Будущий руководитель ТАССР был причиной ареста и гибели «железного наркома» Лаврентия Берии. Часть 2-я

Один из самых загадочных политиков СССР Семен Денисович Игнатьев - первый секретарь Татарского обкома КПСС в 1958 - 1960 годах, стал героем книги профессора-историка Булата Султанбекова «Семен Игнатьев: свет и тени биографии сталинского министра». Во второй части биографического очерка «БИЗНЕС Online» рассказывает историю восхождения, политического краха и чудесного спасения последнего сталинского министра государственной безопасности СССР.

Семен Игнатьев

ПЕЩЕРА АЛАДДИНА В ЗАКРОМАХ БЕРЛИНА

Сразу по приезде в Москву в конце декабря 1950 года, после беседы с Маленковым, Политбюро утверждает Семена Игнатьева заведующим отделом партийных, комсомольских и профсоюзных организаций ЦК ВКП(б). Это был ключевой отдел, ведавший назначением и перемещением всей советской политической элиты. В рамках новой должности Игнатьев был включен в специальную комиссию ЦК, возглавляемую Георгием Маленковым , по проверке взаимных жалоб министра госбезопасности Виктора Абакумова и заместителя министра МВД Ивана Серова . Они уличали друг друга в присвоении трофеев, краже отпускаемых Сталину продуктов и других дурно пахнущих поступках.

Действительно, некоторые из «власть имущих» в побежденной Германии ложку мимо рта не проносили. И поплатились за масштабы мародерства. Например, в эти же годы был арестован генерал Алексей Сиднев , занимавший пост министра госбезопасности Татарии, в 1945 году - начальник оперативного сектора МВД СССР в Берлине, подчинявшийся непосредственно Серову. Протоколы его допросов напоминают описание содержимого пещеры Аладдина. Только во время одной из многочисленных поездок из Берлина в Ленинград он вывез на свою квартиру 40 чемоданов, набитых драгоценностями, антиквариатом и мехами. Увы, таких Сидневых было немало. Одно дело, когда по указанию Сталина солдатам и младшим офицерам разрешали отправлять домой обнищавшим семьям несколько небольших посылок с носильными вещами, во множестве валявшимися в брошенных складах, магазинах и домах, и совершенно другое, когда везли трофеи машинами, вагонами, самолетами.

Правда, в доносах Серова, кроме обвинений «трофейного» характера, были и политические попытки. В частности, он написал, что Абакумов в октябре 1941 года приобрел для себя и приближенных генералов болотные сапоги. Это якобы свидетельствовало о неверии в победу и подготовке к бегству. Хотя известно, что осенью 1941 года не исключалась сдача Москвы, и различные структуры власти, в том числе и спецслужбы, готовились к работе в оккупированном городе и его окрестностях. Минировались здания, в которых могли разместиться штабы противника, создавались подпольные диверсионные группы и т. п., и приобретение такой экипировки было связано, очевидно, с этими обстоятельствами. Вообще, Серов, судя по содержанию показаний, предстает мелким провокатором и доносчиком. Абакумов как личность был намного крупнее.

В общем, «трофейную» склоку двух высокопоставленных чекистов, которая началась еще в 1948 году, до 1951-го по существу не рассматривали. Очевидно, для Сталина она представлялась недостаточно значительной. В информации «фигурантов» не было политики, а воровством у нас никого не удивишь. И вдруг история приобретает актуальность, для ее расследования назначается ни много ни мало специальная комиссия ЦК. Почему?

К этому времени борьба за власть и влияние на стареющего вождя достигла апогея. А сам Сталин, предвидя печальную судьбу, ждущую отставного лидера в СССР, стремился сохранить, а значит - укрепить свое положение. Боязнь усиления роли спецслужб и желание ограничить их влияние сочеталось с постоянным стремлением использовать их для укрепления собственных позиций. За мгновенно возникающими и столь же быстро распадающимися союзами чувствовалась его рука, его режиссура. А один из «героев» разыгрывающегося смертельного фарса был ни кто иной, как генерал-полковник Виктор Абакумов, в годы войны возглавлявший знаменитый СМЕРШ. В 1946 году он сменил на посту министра госбезопасности СССР Всеволода Меркулова , который, по мнению Сталина, был слишком предан Лаврентию Берии , и такая «связка» становилась опасной. Абакумов тогда существенно ослабил влияние Берии на органы госбезопасности, но теперь, через 5 лет, пришел и его черед потесниться.

Взяв в свои руки расследование дела Абакумова и его подчиненных, Игнатьев по требованию Сталина и Маленкова одновременно реанимировал «дело врачей», заведенное задолго до его прихода в ЦК. Речь шла о создании картины сионистского заговора против страны. Были арестованы крупные медики, в том числе и личный врач Сталина профессор Владимир Виноградов . Их обвиняли в причастности к смерти ряда видных деятелей партии и международного коммунистического движения. По сравнению с взаимными обвинениями в «барахольстве» все становилось намного серьезнее.

