели и слава твоей святости были настолько же превосходны, насколько пресловута дерзость и звероподобие этих племен… Ты подчинил Евангелию все северные области и все побережье Понта силой мудрого слова и разума, силой знамений и чудес. Повсюду ты поставил алтари, священников и иерархов для верующих». Хождение апостола Варфоломея описано у Никиты так: «Блаженнейший, придя к арабам, именуемым «счастливыми», а после этого к индам и восточным эфиопам, стал на их языках громким голосом (ταΐς αυτών διαλέκτοις μεγαλοφώνως) проповедовать Христа… Проведя столь долгие годы среди крайне жестоких народов, сам он не усвоил ни капли их звероподобия, но передал им частицу собственного человеколюбия. Их невежество и злоба ни в малейшей степени не запятнали его образа жизни - более того, избытком своей доброты и богоподражания он сумел растопить большую часть нечестия и бестолковости (σκαιότητος), подобно тому как солнце распростирает свои лучи поверх тины и, само не загрязнившись, выжигает, уничтожает и уменьшает зловоние». В столь же высокопарных выражениях прославлено и миссионерство апостола Матфия: «Следует восхищаться всеми хождениями блаженнейшего [Матфия], и теми благодеяниями, которые он свершил, ходя среди всех народов… [особенно же тем, как он] проявил себя среди обитателей Первой Эфиопии, черных телом, но гораздо более того - разумом и душой, [среди тех], кто ничем не отличался от кровожадных зверей. (…) Долго проживши, словно человек среди диких животных, а вернее - словно добрый Бог среди плохих людей, он ни на шаг не последовал за ними в дерзости, но поделился собственной мягкостью… Он удостоил их великого преображения (κρει"ττονος μεταβολής), исцелив противоположным совершенно противоположное: их жестокосердие, недоверчивость и непреклонность он смягчил своим нежным, ласковым и кротким нравом; их грубость, притворство и невежество он переменил (κατεδυσώπει) своей благомысленносгью..· Эти суровые люди, на собственном языке восприняв (κατά τήν αυτών διάλεκτον έπαΐοντες) богословские рассуждения, отбросив гневливость, отложив угрозы, сменили неверие на веру… Он совлек с черных их покров (τούς μέλανας άπεκδυσάμενος)».

Как видим, Никита, в отличие от своих предшественников, писавших на те же сюжеты (см. с. 70), осознает проблему культурного конфликта, но все‑таки не берется описать, как его герои этот конфликт преодолевали. Продемонстрируем это на примере похвального слова апостолу Фоме: «Ему, получившему по жребию апостольство у парфян, мидян и [живших] поблизости от них эфиопов, - каково было подступаться к ним (αύτοΐς έπίοι)? А добравшись до этих людей, отвратительных видом, но еще более отталкивающих душевным складом, каково было вступить с ними в беседу и в общение по вопросам благочестия! Он тихонько сетовал на тягостность [общения] с этими народами, как тут подоспело разрешение всех затруднений». С точки зрения панегириста, облегчение приходит в виде вмешательства Христа. Поэтому технику апостольского миссионерства Пафлагон раскрыть не берется: «Описать все слова и дела хождения [Фомы], которыми он, проповедуя Евангелие (εύαγγελιζόμενος), привел ко Христу всю Парфию, Гирканию и Бактрию, было бы равносильно попытке сосчитать капли в дожде». Однако очень скоро агиографы научатся описывать, как миссионер справляется со своими трудностями (см. ниже, с. 203).

В середине X в. был составлен императорский Менологий, константинопольский Синаксарь, а во второй половине того же столетия - так называмый «Метафрасгов» агиографический свод. Жития традиционных святых, вошедшие в новые корпусы, подверглись редактуре в соответствии с веяниями времени. Любопытно проследить, в чем именно они состояли. К примеру, в Синаксаре несколько преобразился «миссионерский рассказ» о Фрументии, заимствованный у Феодорита (см. выше, с. 37) Текст начинается с прямой цитаты: «Приняв невозделанный (άγεώργητον) народ, он [Фрументий] с воодушевлением принялся его возделывать… Пользуясь апостольскими поучениями и чудотворениями…» - и тут вдруг составитель Синаксаря сильно отклоняется от Феодорита: «…он не только лечил бесноватых и любые болезни, но и [сам наказывал] тех, кто противоречил ему и не слишком быстро принимал то, что он говорил, - в кого‑то он вселял беса… на другого насылал сухоту, третьему обращал глазное зрение в слепоту. Все они тотчас прибегали [к его помощи] и, получив исцеление, начинали веровать в Христа… Поэтому он один за короткое время крестил всю страну индов, воздвиг разнообразные храмы, рукоположил священников из местных, уничтожил капища, расточил идолы и обратил весь народ к богопознанию. Дивились все [инды] и сам царь, говоря: «Прожив с нами много лет, ты никогда ничего не делал из тех чудес, которые совершаешь сейчас. Так откуда же, любезнейший, в тебе теперь взялась такая благодать за столь короткое время?«А блаженный отвечал: «Почтенные друзья Христовы! Этот дар - не мой, но того священства, что по Христу… Сообщив о вас великому Афанасию, главе церкви, им помазан святым помазаньем… и послан к вам, просвещенный апостольским помазаньем»». Пусть чудеса Фрументия выглядят весьма странно, но налицо интерес к технике убеждения, явно отсутствующий в рассказах Геласия, Феодорита и других ранних авторов, повествовавших о крещении Эфиопии.

Синаксарь видоизменяет и образ святого, оказавшегося пленником у варваров. Обычно, как мы знаем (см. с. 32), такой праведник окормляет лишь своих товарищей по несчастью, но вот, согласно Синаксарю, св. Домнин, «когда случился персидский набег, был захвачен в плен и ушел в Персию, и научил многих персов (πολλούς των Περσών διδάσκων)». Также добавляется миссионерская составляющая и к житию епископа Дометиана, действовавшего на рубеже VI‑VII вв. в Персии (ср. с. 109), который, согласно Синаксарю, «смешав с аскетическим образом жизни государственный разум (τήν πολιτικήν σόνεσιν), стал заступником спасения не только для тех, кто находился под его рукой, но и для всего народа, будучи часто приглашаем к царю». Все это - плод творческой фантазии составителя Синаксаря.

Если Никита Пафлагон еще подчеркивает чудесный характер миссионерских побед, одержанных апостолами, то в синаксарном изложении апостольство предстает как тяжкий труд. Так, Андрей «передвигался вовсе не так, как движется слово, - но каждый день подвергаясь множеству трудностей Л имея дело со множеством препятствий».