Автор книги «Семен Игнатьев. Свет и тени биографии сталинского министра» профессор-историк Булат Султанбеков подчеркивает, что в «деле врачей» Игнатьев играл подсобную роль. Султанбеков поддерживает точку зрения одного из основных фигурантов «дела» профессора Якова Рапопорта : сценарий был разработан самим Сталиным, а главным исполнителем стал подполковник Михаил Рюмин, которого он лично инструктировал. Рюмин в июле 1951 года сделал стремительную карьеру от старшего следователя до заместителя министра госбезопасности СССР. Вот как описывает известный исследователь истории спецслужб Константин Столяров содержание информации, предоставленной Сталину: «Рюмин придумал еврейский заговор и во главе поставил своего бывшего министра. По Рюмину выходило, что евреи решили сделать марионеточным диктатором Абакумова, а на самом деле собирались править страной сами... Сталину схема понравилась».

2 июля 1951 года Рюмин прямо в кабинете Игнатьева написал докладную записку Сталину о том, что Абакумов покрывает врагов народа и сионистов. В тот же день при помощи Маленкова записка дошла до адресата.

(Впоследствии Рюмин по поручению Сталина стал главным исполнителем в расследовании «дела Абакумова», самолично избивая того на допросах. В присутствии членов Политбюро и Игнатьева он докладывал Сталину о ходе следствия и получал дальнейшие инструкции. После завершения самой грязной работы Рюмин немедленно был признан человеком малограмотным, морально разложившимся, допускающим поступки и действия, компрометирующие «органы». 17 ноября 1952 года М.Д. Рюмин был смещен с поста замминистра, а после смерти Сталина арестован, судим и расстрелян).

Дальше события развивались в духе шекспировских трагедий. В половине первого ночи 5 июля 1951 года в кабинете Сталина собрались члены Политбюро Молотов, Булганин, Берия и Маленков, которые были ознакомлены с запиской Рюмина. В приемной в ожидании вызова сидели Абакумов и его заместитель Сергей Огольцов . Отдельно от них в соседнем кабинете находился в «засаде» Рюмин. Через полчаса вызвали Абакумова, и Берия объявил ему, что он снят с поста министра, кратко повторив обвинения, содержавшиеся в письме Рюмина. Когда оторопевший от неожиданности Абакумов попытался оправдываться, в кабинете появился Рюмин и в течение получаса разоблачал уже бывшего министра, делая особый упор на его связи с сионистами. Потом на пять минут был приглашен Огольцов, ему объявили, что он будет исполнять обязанности министра, а заместителем станет Рюмин. После этого все трое в 2 часа 25 минут покинули кабинет, а через 20 минут вышли члены Политбюро.

11 июля 1951 года, глубоким вечером, состоялось короткое заседание Политбюро, на котором Сталин объявил Игнатьеву о назначении его представителем ЦК в МГБ. Игнатьев должен был возглавить следствие по делу Абакумова.

12 июля Абакумова арестовали, предъявив обвинение по статье 58-1 б УК РСФСР «Измена Родине, совершенная военнослужащим». Единственная мера наказания - расстрел. (Виктор Семенович Абакумов был предан закрытому суду в Ленинграде и 19 декабря 1954 года расстрелян в Левашово под Ленинградом. В 1997 году Военной коллегией Верховного суда был частично реабилитирован: с него было снято обвинение в измене Родине, а приговор был переквалифицирован по статье «Воинско-должностные преступления» и заменен 25 годами заключения).

9 августа 1951 года указом Президиума Верховного Совета СССР С.Д. Игнатьева назначают министром госбезопасности СССР. Одновременно за ним сохранялся пост руководителя отдела ЦК.

ИГНАТЬЕВ БРАЛ САЛФЕТКУ...

Вот как описывают те события в политическом детективе «Евангелие от палача» братья Аркадий и Георгий Вайнеры : Все эти кровавые серуны попрятались по норам и ждали с ужасом приказа о назначении нового министра государственной безопасности. И, наконец, он грянул. И товарищ Сталин показал всем, почему ни Лавруха, ни Маленков, ни Каганович - вообще никто из его шайки не может с ним тягаться. А назначил он министром Семена Денисовича Игнатьева. Ни лихого бесстрашного проходимца Крутованова, ни хитроумного палача Кабулова, ни террориста Судоплатова, ни шпиона Фитина, ни убийцу Рухадзе, ни своих подрастающих молодых вожденят. Игнатьева, министра государственного ничтожества Семена Денисовича. Не личность и не профессионала сыска, но который мог гарантировать Пахану одно - бесшумную и безжалостную борьбу кланов в Конторе с неизбежным доносительством наверх о любом нелояльном поступке конкурента. И ладушки! Великая прихотливая изощренность изгибов судьбы... Ключи от главного хранилища тайн Абакумова попали к этому сумрачному тяжелоносому существу с бесприметным лицом понятого.

На второй день работы Игнатьев назначил расширенное совещание руководства и актива министерства. Изо всех государственных добродетелей Игнатьева самое большое впечатление произвела его чистоплотность. На столе около него лежала стопка белых бумажных салфеток, и когда раздавался звонок по правительственной связи, Игнатьев брал салфетку, аккуратно оборачивал ею телефонную трубку и тогда подносил к уху: «Игнатьев слушает!». С некоторыми из присутствующих он поздоровался за руку, и тут же побрызгал на ладонь из синего флакона духами «Огни Москвы» и тщательно протер салфеткой. И молвил свое первое слово веско и грозно: «Фатит!». Мы все замерли, а он разъяснил: «Фатит, товарищи, либеральничать. Пора всем нашим врагам, врагам нашей Родины, партии и лично товарища Сталина накрутить фосты по-настоящему!». Я взглянул на счастливое лицо Миньки Рюмина и понял, что отныне из уважения к дикции нового министра он станет называть меня «Фаткин».