Пожалуй, наиболее заметен поворот византийцев к миссионерству на примере метафрасговского Жития апостола фомы. Все ранние версии его деяний восходили к каким‑то гносгическим сочинениям - в них много (и вразрез с официальным учением церкви) говорилось о вреде брака, остроумно описывались чудеса и превращения, но о проблемах миссии как таковых упоминалось в одной лишь фразе, где Фома жаловался, что, будучи иудеем, он не может проповедовать индам (ф. выше, с. 29). Как ему удалось разрешить свои затруднения, в деяниях не пояснялось. Но вот когда Симеон Метафрасг взялся написать комментарий к деяниям Фомы, на первый план вышли именно миссионерские проблемы: «Фома был послан в Индию, которая была совершенно варварской… Там жил народ… по большей части голый, который проводил жизнь в горах наподобие диких зверей. По этой причине солнечные лучи сильнее входят в поверхность их тел, делают их черными и страшными на вид. Поклонялись же они рукотворным идолам… Ведь то, что укоренено в течение длительного времени, превращается в привычку, более сильную, чем [доводы] разума. Вступив в такую вот страну, великий апостол не стал вести себя надменно и вызывающе, не стал разговаривать высокопарно и хвастливо и не сделал ничего иного, что выглядело бы высокомерным, несносным и самодовольным… С грязными волосами, с бледным лицом, весь сухой и тощий… одетый в грязный поношенный плащ, он настроил себя… на кроткое и смиренное поведение… [Фома] не тотчас принялся обличать их, не стал ни в чем упрекать, решил не пользоваться таким снадобьем, как суровость. Ведь он знал: то, что укреплено в наших душах долгой Привычкой, нелегко поддается уничтожению, но скорее изменяется под воздействием убеждения, нежели силы. Поэтому он больше прибегал к мягкости, добрым нравам и приятным словам… он являлся им не с высокомерием и напыщенностью, не с велеречием, но с делами и знамениями… Итак инды, подвигнутые восхищением, принялись расспрашивать кто он, какого рода, какая у него вера и чего он хочет. [Фома] же… мягко и скромно отвечал, что родом он иудей, ничтожный ученик Моисея, того самого, что беседовал с Богом, а кроме того, он ученик Христа, Сына Божьего… и что те, кто поверят, станут причастниками неиссякаемых благ… Народ индов этими и многими другими боговдохновенными словами был введен в таинства; в их душах угнездилось семя Слова. (…) Затем они постепенно (paulatim) были отвращены στ возлияний идолам… пришли к истинной вере и, преображенные апостольскими поучениями, благодаря крещению приобщились ко Христу. Эта проповедь так [распространилась], что достигла даже самого царя, хотя и не проникла глубоко в его сознание… Благодаря Фоме даже варварские народы Индии выучили ту дорогу, что ведет на небо; те, чьи тела были вычернены солнечными лучами, приобрели светлые души… под лучами истинного солнца». Под пером Метафраста Фома из экстравагантного колдуна, каким он был в раннем своем Житии, превратился в скромного труженикамиссионера. В тексте «комментария» явно различима подспудная полемика с теми, кто является к варварам, не скрывая своего к ним презрения. Важно, что идеальный миссионер, с точки зрения Метафрасга, действует не наскоком, а постепенно, не силой, а убеждением; разбирается в местной специфике и ведет свою пропаганду «снизу» - местный правитель узнаёт о ней позже других, тогда как в древних «деяниях» только правители и оказываются объектом миссии. Заметим, наконец, что если Златоуст считал, будто «Фома крещением выбелил эфиопов (λευκάνει τούς Αιθίοπας)», то у Метафрасга они остаются столь же черными, как и раньше, но это не мешает сиять их душе!

Уже не раз упоминавшаяся выше легенда о херсонских мучениках (см. с. 82) тоже дошла до нас в изложении источников X в., но в Синаксаре и в Менологии она выглядит немного по–разному. Согласно первому из этих памятников, иерусалимский епископ Хермон «разослал по различным племенам епископов, дабы по–апостольски благовествовать слово и возвещать о Христе (έν διαφόροις εθνεσι έξαποστείλαντος επισκόπους οστολικώς τον λόγον κηρόττειν και τον Χρίστον καταγγέλλειν)». В Менологии же его инициатива объяснена тем, что Диоклетиановы гонения поставили все стадо Христово под угрозу полного исчезновения с лица земли, таким образом, в Синаксаре Хермону приписан скорее миссионерский жар, а в Менологии - скорее защитная реакция.

В Македонскую эпоху получает некоторое развитие и другой хорошо известный нам сюжет: миссионерство Иоанна Златоуста; в его метафрасговом Житии заимствованный у Феодорита рассказ расцвечен характерными эпитетами: «Узнав, что кельты уловлены в арианскую сеть, он… хитро и изобретательно (άστειως… και τεχνικώς) привел их к здравой вере».

Перемена в отношении византийцев к миссионерству заметна на примере императора Константина Багрянородного. Дело не столько в том, что он, как утверждает русская летопись, крестил княгиню Ольгу (это как раз весьма сомнительно - ср. с. 211), сколько в вещах куда менее броских, но в каком‑то смысле более весомых. Например, в похвальном слове на перенесение в Константинополь мощей Иоанна Златоуста венценосный панегирист принимается вопреки всей предшествующей традиции убеждать слушателя, будто Хрисостом занимался в ссылке миссионерством: «[Святого сослали в] Питиунт - это самый дальний наш предел, места невзрачные и гибельные, находившиеся во власти неверия в Бога, придерживавшиеся нелепых верований, по своей неученосги поклонявшиеся солнцу и огню и воздававшие божеские почести другим ложным идолам. Сей великий и воистину божественный муж, преисполненный богомудрости и веры, своими наставлениями быстро (συντόμως) сделал всех тамошних жителей сынами света через повторное рождение при посредстве воды и духа; а своим поучением, утоляющим духовные глад и жажду (святой) превратил людей, что раньше были негодными и нечестивыми, в добрых и благочестивых». Хотя ПсевдоГеоргий Александрийский (см. с. 67), на которого опирался Константин, и говорит о миссионерстве Златоуста в эпоху его епископства, никаких сведений о том, что святой занимался этим в ссылке, мы у Псевдо–Георгия не найдем. Тем самым, перед нами - плод позднейшей фантазии, основанной на презумпции того, что столь великий светоч христианства как Златоуст, оказавшись среди варваров, просто не мог не заняться их духовным просвещением.

Убежденность византийцев в том, что варварская природа противоположна христианству, никуда не исчезла и в X в. Варварский образ жизни кажется Феодору Дафнопату в его «Слове на мир с болгарами» 927 г. препятствием крещению: «[Болгары] уже стали детьми Бога нашего и отучились от жизни в повозках и от кочевки (απομαθόντων μέν ήδη τα των αμαξοβίων τε καί νομάδων), а научились вместо этого (μεθαμαθόντων) Христову Евангелию». А в Метафрасговом Житии Никиты Готского постоянно подчеркивается, что тот «не был готом ни по жизни [своей], ни по нраву, ни по вере», что «его образ мыслей победил его рождение, любовь ко Христу - варварскую веру, склонность к добродетелям - готскую необузданность и дикость (άκρασίαν και άγριότητα)». Подобное отношение к делу приводило к тому, что даже внутри Империи в X в. еще оставалось много некрещеных славянских племен, например, милинги в Пелопоннесе. Знаменитый миссионер Никон «Метаноите» (см. о нем с. 196), путешествуя по этому полуострову, даже и не думал посещать их - он ходил лишь по греческим районам. Святой считал своей задачей не столько крестить варваров, сколько восстанавливать потускневшее благочестие самих ромеев. Что же касается милингов, то они сумели привлечь к себе лишь посмертное внимание святого, когда совершили грабительский набег на его монастырь. Тогда Никон с небес наслал на них порчу «и с тех пор немалый страх обуял из‑за этого случая всех их друзей и соотечественников. Эта варварская и неукротимая порода, забыв о своей, можно сказать, естественной дикости (βάρβαρος.·· φύσις καί άτίθασος τας οικείας και σχεδόν είπεΐν φυσικας αγριότητας), обещала каждый год приносить сему божьему монастырю свечи и фимиам и сколько есть сил воздавать почести святому».