Игнатьев стал третьим, после Феликса Дзержинского и Вячеслава Менжинского , руководителем госбезопасности, не имеющим ни воинского, ни специального звания (о чем позже, при оформлении пенсии, весьма сожалел). Опять же третьим в истории СССР, после Ежова и Берии, это был случай назначения партработника руководителем спецслужб. Вот таким образом сменив Виктора Абакумова, Семен Игнатьев стал последним министром госбезопасности СССР не только при Сталине, но и вообще в истории. После его снятия должность была упразднена в связи с реорганизацией силовых структур и дележом власти, вызванных кончиной вождя.

Ветераны спецслужб, помнившие приход нового министра, отмечали особенности стиля его работы. В отличие от своих предшественников Ежова, Берии и Абакумова, он всячески избегал личного участия в допросах и даже отказался подписывать расстрельные приказы, заметив, что это дело коменданта Лубянки, а не министра. Генерал Василий Рясной , работавший тогда в центральном аппарате МГБ, впоследствии говорил, что партийный работник Игнатьев попал на эту должность «как кур в ощип» и тяготился своими обязанностями.

Весьма интересный, но не во всем корректный анализ деятельности руководителей советских спецслужб содержится в публикациях «Комсомольской правды» «Кто был самым „железным наркомом“ Сталина?» и «Еще раз о „железных наркомах“ Сталина». Приводятся количественные сведения о политических репрессиях во время руководства ЧК-ОГПУ, НКВД, НКГБ и МВД Дзержинским, Менжинским, Ягодой, Ежовым, Берией, Меркуловым, Абакумовым, Игнатьевым, Кругловым. Из них следует, что наименьшее количество приговоренных к различным срокам заключения и смертной казни было как раз в период руководства Игнатьева. Некорректность этих сравнений, считает профессор Султанбеков, в том, что не учитывается срок пребывания указанных лиц на должности и ряд других важный обстоятельств. Например, из этой статистики следует, что по «бескровности» и «либерализму» второе место после Семена Игнатьева занимает... Феликс Дзержинский.

Так или иначе, но Сталин предупредил Игнатьева, что если подследственные по «делу врачей» не сознаются в своих преступлениях, то он сам окажется на их месте, или рядом с Абакумовым в одной из соседних камер. Как впоследствии писал один из публицистов, Игнатьеву приказали «снять белые перчатки». Игнатьев не просто попал, а влип в Большую Историю. Это дело, как сейчас представляется, было только верхушкой политического «айсберга», важной, но все-таки частью многоходовой комбинации, призванной «окончательно решить» еврейский вопрос в стране.

«ДЕЛО БЕЙЛИСА АТОМНОГО ВЕКА»

Не столь важно, был Сталин юдофобом или нет, но в государственных планах эта «еврейская карта», безусловно, имелась. Свою роль сыграло разочарование Сталина политикой государства Израиль, созданию которого на первых порах он весьма способствовал как дипломатическим путем (первой страной, признавшей де-юре еврейское государство в полном объеме 17 мая 1948 года, стал Советский Союз), так и содействием в снабжении оружием через Чехословакию. Сталин надеялся получить в лице Израиля базу влияния на Ближнем Востоке в противовес реакционным, прозападным режимам в арабских государствах. Однако его лидеры все более стали опираться на поддержку Англии, Франции и особенно США.

В СССР начинается антиеврейская истерия, охватившая не только медицину. Расхожим становится термин «убийцы в белых халатах», внедренный прессой в массовое сознание граждан. В составе 2-го управления МГБ СССР 1 декабря 1951 года создается 13-й антисионистский отдел, о чем было сразу доложено Сталину и получено его одобрение (правда, со смертью вождя он так и не успел приступить к работе). Создается Еврейская автономная область на Дальнем Востоке, высказываются версии, что готовилась массовая депортация евреев на Восток страны, и чуть ли не эшелоны уже подгоняли к Москве. Даже в биографии Берии пытались отыскать еврейские корни!

С осуждением антиеврейской кампании в СССР выступили президент США Дуайт Эйзенхауэр , английский премьер Уинстон Черчилль , многие видные ученые и деятели культуры. В западных СМИ появилось хлесткое определение «делу врачей» - «дело Бейлиса атомного века».

Профессор истории Булат Султанбеков работал в 1954 - 1961 годах инструктором Татарского обкома КПСС и выполнял некоторые личные, в том числе конфиденциальные поручения Игнатьева, несколько раз доверительно с ним беседовал. Вот что он пишет: «Однажды, по неосторожности, задал ему вопрос о „деле врачей“. Ответ был краток и сух: „Оно было начато Сталиным и Маленковым до меня, я раз в неделю докладывал о его ходе по телефону или лично“. Чувствовалось по тону, что тема для него крайне неприятна и болезненна, но для меня этот бестактный, как я потом понял, вопрос, негативных последствий не имел».

«ИГНАТЬЕВЩИНА» ПРОТИВ «БЕРИЕВЩИНЫ»

Пребывание на посту министра госбезопасности страны сделало имя Игнатьева нарицательным, что не часто бывает даже с очень крупными деятелями. Не случайно Лаврентий Берия, рвавшийся к власти после смерти вождя и обещавший провести либеральные реформы в марте-июне 1953 года, неоднократно заявлял, что он ликвидировал в свое время «ежовщину», а теперь покончит и с «игнатьевщиной», обозначив этим термином новый разгул репрессий в последние годы жизни Сталина. Хрущев же в июле 1953 года на пленуме ЦК КПСС, посвященном ликвидации уже «бериевщины», говорил, что не надо было Игнатьеву соглашаться на должность министра госбезопасности: по своему характеру он слишком мягок и не походит для такой работы. Упрощенно говоря, по оценке Берии Игнатьев - прямой наследник и продолжатель кровавых дел Ежова, по мнению Хрущева - случайно попавший на Лубянку мягкотелый либерал. Все остальные оценки - а их немало - располагаются между этими двумя крайностями. Что же касается согласия занять пост силового министра, то его у Игнатьева не спрашивали, предложения вождя исполнялись беспрекословно.

Период с конца 1952-го и по 5 марта 1953 года (день смерти Сталина) - пик всей государственной карьеры Семена Игнатьева. В этих временных рамках было завершено «дело врачей», разгромлена «абакумовско-сионистская группа» в МГБ. Игнатьеву же Сталин поручил расследование и так называемого «мингрельского дела», косвенно направленного против Берии, мингрела по национальности. Все это сделало Игнатьева любимцем вождя и вызвало у Берии настороженность, переросшую в прямую вражду. Однако Маленков пока успешно блокировал его попытки уменьшить влияние своего выдвиженца.

Многие во властных структурах полагали, что Игнатьев может занять более высокий пост, чем министерский, и для этого были веские основания. Ему поручают аресты ряда лиц из окружения вождя, в том числе и начальника его личной охраны, вороватого, но преданного генерала Николая Власика . Тот был уволен «за злоупотребления» в мае 1952 года и послан на небольшую должность в один из исправительно-трудовых лагерей на Урале. Вскоре его вызывают в Москву и 15 декабря арестовывают. Игнатьев доложил об этом Сталину и получил от него указание допрашивать Власика жестко, без скидок на прежние заслуги. Власика судили, дали 10 лет, но в 1956 году помиловали.

Недавно стало известно, что Сталин поручал Игнатьеву организацию ряда «резонансных» террористических акций за рубежом. В частности, убийство руководителя Югославии маршала Иосипа Броз Тито , бывшего главы Временного правительства России Александра Керенского и некоторые другие операции подобного рода. Их осуществлению помешала смерть «заказчика». В начале 50-х годов Сталин предполагал осуществить крупные внешнеполитические проекты, в реализации которых значительная роль отводилась внешней разведке. Например, выдвинул идею создания единой Германии с учетом интересов Советского Союза. Министр Игнатьев еще до смерти вождя утвердил специальный зондажный вопросник советских спецслужб по этой теме. Также Сталина очень заинтересовал проект «Путь Британии к социализму», разработанный местной компартией, о чем советский лидер несколько раз совещался с Гарри Поллитом , руководителем британских коммунистов. Но самое большое значение Сталин придавал все-таки силовым методам достижения мирового господства. По инициативе Игнатьева Сталин проводит в декабре 1951 года совещание по дальнейшему совершенствованию деятельности внешней разведки и контрразведки. Еще до этого на Политбюро был утвержден разработанный совместно с Министерством обороны план превентивных диверсионных операций по уничтожению баз НАТО в Европе в случае угрозы войны.

Привлекался Игнатьев и к работе по решению проблем разукрупнения территорий, создания новых областей и укомплектования их кадрами. В ТАССР, например, были образованы Казанская, Чистопольская и Бугульминская области и, соответственно, Татарский крайком и обком партии, упраздненные вскоре после кончины диктатора. Круг вопросов, по которым он советовался с Игнатьевым, был широк и выходил далеко за пределы компетенции и обязанностей министра госбезопасности. Создается впечатление, что он в конце 1952 года, действительно, мог рассматриваться Сталиным в качестве одного из своих преемников. С 16 октября 1952 года Игнатьев становится членом Президиума ЦК партии, то есть одним из руководителей страны.

В росте авторитета Игнатьева в глазах вождя сыграл большую роль не только его огромный опыт руководящей партийно-государственной работы в целом, но и знание положения дел в национальных республиках. Никто из «ближайшего окружения» не имел такого опыта работы в «мусульманских» регионах, а они привлекали все большее внимание вождя по причинам как внутренним, так и международным.

С 19 мая 1952 года на Игнатьева возлагают и обязанности начальника личной охраны. Такого доверия не удостаивался ни один из руководителей спецслужб. Именно ему 1 марта 1953 года позвонили охранники, обнаружив лежащего без сознания Сталина. Игнатьев немедленно сообщил о случившемся Маленкову, Берии и Хрущеву. Последние дни он периодически приезжал на Ближнюю дачу. 5 марта Сталин умер, не приходя в сознание.

УБИЙЦА СТАЛИНА?