Таким образом, даже и в X в. идея миссионерства не приобрела в Империи всеобъемлющего характера. Кроме того, она по–прежнему была окрашена в чисто византийский флер. Вот, к примеру, Симеон Логофет в своей Хронике повторяет ставшую уже давно клишированной фразу о том, что в правление Константина Великого «многие народы приняли христианство, вроде кельтов и западных галатов, но также и внутренние инды…». Но вслед за этим банальным утверждением он вдруг прибавляет фразу от себя, и фраза эта звучит весьма странно: «Константинополь отправляет к ним епископов, как для исследования земель, так и чтобы проповедовать веру (αμα μέν και έπι Ιστορία των τόπων, αμα δε καί τήν πίστιν κηρΰξαι)». Из этого пассажа следует, что первой обязанностью миссионера была политическая разведка.

Выше шла речь о «миссионерских» настроениях императора Константина Багрянородного. Но гораздо больше было в этом правителе традиционного имперского отношения к варварам. Дело не в том, что он привнес в это отношение чтото особенное - просто именно от времени его правления дошла основная масса текстов, характеризующих позицию имперской власти. Желание поразить варваров роскошью парадного богослужения в храме Св. Софии - наиболее «миссионерская» из всех деталей приема иностранных посольств в Константинополе. Нет сомнений, что варварских посланцев и языческих правителей действительно приводили в этот храм, Дабы поразить их воображение и склонить к крещению. Обратим внимание на то место из сочинения Константина «Об Управлении империей», где венценосный писатель дает советы сыну, как следует отвергать разнообразные просьбы варварских посланцев. «Если потребуют когда‑либо и попросят либо хазары, либо турки, либо также росы, или какой иной народ из северных и скифских - а подобное случается частенько послать им что‑нибудь из царских одеяний… тебе нужно отвечать так: «Когда Бог сделал василевсом Константина Великого… Он послал ему через ангела эти мантии… и повелел ему положить их в великой… церкви… Св. Софии, и не каждый день облачаться в них… Они подвешены над святым престо· лом в алтаре этого самого храма. Прочие же царские одеяния… положены поверх святого сего престола… Мало того, есть и заклятье… василевса Константина, начертанное на… престоле Божьей церкви, как повелел ему Бог через ангела…“». Далее Константин Багрянородный советует кивать на завещание Константина Великого и в случае иных варварских запросов, будь то о «греческом огне» или о браке с византийской принцессой, но нас интересует вышепроцитированный и в каком‑то смысле самый дерзкий из предлагаемых обманов: в случае, если варвары возмечтают получить в подарок императорские одеяния и венцы, Константин кощунственным образом предлагает объявить эти обычные предметы, хранящиеся в дворцовом гардеробе, - священными и принадлежащими храму Св. Софии. Выдуманная императором отговорка предполагает, что варвары, просящие о таких подарках, бывали в Великой Церкви и видели те воздуси и напрестольные покрывала, на которые, видимо, и предлагает ссылаться Константин как на царские одежды. Теперь обратим внимание на то, что все вышеупомянутые речи император советует обращать к послам нехристианских народов (а хазары, большинство венгров и руссы к моменту написания труда все были некрещеными). Про них василевс точно знает, что они бывали в Св. Софии. Почему? Видимо, как раз потому, что их водили туда с миссионерскими целями. Однако самое интересное состоит в том, что Константин в своем обширном сочинении ни единым словом не упоминает об этой, воспитательной функции приема варваров в столице. Его волнует лишь одно: как избавляться от неприятных последствий подобных визитов. Миссионерская составляющая и педагогический эффект экскурсий в Св. Софию не подлежат сомнению, и все это замечательно отражено как в русской летописи, так и в анонимном сочинении о крещении Руси (сМ· ниже, с. 216). Но греков‑то волнует другое: как бы варвары не завладели тем, что им не положено!

Эти два дискурса - имперский и миссионерский - в реальной жизни сосуществовали, но в пространстве одного текста они не могли ужиться вместе: если варвары так жадны и коварны, как их описывает Константин, то принимать таких в православие как‑то даже неловко. Одно дело - абстрактные «языцы» и совсем другое - конкретные варвары. В сочинении Константина «О церемониях» приводится следующее славословие в адрес Бога: «Он просветил народы (τα εθνη έφώτισεν)… прославил победами благодетелей–императоров, а длани их подчиняет варваров» - с риторической точки зрения тут нет противоречия. В другом месте того же сочинения приведены песнопения, которые должны были исполняться партией венетов при праздновании Пятидесятницы: «Бог, умерив языкообразными явлениями пламени безбожие языцев, обещает через вас, о храбрейшие владыки (άνδρειότατοι δεσπόται), повоевать и уничтожить (έκπολεμήσαι επαγγέλλεται και έκμειωσαι) языческое безбожие. Такой‑то (здесь должно быть вставлено имя правящего императора. - С. И.), радость и возрождение ромеев, заставит иноязычных стать [нам] одноязычными по вере (όμογλώττους έν πίστει τούς άλλογλώττους έλκύσει)». В этом пассаже весьма интересно все словоупотребление: император должен добиться того самого результата, которого вроде бы уже добился Бог, этот результат даже выражен одним и тем же словом έκμειώσαι; кроме того, ему положено «воевать», но не с самими язычниками, а с их безбожием - однако слово произнесено; «иноязычных» следует «притащить» (έλκύσει) к истинной вере, но при этом «одноязычными» с ромеями они станут лишь в отношении веры, но не языка - а впрочем, не даром же язык здесь все‑таки упомянут!