Историк и публицист Юрий Мухин выдвинул сенсационную версию роли Игнатьева в событиях начала марта 1953 года, назвав его вместе с Маленковым и Хрущевым «главным организатором убийства Сталина». Фигурирует и не названный врач, который якобы выполнял задание Игнатьева. Конечно, это только одна из многочисленных версий, которую повторил в более категоричной форме Сергей Кремлев в книге «Великий Берия. Лучший менеджер ХХ века». Называется зловещая «триада», осуществившая убийство. Вдохновитель - пятая колонна, сионисты. Покровитель - Хрущев. Ответственный исполнитель - Игнатьев. В книге появилось и новое средство, использованное для ликвидации вождя - сосуд с ртутью, спрятанный на чердаке дачи. Другой исследователь, Елена Прудникова , автор книги «Берия. Последний рыцарь Сталина», вообще живописует подробности, из которых следует, что Игнатьев вместе с Хрущевым стоял рядом с исполнителем убийства. Впрочем, кому только ни приписывают вину в смерти Сталина, но чаще всего вспоминают слова Берии, якобы сказанные Молотову: «Я его убрал, я вас всех спас».

В настоящее время большинство исследователей считает, что кончина Сталина последовала в результате обострения длительной болезни, приведшей к инсульту. Сыграли свою роль растерянность обслуживающего персонала и представителей кремлевского руководства, неприятие из-за этого срочных мер по оказанию медицинской помощи. Речь может идти, таким образом, о неумышленном, недостаточно добросовестном выполнении своих обязанностей целым рядом лиц - от охранников до руководителей партии и государства. Трагический исход связан также с несовершенством системы обслуживания оповещения, созданной самим Сталиным на Ближней даче, и тем, что в последние месяцы своей жизни он отказался от консультаций высококвалифицированных медиков.

Неожиданная смерть Сталина круто изменила ситуацию в стране, а последовавшие за ней события стали роковыми для политической карьеры Семена Игнатьева и даже чуть было не стоили ему жизни.

Ни в одном из воспоминаний о последних днях и похоронах Сталина имя Игнатьева не упоминается. Создается впечатление, что он был сразу же отстранен от всех видов деятельности, связанной с государственной безопасностью. 5 марта 1953 года, когда Сталин еще агонизировал на Ближней даче, в его кремлевском кабинете собрались шесть членов Президиума и несколько членов ЦК. Пригласили и Игнатьева. Этот весьма узкий круг участников, не имевший кворума, но названный потом в печати «совместным заседанием Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР», принял следующие решения: Маленков становился Председателем Совета министров, Хрущев «сосредотачивался» на работе в ЦК КПСС, Берия стал первым заместителем Маленкова и возглавил Министерство внутренних дел, куда вошло и Министерство госбезопасности. Игнатьев по предложению Маленкова был назначен секретарем ЦК КПСС. По словам самого Игнатьева, Берия, хотя и не возражал против этого назначения, но прокомментировал его «какой-то ехидной репликой».

В объявленном в газетах составе Президиума ЦК КПСС уже не было Игнатьева. Должность секретаря ЦК делала его второстепенной фигурой. Формально он призван был курировать органы госбезопасности, но все понимали, что ставший его руководителем политический «тяжеловес» Берия этого не допустит.

По предложению Берии на заседаниях Президиума ЦК КПСС были приняты решения о прекращении ряда следственных дел и освобождении уже осужденных. Наиболее резонансным было сообщение в печати 4 апреля 1953 года о полной реабилитации «врачей-вредителей». 14 профессоров и один врач (личный врач Жданова Г.М. Майоров) были признаны невиновными. Завершались сообщения в «Правде» и «Известиях» словами: «Лица, виновные в незаконном ведении следствия, арестованы и привлечены к уголовной ответственности». 6 апреля в редакционной статье «Правды» виновников беззакония перечислили уже по фамилиям. Бывший министр МГБ Игнатьев «проявил политическую слепоту и ротозейство, оказался на поводу у таких политических авантюристов, как бывший зам. министра и начальник следственной части, непосредственно руководивший следствием Рюмин, ныне арестованный». Рюмин был назван скрытым врагом государства и народа. Для Игнатьева эти официальные публикации означали гибель, пока политическую. Президиум ЦК по предложению Берии обязал бывшего министра представить объяснения. Его предстоящую судьбу можно было предугадать, исходя из завершающего пункта документа: «Внести на Пленум предложение об освобождении Игнатьева С.Д., ввиду серьезных ошибок в бытность его министром, от обязанностей секретаря ЦК». Это означало «сдачу» Маленковым своего выдвиженца и союзника, дабы заручиться поддержкой Берии. Игнатьева убрали не только из секретарей, но и вообще из состава ЦК.