I. Византия и крещение Руси

После разобранных выше (см. с. 169 ел.) свидетельств о первоначальном крещении Руси в 60–х гг. IX в. - в показаниях источников наступает длительный перерыв. Единствен, ный памятник, где описана хрисгианизаторская политика в отношении Руси, это «Повесть временных лет». Там под 912 г. рассказывается, что после заключения мира «царь же Леонъ почти послы рускые дарами… и присгави к ним мужи свои показати им церковную красоту… и страсти Господня… и мощи святых, учаще я к вере своей и показующе им исгиную веру» (. ПВА, с. 20). Хотя данный рассказ и содержит анахронизмы, позволяющие датировать его составление началом XII в., его основа вполне могла отражать практику X в. Однако о реакции послов летопись ничего не сообщает. Вели греки в этот период какую‑либо миссию на самой Руси или нет- неизвестно. Все наши данные на сей счет носят косвенный характер. Во–первых, остров Хортица на Днепре назван в сочинении Константина Багрянородного «Об управлении империей», написанном в начале 950–х гг., островом св. Григория. Император пишет, что руссы совершали на этом острове свои языческие жертвоприношения - но при этом он все равно носит в тексте христианское имя. Если считать, что так называли остров сами язычники–руссы, то это свидетельствовало бы о наличии там христианского святилища в честь святого Григория. Однако не менее вероятно, что номенклатура это не местная, а греческая, например, херсонская.

Во–вторых, в свите Ольги в Царьград прибыл некий «поп Григорий». Иные исследователи считают, что он был духовником княгини, которая, следовательно, успела креститься до своего визита. Однако Григорий по занимаемому им невысокому статусу не мог быть личным священником самой Ольги - скорее ему надлежало окормлять тех христиан, которые находились в ее посольстве. Итак, некоторые следы византийского христианства прослеживаются на Руси уже к середине X в.

Первыми развернутыми свидетельствами являются рассказы русской летописи и византийского хрониста Скилицы (XI в.) о крещении княгини Ольги, которое случилось то ли в 954-955 г., то ли в 957 г. У Скилицы этот рассказ помещен в тот же контекст, что и о крещении венгерских князей рулчу и Дюлы (см. с. 191). Потому‑то хронист и начинает свое краткое сообщение об этом с союза «и»: «И жена русского князя, некогда нападавшего с флотом на ромеев, по имени Эльга, после смерти своего мужа приехала в Константинополь. Крестившись и выказав искреннюю приверженность вере, она была осыпана почестями за свою приверженность (της προαιρέσεως) и отправилась домой». Особенности ритуала, по которому была крещена варварская правительница, описаны в русской летописи: Ольга «просвещена же бывши, радовашеся душею и теломъ. И поучи ю патреархъ о вере, и рече ей: «Благословена ты в женах руских, яко возлюби светъ, а тьму осгави. Благословити тя хотять сынове рустии и в последний родъ внукъ твоих». И заповеда ей о церковномъ уставе, о молитве и о посте, о милостыни и о въздержаньи тела чиста. Она же, поклонивши главу, сгояше, аки губа напаяема, внимающи ученья. И поклонившися патреарху, глаголющи: «Молитвами твоими, владыко, да схранена буду от сети неприязньны“. Бе же речено имя ей во крещеньи Олена… И благослови ю патреархъ, и отпусти ю». В действительности мы не знаем наверняка, не только когда, но и где именно крестилась Ольга. Возможно, данный летописный рассказ - не более чем описание обычной практики, но он ценен для нас и в таком случае. Как бы то ни было, не вызывает сомнений, что княгиня обратилась именно в греческое православие: креЩальное имя Елена было наречено ей в честь императрицы, супруги Константина VII, которая стала ее духовной матерью. (Об этом обычае см. с. 73.).

Крещение Ольги было с ее стороны важным политическим шагом, однако мы ничего не знаем о том, выказывала ли Византия в данном вопросе хоть какую‑нибудь инициативу. Зато нам точно известно, что отношения княгини с крестными родителями испортились немедленно, причем до такой степени, что в 959 г. она посылала за епископами к германскому королю Оттону! Независимо от того, касались ли разногласия церковной сферы или же носили чисто экономический характер, весьма важно, что Константинополь не сумел проявить достаточной гибкости, дабы покрепче привязать свежекрещенную правительницу к Империи.

Обращение Ольги не повлекло за собой христианизации Руси. Этот процесс начался при ее внуке Владимире, который поначалу пытался сформировать языческий пантеон, но затем склонился к тому, чтобы принять христианство из Византии. Как пишет Иларион в «Слове о законе и благодати», «Паче же слышано ему (Владимиру. - С. И.) бе всегда о благоверьнии земли Гречьске, хрисголюбиви же и сильне верою… како въ них деются силы и чюдеса и знамениа, како церкви людии исполнены, како веси и гради благоверьни вси въ молитвах предстоять, вси Богови пресгоять». Итак, положительный «имидж» Византии сыграл важную роль в решении князя (по крайней мере, так казалось киевлянину следующего поколения), но в какой степени шаг Владимира был вызван пропагандой со стороны греческих миссионеров - сказать трудно. Дело в том, что византийские авторы той поры ни единым словом не извещают о крещении Руси. Все подробности приходится узнавать либо из русских, либо из арабских, либо из западных источников.

И вот опять мы сталкиваемся с уже хорошо известным нам феноменом «молчания века» (ср. с. 106). Чем же оно вызвано на этот раз? А. Власто пишет: «Явное отсутствие интереса к обращению Владимира в византийских источниках, как и к его дальнейшим успехам, имеет несколько причин: политическая сдержанность, церковные трения, досада по поводу дела Анны и т. д., но основное - это ощущение, что Русь уже была крещена». Это и подобные утверждения не имеют под собой ровным счетом никаких оснований. Ни один из греков, писавших в X в. о Руси, не говорит о ней как о крещенной стране - напротив, скажем, Лев Диакон отзывается о русских как о диких язычниках. В той же тональности рассказывают о них и другие византийцы. Так что причины «молчания века» в другом: с русским христианством было непонятно что делать. Русь - слишком далекая и слишком большая, чтобы ее можно было надеяться подчинить. По справедливому замечанию А. Поппэ, христианизация Руси никак не была стимулирована Византией. «Идея обращения огромной страны не выношена в Константинополе, - пишет он. - Мы не склонны приписывать крещение [Руси] византийской инициативе».

История с обращением князя Владимира многократно пересказана и исследована со всех возможных точек зрения. Нас здесь интересует лишь миссионерская сторона вопроса. Что мы узнаём о действиях греков по обращению Руси? В летописной легенде о выборе веры, пусть имеющей весьма слабую фактическую опору и выражающей лишь позднейшую интерпретацию давних событий, порядок появления религиозных посольств таков: первыми приходят в Киев мусульмане, вторыми - «немцы», третьими - иудеи, и лишь «посемь же прислаша грьци къ Володимеру философа». Исследователей всегда волновал вопрос, кем был этот не названный по имени «философ». Скорее всего, летописец создал обобщенный образ византийского миссионера, названный так с намеком на Константина–Кирилла Философа. «Философу» вложена в уста длинная речь, якобы произнесенная перед Владимиром. О происхождении этого текста в науке велось немало споров. Наверняка можно утверждать, пожалуй, лишь то, что «Речь» не была реально произнесена перед князем Владимиром. Выдвигались предположения, будто летописец сочинил ее сам, или что на Руси бытовало отдельное сочинение о крещении, - однако теперь возобладало мнение, что данный текст был составлен впервые в IX в. При этом отвергнута гипотеза, будто сама «Речь» была приготовлена Константином–Кириллом для обращения хазарского кагана. Существует и еще одна маловероятная гипотеза: будто «Речь» была написана братом Константина–Кирилла, Мефодием, то ли для произнесения в Болгарии перед князем Борисом, то ли для произнесения в Моравии перед князем Святополком. Даже если справедлива вторая гипотеза, лексический состав памятника указывает на то, что впоследствии текст бытовал в Болгарии и лишь оттуда перекочевал на Русь. Для нас сейчас существенно следующее: ни один исследователь более не отрицает греческого происхождения «Речи». Сильная антииуд ейская струя в этом памятнике объясняется тем, что автор опирался на византийские антииудаисгические трактаты. Что более всего поражает в тексте, так это огромный перевес в нем ветхозаветного материала: 55,6% взято из Восьмикнижия, 23,3%- из Пророков и лишь 12,5% посвящены Христу.

другая удивительная особенность «Речи» - это обилие в ней апокрифического материала. Некоторым исследователям она кажется текстом, специально адаптированным для восприми я варваров, но с этим трудно согласиться: «Речь» перегружена именами и малосущественными для христианского учения деталями; она невероятно тяжеловесна и менее всего способна привлечь внимание любопытствующего язычника. Вряд ли ее можно счесть стандартным миссионерским текстом, рутинно применявшимся греками для обращения варваров.

Эпизод с «философом», хотя он и вставлен в летопись из какого‑то памятника, никак не связанного с Владимиром, не является и плодом чистого вымысла: в поведении грека можно заметить черты сходства с действиями других миссионеров. Так, живописание ужасов Страшного Суда встречалось в сцене обращения Бориса Болгарского византийцем Мефодием, а опора на тексты Ветхого Завета - в поведении Константина у фуллитов (ср. с. 151). Впрочем, если верить летописцу, все эти ухищрения «философа» не произвели достаточного впечатления на Владимира, который отказался креститься, заявив: «Пожду и еще мало».

Далее, согласно летописи, князь рассылает посольства по разным странам для «испытания вер». Приход его посланцев в Константинополь описан весьма подробно. «Царь рад бывъ, и честь велику створи имъ въ той же день. Наутрия посла к патреарху, глаголя сице: «Придоша Русь, пытающе веры нашея, да пристрой церковь и крилос, и самъ причинися в святительския ризы, да видять славу Бога нашего». Си слышавъ патреархъ повеле созвати крилось, по обычаю сгвориша праздникъ, и кадила вожьгоша, пенья и лики сьсгавиша. И Иде с ними в церковь, и посгавиша я на просграньне месте, Показающе красоту церковную, пенья и службы архиерейски, Пресгоянье дьяконъ, сказающе имъ служенье Бога своего. Они не во изуменьи бывше, удивившеся, похвалиша службу ихъ. И призваша я царя Василий и Косгянтинъ, ресга имъ: «Идете в землю вашю «и отпусгиша я с дары велики и съ честью».

Гораздо позднее, видимо, в XIII в., возник анонимный греческий памятник «Точный рассказ, как крестился русский народ». Текст базируется на рассказе о первом крещении Руси из Жизнеописания Василия I и на материалах русской летописи. Почти никаких новых сведений он не сообщает, кроме того, что русских послов в Константинополь прибыло четверо и что было это (в чем автор, впрочем, не уверен) то ли на праздник Иоанна Златоуста, то ли на Успение Богородицы. Однако те детали, которыми неведомый византийский автор украшает свой рассказ о визите киевлян, как фантастические, так и реалистические, сами по себе весьма показательны, поэтому мы позволим себе процитировать этот поздний

В Средние века православная религия распространялась от греков к другим народам. Наша книга о том, как развивался этот процесс и, главное, как относились к нему сами греки, зачем они добивались крещения «варваров» и что, по их мнению, происходило с «варварами» от этого крещения. Оговоримся сразу, что в дальнейшем, ради экономии места, мы больше не станем закавычивать слово «варвар», которое будет повторено в книге многие сотни раз – его оценочность и «цитатность» подразумеваются сами собой.

Автор ни в коем случае не ставил себе целью писать историю христианства в варварских землях. Данная работа – именно о миссии. До сих пор в мировой науке не существовало монографического исследования о византийском миссионерстве как о целостном феномене. Следует с самого начала подчеркнуть, что наша задача не богословская и не историкоцерковная, а историко–культурная: мы исходим из презумпции невмешательства сверхъестественных сил в земные дела и советуем всякому, кого это может покоробить, воздержаться от дальнейшего чтения.

Сергей Аркадьевич Иванов - Византийское миссионерство - Можно ли сделать из «варвара» христианина

Языки славянской культуры

ISBN ISSN 1727–9968

ISBN 5–94457–114–4

Сергей Иванов - Византийское миссионерство - Можно ли сделать из «варвара» христианина - Содержание

Предисловие

Введение

Глава I. Истоки

I. Раннехристианский взгляд на миссию

II. Греко–римская концепция «варварства»

III. Взгляд христианских апологетов на миссию

Глава II. Миссионерство позднеримской эпохи (III‑V вв.)

Глава III. Отношение к миссии у Отцов церкви

Глава IV. Миссии ранней Византии (VI в.)

I. Централизованная миссия

II. Эфиопия

III. Северная периферия

IV. Аравийский полуостров

V. Арабы византийско–персидского пограничья

VII. Персия

VIII. Итоги столетия

Глава V. Миссии средневизантийского времени (VII‑VIII вв.)

Глава VI. Новый подъем централизованной миссии (IX в.)

I. Культ апостолов

III. Хазария

IV. Константин–Кирилл

V. Василий I

VI. Моравия

VII. Болгария

IX. Итоги столетия

X. Западная миссия

Глава VII. Византийские миссии x в.: аланы, венгры, Русь

I. Византийское христианство на Северном Кавказе

II. Византийское христианство в Венгрии

III. Византия на пороге крестоносной идеологии

IV. Свидетельства об отношении византийцев X в. к миссии

I. Византия и крещение Руси

Глава VIII. Византийские миссии XI в.

Глава IX. Византийские миссии XII‑XIII вв.

I. Миссионерство Комнинов

II. Реликты византийского православия на Северном Кавказе

III. Византийская миссия 1204-1261 гг.

Глава X. Миссионерство поздневизантийской эпохи

Глава XI. Практика византийского миссионерства

Сергей Иванов - Византийское миссионерство - Можно ли сделать из «варвара» христианина - Введение

Назвав христианство миссионерской религией, мы допустили анахронизм уже по той простой причине, что самого понятия миссии не существовало вплоть до Нового времени. Ведь термин άποστολή, которым обозначалась миссия апостолов, был в греческом языке зарезервирован именно за ними и никогда не прилагался ни к кому другому. Что же касается латинского термина missio, то он официально появился лишь в 1622 г. , а неофициально – у Игнатия Лойолы в 1558 г. Следовательно, люди Средних веков, что на Западе, что на Востоке, не оперировали понятием «миссионер». В Новое время греки, так и не посмев задействовать священный термин άπόστολος, заимствовали латинское слово missionarius в форме μισιονάριος. Позже, в XVIII – нач. XIX в., появились термины άποστελλάρης, ίεροκήρυξ, έξαπόστολος, είσάγγελος. Лексема, при помощи которой в греческом языке обозначается миссионер теперь, появилась лишь в 1834 г. – это Ιεραπόστολος. Понятие «миссия» передавалось по–гречески как μισιοϋ, πέμψιμον, άπέσταλμα .