ПИСТОЛЕТ ПОД ПОДУШКОЙ

Что было дальше? В «Листке по учету кадров» стоит загадочная строка: «IV. 1953 - XII.1953 - болен, был на лечении, гор. Москва». В некоторых публикациях говорится, что в конце марта у Игнатьева случился инфаркт, и в доверительном разговоре в Казани он как-то обмолвился, что во время болезни был окружен «санитарами» из своего бывшего ведомства. По воспоминаниям Камиля Фасеева , в 1959 - 1960 годах председателя Президиума Верховного Совета Татарской АССР, Игнатьев говорил, что спал с пистолетом под подушкой, зная, что его ждет, попади он в руки своих «лубянских соратников». Живым он сдаваться не собирался. Но это была бравада, не мог бывший шеф госбезопасности не знать, что в случае необходимости его возьмут так, что и руку под подушку сунуть не успеешь. Правда, Хрущев в своих воспоминаниях иронически заметил, что он сам себя посадил под домашний арест. Бесспорно одно: официально Игнатьева не арестовывали, и он находился в Москве.

Профессор КГУ Иван Ионенко , встречавшийся с Игнатьевым в неофициальной обстановке и друживший с его сыном Геннадием, вспоминал, что тот всячески избегал разговоров на тему своего несостоявшегося ареста, заметив только однажды: «Уцелел я чудом. Ордер на арест был уже выписан и лежал на столе прокурора». Счет, очевидно, шел уже не на дни, а на часы.

Вот как это выглядело. 25 июня 1953 года, за день до своего ареста, Берия направляет Маленкову материалы допроса бывшего заместителя министра Рюмина. Из них следовало, что Игнатьев, ссылаясь на мнение ЦК, требовал от него избиения подследственных медиков, якобы он также инспирировал не только «дело врачей», но и «ленинградское дело», ликвидацию членов Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). Дававший такие показания Рюмин, очевидно, был уже неадекватен: Игнатьев во время подготовки и проведения процесса по «ленинградскому делу» находился еще на второстепенных партийных должностях в Белоруссии и Узбекистане и никакого отношения к делу не имел. Процесс ликвидации ЕАК, начавшийся еще в январе 1949-го, тоже проходил до него, но став министром, он получил жесткое указание Сталина завершить его.

Берия устно потребовал от Маленкова санкцию на немедленный арест Игнатьева. Возможно, именно тут он допустил роковую ошибку, стоившую ему не только политической карьеры, но и жизни. Арест Игнатьева неизбежно привел бы следствие к выявлению зловещей роли Маленкова в большинстве крупных политических дел послевоенного периода: Еврейского антифашистского комитета, «ленинградского», «дела врачей» и некоторых других. По инициативе Маленкова была создана спецтюрьма для руководящих работников «Матросская тишина», где заключенных содержали под номерами, их фамилии были неизвестны для охраны. Маленков неоднократно бывал в ней и участвовал в допросах. Нет сомнения в том, что необходимые показания из Игнатьева выбили бы быстро. Возглавивший МВД Берия сразу объявил Игнатьева главным виновником репрессий 1951 - 1952 годов. Очевидно, он планировал большой политический процесс, главным фигурантом которого стал бы Игнатьев, а соответчиками - Абакумов и Рюмин. Нет сомнения, что они многое рассказали бы и о роли Маленкова в организации репрессий, и не только в последние годы жизни Сталина. Игнатьев, судя по воспоминаниям Камиля Фасеева, говоривший ему, что «Маленков в апреле 1953 года сдал меня Берии», во время следствия молчать бы не стал и припомнил бы многочисленные факты участия Маленкова в организации репрессий, начиная с середины 1930-х годов. Такая мрачная перспектива окончательно избавила Маленкова от колебаний, и он принял самое активное участие в ликвидации своего недавнего друга и союзника.

Драматические обстоятельства ареста Берии, напоминавшие крутой голливудский детектив, неоднократно описаны, причем каждый из его участников, в первую очередь Хрущев, Маленков и Жуков, приписывал себе решающую роль в этой акции. Щедро делились воспоминаниями и другие лица, прямо или косвенно причастные к ликвидации Берии. Один заслуженный генерал всю жизнь гордился тем, что, охотно взяв на себя обязанности палача, «пустил пулю в лоб» связанному Берии. Впрочем, в общественном сознании тех лет приоритет в ликвидации Берии все же отдавали Маленкову.

Так судьба в очередной раз спасла Игнатьева. Он присутствовал в 1953 году на июльском пленуме ЦК КПСС, поставившем окончательную точку в политической биографии Берии. На нем Игнатьев был восстановлен в правах члена ЦК. Однако не выступал, хотя Хрущев отметил его среди присутствующих и даже дал в целом благожелательную оценку, назвав честным партийным работником, которому не по плечу оказалась сложная чекистская работа. Сам Игнатьев в разговоре с одним из друзей сказал тогда: «На Лубянке было неплохо, но на Старой площади намного лучше». В общем, произошла своеобразная политическая амнистия, но на Старую площадь, где находилось здание ЦК, его уже не вернули. Чересчур свежи были в памяти мрачные события 1951 - начала 1953 годов, которые, прямо или косвенно, связывали с именем Игнатьева.

Подготовил Михаил Бирин

Продолжение следует.

СЕМЕН ДЕНИСОВИЧ ИГНАТЬЕВ

Семен Денисович Игнатьев родился в 1904 году в Херсонской губернии в бедной крестьянской семье. Работать начал чуть ли не в десять лет. Отец бросил деревню, уехал на хлопкоочистительный завод в Термез. Там же четыре года работал и будущий министр.

Потом он устроился подручным слесаря Эмир-Абадских железнодорожных мастерских. В конце 1919 года Игнатьев стал секретарем комсомольской ячейки главного депо Бухарской железной дороги.