Весь этот терминологический разнобой лишний раз указывает на внешний, заимствованный характер самой концепции миссии для греческой культуры. Значит, мы будем искать в Византии то, о чем сами византийцы не знали? Именно так – ведь и господин Журден говорил прозой независимо от того, знал он об этом или нет. И все же наложение сетки современных понятий на древнюю культуру – вещь довольно рискованная. Всегда существует опасность слишком выпятить одно, пройти мимо другого. Мы постараемся помнить об этой опасности на всем протяжении нашей работы.

Сформулируем еще раз нашу задачу. Под миссионерством мы будем понимать целенаправленную деятельность церкви и отдельных энтузиастов по обращению в христианство зарубежных язычников. Имела ли место такая деятельность в Византии, и если да, то какова была ее интенсивность, – все это нам предстоит выяснить. Нам также желательно понять, что думали православные греки о своей обязанности насадить истинную веру среди варваров, как оценивали свои успехи и неудачи на этом поприще и в каких взаимоотношениях пребывали с крещеными варварами вплоть до момента создания у них самостоятельной церкви. Соответственно, говорить о взаимоотношениях Константинополя с уже сложившимися православными церквами мы будем лишь постольку, поскольку сами греки продолжали рассматривать свою деятельность там еще как миссионерскую. Но все это – лишь одна половина нашей задачи. Другая же состоит в том, чтобы понять, как христианизация варваров влияла на восприятие их греками: мог ли в их глазах варвар, крестившись, перестать быть варваром? А это, в свою очередь, ставит новый вопрос: как цели религиозного просвещения соотносились с целями имперской экспансии, если таковая имела место.

Главным объектом нашего внимания будет миссия, направлявшаяся Константинополем. Мы не собираемся отдельно рассказывать о миссионерской деятельности независимых от Византии «еретических» церквей (монофиситских, несторианских). В этой сфере грань провести довольно сложно: например, монофиситство в какой‑то период воспринималось Константинополем как терпимая форма христианства, если речь шла о миссии вне Империи, но в самой Византии оно при этом уже подвергалось преследованиям. И все‑таки сделать пусть условное размежевание необходимо, поскольку история, скажем, несторианских миссий в Китай – это огромная и важная тема, не имеющая никакого отношения к Византии. Миссионерская деятельность сирийской православной церкви – пограничный случай, и мы остановимся на нем лишь частично. Вообще‑то, именно сирийские монахи были мотором многих миссионерских предприятий. Например, сирийским клирикам принадлежала ведущая роль в деле просвещения Армении, они даже пытались создать армянский алфавит . Сирийской же была основа грузинского, персидского, аравийского православия. Именно общительным и многоязычным сирийцам миссионерский дух был свойствен в высшей мере. Например, в календаре обители Тур–Абдин на плато Мидьят в верховьях Тигра сохранились имена многих насельниковмиссионеров , оставшихся абсолютно неизвестными в Византии. Освещение этой темы будет ограничено в силу прискорбного незнакомства автора с сирийским языком. Все тексты на нем, которые мы привлекаем в нашем исследовании, использовались в переводах. Что же касается миссионерства мелькитской арабской церкви, т. е. православной, но действовавшей вне сферы имперской юрисдикции, то оно, строго говоря, не подпадает под определение византийского.

I. Auf der Maur, «Missionarische Tatigkeit der Benediktiner im Fruhmittelalter», Studien und Mitteilungen zur Geschichte des BenediktinerOrdens und seiner Zweige, Bd. 92 (1981), S. 119.

Понятие «ереси» идеологично и имеет смысл лишь в контексте представлений об «истинной» вере, поэтому, строго говоря, в данной работе им пользоваться не следовало бы. Тем не менее мы будем его употреблять в целях экономии места, чтобы избежать громоздкого описания вроде «толк христианства, в момент упоминания утративший благосклонность государственной власти в Константинополе».

Книга: Иванов, С.А. Византийское миссионерство: Можно ли сделать из «варвара» христианина? / С.А. Иванов. - М.: Языки славянской культуры, 2003. - 376 с., ил.

Характеристика: В монографии С.А. Иванова миссионерская деятельность Византии впервые рассматривается не столько с точки зрения «миссионируемого», сколько с точки зрения миссионера. Изучается не только влияние христианства на те или иные страны, но и мотив, которым руководствовались византийцы при обращении «варваров». Основной вопрос, поставленный автором: мог ли, в сознании византийца, «варвар» вообще стать христианином? Почему Византийская империя проиграла своим религиозным конкурентам мирное соперничество за Хорватию, Чехию, Боснию, Литву, Хазарию, Венгрию, Северный Кавказ?

В чём состояли главные миссионерские достижения Визнатии? Мы отвечаем на этот вопрос так: создание славянской азбуки, крещение Руси. Но ни один византийский источник IX в. ни разу не упоминает о Кирилле и Мефодии. Ни один грек, живший в Х в., не оставил ни строки о крещении Владимира. Такое молчание сопровождает и миссионерские инициативы Византии в Эфиопии, Аравии, Персии. Секрет в некоей фундаментальной особенности в восприятии средневековыми греками окружающего мира и самих себя. Раскрытию этой специфики и посвящена данная монография, в которой впервые в науке прослежена история византийского миссионерства на всём её протяжении.

Формат: Djvu.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников. Сайт сайт не содержит файлов книг, а предлагает ссылки на них. Ссылки на книги по истории предоставляются исключительно в ознакомительных целях. Если ссылка не работает, пожалуйста, сообщите об этом в комментариях либо через .