В 1920 году активного комсомольца взяли в политотдел Бухарской группы войск, в следующем году перевели в военный отдел Всебухарской ЧК, а затем в Главное управление милиции Бухарской республики.

В эти годы из Бухары был изгнан эмир, и Бухара перешла под власть Москвы: сначала формально провозгласили Бухарскую Народную Советскую Республику, в 1924-м ее назвали Бухарской Социалистической Республикой, а через несколько месяцев территорию бывшего Бухарского эмирата поделили между Туркменией, Узбекистаном и Таджикистаном. Бухарцы долго сопротивлялись советской власти. Их называли басмачами и планомерно уничтожали.

РАЗГОВОР С МАЛЕНКОВЫМ

Игнатьев тем временем сделал первый шаг в своей долгой и успешной административной карьере. Сначала его взяли в организационный отдел Коммунистического союза молодежи Туркестана.

Потом он перешел на профсоюзную работу - сначала в Узбекистане, потом в Киргизии. В 1926 году Игнатьева приняли в партию. В 1931-м он поступил во Всесоюзную промышленную академию имени И. В. Сталина, получил специальность инженера-технолога по самолетостроению, но строить самолеты ему не пришлось.

Сразу после окончания академии его приняли на работу в промышленный отдел ЦК. Он трудился под началом известного в ту пору секретаря ЦК Андрея Андреевича Андреева. Став сотрудником партийного аппарата, Игнатьев нашел наконец себя.

Через два года, в октябре 1937 года, когда благодаря усилиям Ежова вакансии возникали буквально каждый день, Игнатьева отправили первым секретарем Бурят-Монгольского обкома (с 1923-го по 1958-й Бурятия называлась Бурят-Монгольской Автономной Республикой). Войну Семен Денисович провел в тылу. В январе 1943 года был переведен с повышением первым секретарем Башкирского обкома.

В 1946 году, после очередной реформы центрального партийного аппарата, в ЦК образовали управление по проверке партийных кадров и собрали в нем опытных провинциальных секретарей. Начальником управления назначили секретаря ЦК Николая Семеновича Патоличева. Его первым заместителем стал Семен Игнатьев.

Патоличев пишет в своих воспоминаниях, что Сталин относился к Игнатьеву с доверием, хорошо о нем отзывался. Через год Семена Денисовича отправили в Белоруссию секретарем ЦК по сельскому хозяйству и заготовкам. Потом повысили во вторые секретари.

В 1949 году Игнатьева перебросили в другой конец страны и назначили секретарем Среднеазиатского бюро ЦК и уполномоченным ЦК по Узбекской ССР.

Бывший первый секретарь ЦК компартии Узбекистана Нуриддин Акрамович Мухитдинов вспоминает, что Игнатьев прибыл в Ташкент вместе со своим аппаратом - несколько десятков человек. Они подготовили обширную записку о положении в сфере культуры, науки и искусства Узбекистана. Был составлен длинный список самых заметных деятелей науки и культуры, которых обвинили в том, что они ведут активную националистическую и антипартийную деятельность: встречаются, обсуждают положение дел в республике и вербуют себе сторонников среди интеллигенции и молодежи…

Эти обвинения вполне тянули на большое дело, а приехавшим из Москвы чиновникам хотелось заявить о себе какими-то громкими разоблачениями.

Мухитдинова, в тот момент секретаря ЦК республики по идеологии, вызвали в Москву. Он попросился на прием к Маленкову. Тот принял его на следующее утро. Грозно спросил:

Что же это у вас в Узбекистане слабо ведется работа по осуществлению курса на решительные изменения в идеологической работе? Завтра хотим обсудить на секретариате записку Игнатьева о фактах проявления национализма, местничества, восхваления прошлого, игнорирования достижений советского народа и партии.

Мухитдинов ловко повел разговор:

Товарищ Маленков, аппарат уполномоченного ЦК по Узбекистану всесторонне изучил данные вопросы. Товарищи, прибывшие из Москвы, тщательно разобрались. Мы все это рассматриваем как помощь. Вместе с тем нельзя согласиться с грубыми обобщениями и огульными обвинениями. Такой подход вызовет обиду не только интеллигенции, но и всего народа, у которого тысячелетняя история и древняя культура. Обсуждение на секретариате ЦК и решение, которое будет принято, - это очень полезно. Но может быть, было бы лучше передать эти записки на рассмотрение ЦК компарии Узбекистана? Это повысило бы ответственность работников республики…

Разрешите мне поднять еще один вопрос. После войны был создан институт уполномоченного ЦК по Узбекистану. Его возглавляет Семен Денисович Игнатьев. У него работает группа высококвалифицированных специалистов. В личном плане у меня нет претензий к кому-либо из них. Но меня как молодого партийного работника беспокоит другая сторона. Существует уполномоченный ЦК только по Узбекистану, в других республиках нет такого органа. Возникает недопонимание на сей счет. Национальные чувства могут дать о себе знать, если их задевать и унижать.

Слова Мухитдинова Маленков запомнил. Записку об идеологической работе в Узбекистане не стали рассматривать на секретариате ЦК, что повлекло бы за собой крутые кадровые меры, а передали на рассмотрение в Ташкент. А вскоре Мухитдинову позвонил Игнатьев:

Хочу попрощаться с тобой.