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие
Введение
Глава I. Истоки
I. Раннехристианский взгляд на миссию
II. Греко-римская концепция «варварства»
III. Взгляд христианских апологетов на миссию
Глава II. Миссионерство позднеримской эпохи (III–V вв.)
Глава III. Отношение к миссии у Отцов церкви
Глава IV. Миссии ранней Византии (VI в.)
I. Централизованная миссия
II. Эфиопия
III. Северная периферия
IV. Аравийский полуостров
V. Арабы византийско-персидского пограничья
VI. Судан
VII. Персия
VIII. Итоги столетия
Глава V. Миссии сред невизантийского времени (VII–VIII вв.)
Глава VI. Новый подъем централизованной миссии (IX в.)
I. Культ апостолов
II. Фотий
III. Хазария
IV. Константин-Кирилл
V. Василий!
VI. Моравия
VII. Болгария
VIII. Pycь
IX. Итоги столетия
X. Западная миссия
Глава VII. Византийские миссии X в.: аланы, венгры, Русь
I. Византийское христианство на Северном Кавказе
II. Византийское христианство в Венгрии
III. Византия на пороге крестоносной идеологии
IV. Свидетельства об отношении византийцев X в. к миссии
V. Византия и крещение Руси
Глава VIII. Византийские миссии XI в.
Глава IX. Византийские миссии XII–XIII вв.
I. Миссионерство Комнинов
II. Реликты византийского православия на Северном Кавказе
III. Византийская миссия 1204–1261 гг.
Глава X. Миссионерство поздневизантийской эпохи
Глава XI. Практика византийского миссионерства

Заключение
Сокращения
Указатель личных имен
Указатель топонимов и гидронимов
Указатель этнонимов и политонимов
Can a «Barbarian» Be Turned into a Christian?
Cultural History of Byzantine Missionary Activities (Summary)

Византийское миссионерство [Можно ли сделать из «варвара» христианина?] Иванов Сергей Аркадьевич

Глава IX. Византийские миссии XII‑XIII вв.

Глава IX. Византийские миссии XII?XIII вв.

I. Миссионерство Комнинов

Двенадцатое столетие стало периодом последнего расцвета централизованной Византийской империи. Внешнеполитическая ситуация складывалась более или менее благоприятно вплоть до 1176 г. В отношении к варварам XII в. отличается невероятным ростом империалистической риторики и сравнительным ослаблением христианизаторского пафоса.

В 1124 г. император Иоанн Комнин напал на турок–сельджуков в Малой Азии и, как рассказывает Иоанн Киннам, «обратив многих из них в благочестивую веру (??? ??? ?????? ????????? ?????), увеличил тем самым (????????) численность ромейского войска. Ведь они, не занимавшиеся земледелием, пили молоко и ели мясо, подобно скифам, и всегда в разных местах прямо в поле разбивали шатры, становясь от этого легкой добычей для тех, кто хотел напасть на них». Этот небольшой пассаж весьма красноречив: во–первых, христианизация воспринимается как закономерное следствие военной победы. Во–вторых, она ведет к включению варваров в византийскую армию. И лишь на третьем месте говорится, что христианизация приведет к смене образа жизни: варвары перейдут от кочевания к оседлости, а это сделает их собственную жизнь более безопасной. То есть, Киннам подразумевает, что крещение варваров выгодно Византии, однако в практическом плане не бесполезно и для самих варваров. Но вот о спасении душ, пресмыкавшихся во мраке язычества, - у него ни слова!

Итак, некоторые усилия по христианизации продолжались и в XII в., но основной акцент переносится с обращения варваров на их подчинение. Быть может, такое впечатление складывается из?за того, что данный период особенно богат панегирической литературой, в которой льстивые восхваления истинных или мнимых побед императоров заслоняли их же миссионерские свершения, но и это, впрочем, весьма характерно. Уже в конце XI в. Феофилакт Охридский в своем панегирике Алексею Комнину заявлял: «Царская божественность побеждает звероподобную природу [варваров]!» В дальнейшем же число таких заявлений резко возрастает, причем победам над варварами неизменно приписывается религиозное значение. Ритор Михаил Италик так взывает к императорам: «Пусть ведет вас Бог, как [вел он] древний Израиль… подчиняя варваров… предавая языцев». Энкомиаст Мануила Комнина Евфимий Малаки восклицает: «Кто [может быть] греховнее беззаконных и нечестивых варваров?!». Евстафий Солунский в панегирике Исааку Ангелу пишет: «Не скудеют у родоночальника зла [Диавола] дикие звери [варвары], наносящие вред пастве Божьей, однако всегда и у Бога, архипастыря христиан, найдется… тот, кто им противостанет и их уничтожит». Никифор Василаки в своем энкомии Иоанну Комнину объявляет пролитие варварской крови - богоугодным делом: «Клянусь твоими руками - варвароубийственными и христолюбивыми!» Варварам же панегирист от имени императора обещает: «Я брошу вас под ноги, под ноги самодержавные, под ноги прекрасные, ноги, благовествующие о мире (????? ???????????????? ???????)» . Слово «благовествующие» должно было бы значить - проповедующие христианство, но у Василаки даже оно звучит угрозой варварам!

Как видим, зачастую в XII в. боевые кличи у византийских панегиристов причудливо перемешиваются со словами о христианизации. Уже цитированный Евстафий Солунский в похвале императорам пишет: «Царям недостаточно детей, которые являются подарком их брака [с империей] - они честолюбиво стремятся завести себе детей при помощи войны; их подвиги производят им детей». Согласно Евстафию, Мануил Комнин, подобно Аврааму, превращает диких варваров в своих детей, подчиняя их своей власти и вере Христовой. Обращаясь к Мануилу, панегирист говорит: «Ты приводишь к Богу то, что чуждо вере (?? ??? ?????? ?????????), и ведешь отступников к познанию Бога, и наполняешь Божий загон овцами, которых Бог, великий Пастырь, принял, и они не высосывались из Его загона».

Видимо, цитированные панегирики произносились в связи с крещением мусульманских пленных: о том, что Мануил заботился об этом, свидетельствуют два распоряжения, изданные им в 1178 г., с детальными объяснениями того, какую анафему обязаны были произносить «мухаммедане», принимающие христианство (ср. с. 320). В правление Мануила предпринимались и какие?то собственно миссионерские шаги, но, как мы сейчас увидим, это была «пассивная» миссия. Так, Евфимий Торник в своей эпитафии афинскому митрополиту Николаю Айофеодориту, умершему в 1175 г., пишет: «Я видел, как ты излагал древние догматы спасения перед захожими язычниками (???? ?? ??? ????? ???????????? ?? ????????? ????? ??????? ????????????); вместе с Павлом нес ты имя Господа и сделался учителем языцев (??? ????? ?????????? ???????????). О, блестящий язык, который умел околдовать даже варваров (??? ????????? ??????????)! О, убедительность и сила слов, при помощи которых и горы, по выражению Господню, сдвигаются и переносятся на другое место, а превозносящиеся, то есть задирающие нос язычники (?? ???????? ???? ?????? ???????????) приходят к познанию истинной веры». Кто были эти «захожие» варвары - неизвестно. Тот же Торник в речи на приезд в Константинополь сельджукского султана дважды затрагивает религиозную проблематику. Первый случай - это причудливая метафора, которую можно воспринять как очень завуалированное предложение султану креститься. «Не нужна ли тебе купель? Вот, погрузись в воды реки и, когда твои глаза будут омыты, ты узришь того, кто царствует на небесах… Итак, почти императора, солнце вселенной». Вторая метафора более конкретна и важна: «Ты, [царь], убедил варваров прекратить насилия над христианами, предоставить им широкое поле для осуществления своего благочестия (????? ????? ?????? ???????? ??? ?? ?????????????? ??? ?????????) и принять в каждом городе духовных градодержцев [епископов]… Ты выдаешь замуж вдовиц - но не молодых, как то велит апостольская заповедь, а издавна вдовствующих и стосковавшихся по супружеской любви, и ныне церкви Востока вновь оделись в белые одежды и поют брачные песни, и утешают своих чад, опять полностью возвращенных им, и предмет брачных песнопений - исключительно император». Речь, безусловно, идет о том, что император убедил султана провозгласить веротерпимость и принять в завоеванных мусульманами византийских городах епископов из Кон стантинополя. Метафорика брака - дело обычное при описании пастырских назначений, и тут Торник не оригинален. Однако весьма интересно, как он обращается с новозаветной цитатой: в Первом послании к Тимофею сказано: «Молодых же вдовиц не принимай, ибо они… желают вступать в брак» (1 Тим. 5. 11). Панегирист отвергает этот завет и настаивает, что в «брак» должны вступать как раз «издавна вдовствующие». Можно предположить, что здесь скрыта какая?то полемика: видимо, некоторые люди при дворе считали, что достигнутое соглашение о веротерпимости следует использовать для открытия новых кафедр, т. е. для миссии, - Евфимий же присоединяется к мнению, что ситуацией нужно пользоваться лишь для окормления греков, оказавшихся под вражеским господством.

Имперский характер религиозной политики и, наоборот, религиозная окрашенность империализма в Византии накануне 1204 г. хорошо видны на следующем примере: в 1203 г. Робер де Клари встретил при Константинопольском дворе «нубийского царя», который прибыл туда с визитом после паломничества в Иерусалим. «В его стране, - рассказывает де Клари, - все христиане от рождения, дети получают крест на лоб при помощи каленого железа». Эта деталь, вообще?то характерная для Эфиопии, заставляет сомневаться, из какой именно африканской страны был царь, но нам–??, собственно, это и не так важно. Существенно лишь, что, оказывается, и на краю гибели Константинополь продолжал поддерживать отношения с бесконечно далекими, отрезанными от Империи огромным исламским миром христианскими странами Африки. Вряд ли здесь был чисто политический расчет - скорее сохранявшаяся с ранневизантийских времен претензия на символическое господство в православном мире.

Из книги Знание и Мудрость автора Маритен Жак

Глава. IV О КАТОЛИЧЕСКОМ МЫШЛЕНИИ И О МИССИИ КАТОЛИЦИЗМА Интеллектуальная миссия католицизма столь же трудна, сколь важна. Человек существует во времени и подвержен всем превратностям становления. Член мистического Тела Христова, он прича-стен вечности, его самая что ни

Из книги Религия и культура автора Маритен Жак

Глава IV О КАТОЛИЧЕСКОМ МЫШЛЕНИИ И О МИССИИ КАТОЛИЦИЗМА Интеллектуальная миссия католицизма столь же трудна, сколь важна. Человек существует во времени и подвержен всем превратностям становления. Член мистического Тела Христова, он причастен вечности, его самая что ни на

Из книги Статьи автора Мейендорф Иоанн Феофилович

Из книги Господу помолимся автора Чистяков Георгий

Византийские песнописцы Простота, столь характерная для песнопений, составляющихся «старцами первоначальными» (так назвал древнейших христианских аскетов в одной из своих статей А. С. Пушкин), в Византии сменяется «плетением словес». Византийские гимнографы понимают,

Из книги История Греко-восточной церкви под властью турок автора Лебедев Алексей Петрович

I. Последние византийские историки. Известен целый ряд историков, рассказывавших о событиях Византийской империи от V в. до падения Константинополя при Магомете II. Эти историки имели свои особенности, которые переходили как бы по наследству от одного такого историка к

Из книги Византийское миссионерство [Можно ли сделать из «варвара» христианина?] автора Иванов Сергей Аркадьевич

Глава IV. Миссии ранней Византии (VI в.) I. Централизованная миссия В шестом столетии происходит мощное расширение христианского ареала, причем главная роль здесь принадлежит централизованной миссии. Началась ли эта деятельность при Юстиниане I или еще при его

Из книги Агиология автора Никулина Елена Николаевна

Глава V. Миссии средневизантийского времени (VII?VIII вв.) IВ нач. VII в. политика «государственной» христианизации продолжалась. В 619 г. император Ираклий обратил «гуннского» вождя Органа. Подробный рассказ об этом обряде содержится у патриарха Никифора: «Владыка народа гуннов

Из книги История толкования Ветхого Завета автора Радович Амфилохий

Глава VI. Новый подъем централизованной миссии (IX в.) I. Культ апостолов Судя по некоторым признакам, на рубеже VIII?IX вв. в Империи наметился подъем миссионерской деятельности. Начнем с мелких признаков этого процесса: хронист Феофан Исповедник, рассказывая о крещении

Из книги Религиозное паломничество в христианстве, буддизме и мусульманстве: социокультурные, коммуникационные и цивилизационные аспекты автора Житенёв Сергей Юрьевич

Глава VII. Византийские миссии x в.: аланы, венгры, Русь

Из книги автора

Глава VIII. Византийские миссии XI в. IОдиннадцатый век, в отличие от других столетий, оставил нам довольно много парадных императорских портретов. Одно из этих изображений представляет особый интерес для нашей темы (рис. 2). На рельефе из слоновой кости изображена

Из книги автора

7. Об Апостольской миссии. О миссии как деле всей Церкви 30 Декабр[я] 1886/11 Янв[аря] 1887. Вторник<… > Придет время: образованные умы, ныне служащие инославию, сами же разнесут его по клочкам как ложь, а наши невежественные умы православные – разовьются и отразят весь блеск

Из книги автора

Византийские мученики VII–IX веков Следующие по времени гонения – это преследования православных еретиками монофилитами (VII век) и иконоборцами (VIII–IX века).Чистоту Православия перед монофилитами отстаивали св. папа Мартин Исповедник († 655,14 апреля) и прп. Максим

Из книги автора

Из книги автора

1. Византийские императоры Святая Пульхерия(память 10/23 сентября, 399–453)Святая Пульхерия (398–453) была дочерью императора Аркадия, старшей сестрой, воспитательницей и наставницей ими. Феодосия II (408–450). Получила разностороннее образование, отличалась мудростью и

Из книги автора

ВИЗАНТИЙСКИЕ ТОЛКОВАТЕЛИ ВЕТХОГО ЗАВЕТА X–XV СТОЛЕТИЙ После св. Фотия в Византии на протяжении некоторого времени мы не встречаем ни одной сколько–нибудь значительной личности, которая в богословие вообще и в экзегезу в особенности внесла бы что–нибудь новое и

Из книги автора

3.1. Паломничество в России и византийские корни православной культуры богомолья Паломническая традиция, как религиозный и социокультурный феномен, пришла на Русь из Византийской империи тысячу лет назад сразу же вместе с принятием христианства. К.Н. Леонтьев писал о

Похожие материалы:

1. Тимофеевка - и в лекарстве и в корму
2. Как приготовить беляши с мясом на сковороде пошаговый рецепт
3. Как приготовить грибы шампиньоны с картошкой
4. Клюквенный кисель из замороженной клюквы