Что случилось?

С твоей легкой руки ликвидирован аппарат уполномоченного. Я уже снят с работы.

Семен Денисович, - ответил Мухитдинов, - сколько времени общаемся, но в первый раз слышу, что вы, оказывается, можете говорить неправду.

Игнатьев рассмеялся:

Меня назначают заведующим отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК.

Идеальный, немногословный аппаратчик приглянулся Маленкову, и он посадил Игнатьева на ключевой пост главного кадровика страны, который еще недавно занимал сам.

Два года, с 1950-го по 1952-й, Игнатьев заведовал отделом партийных, профсоюзных и комсомольских кадров ЦК.

«ПОПРАВИМ СВОЮ ОШИБКУ»

После ареста Абакумова несколько недель обязанности министра госбезопасности исполнял его первый заместитель Сергей Иванович Огольцов. Из всех заместителей Абакумова он производил впечатление самого разумного и толкового человека. Казался и менее других запятнанным грязными делами, пока не стало известно, чем он занимался.

Огольцов, как и другой заместитель министра Евгений Петрович Питовранов, получил выговор за то, что не сигнализировал ЦК о неблагополучии в работе министерства.

Сталин не сделал Огольцова министром, потому что ему был нужен не кадровый чекист, а человек со стороны, свежая кровь, умелый организатор, который заставит госбезопасность работать в нужном темпе.

А Питовранов вскоре был арестован. 29 октября 1951 года в четыре часа утра ему позвонил только что назначенный первым заместителем министра госбезопасности Сергей Гоглидзе, и по его тону Питовранов все понял. Его держали в Лефортово, он был заключенным «№ 3». Но ему повезло. Он успел понравиться Сталину. Уже после ареста Абакумова в МГБ позвонил сталинский помощник Поскребышев - у Сталина был срочный вопрос, и никого, кроме Питовранова, на месте не оказалось. Он поехал к Сталину, который уже собирался на отдых в Цхалтубо. Он стал подробно расспрашивать Питовранова о системе работы разведки и контрразведки.

Его особенно интересовала система вербовки агентуры. Спросил, сколько всего агентов. Услышав ответ, удивился, зачем так много? Сказал, что в свое время у большевиков был только один агент среди меньшевиков, но такой, что они знали все!

Питовранов провел у Сталина больше часа. Вернулся на Лубянку поздно ночью. Ему сказали, что, пока он ехал, звонил Поскребышев: утром, без четверти двенадцать Питовранов должен быть на Курском вокзале, чтобы проводить товарища Сталина. Питовранов приехал. Платформа совершенно пустая. У поезда стоит министр путей сообщения Борис Павлович Бещев. Потом появились две машины. В одной охрана во главе с Власиком, во второй - Сталин. Он подошел к вагону. Питовранов и Бещев пожелали ему счастливого пути, и поезд тронулся.

Помня об этой беседе, Питовранов написал Сталину письмо не с просьбой его помиловать, а с перечнем предложений о реорганизации разведки и контрразведки, понимая, что о таком письме вождю обязательно доложат. Так и получилось. Сталин сказал Игнатьеву:

Я думаю, что Питовранов человек толковый. Не зря ли он сидит? Давайте через какое-нибудь время его выпустим, сменим ему фамилию и вновь возьмем на работу в органы госбезопасности.

После этого, рассказывал Питовранов журналистам, отношение к нему в тюрьме изменилось. Ему стали давать книги и подселили сокамерника - Льва Романовича Шейнина, писателя и бывшего начальника следственного отдела союзной прокуратуры. Питовранов по профессиональной привычке представился ему инженером, который работал в Германии и потерял важные документы… 2 ноября 1952 года прямо из тюрьмы Питовранова привезли к Игнатьеву, который поздравил его с освобождением и передал слова Сталина:

Не будем менять Питовранову фамилию. Поправим свою ошибку. Нас поймут. Пусть пока немного отдохнет. Скоро он понадобится.

Через десять дней Питовранова вызвали в Кремль и поставили во главе разведки. Чекисты были уверены, что он станет следующим министром. После смерти Сталина Питовранов потерял свой высокий пост, но он, счастливчик, в отличие от большинства своих коллег прожил достаточно удачную жизнь и умер на восемьдесят пятом году жизни…

«СНЯТЬ БЕЛЫЕ ПЕРЧАТКИ»

Заведующий отделом партийных и комсомольских органов ЦК Игнатьев специальным постановлением от 11 июля 1951 года был назначен представителем ЦК в министерстве государственной безопасности. В августе он уже стал министром.

Он стал первым после Менжинского главой органов госбезопасности, который на этом посту остался штатским человеком: звания он не получил. Игнатьев сменил руководство министерства. По указанию Сталина взял на работу два десятка секретарей обкомов, которые получили воинские звания и возглавили различные подразделения в аппарате МГБ. Материальные условия им были сохранены - не хуже, чем у секретаря обкома, всем дали квартиры в Москве.

Скажем, заместителем начальника Седьмого управления был назначен секретарь Херсонского обкома компартии Украины Виктор Иванович Алидин.

В здании ЦК на Старой площади, где еще сидел Игнатьев, он встретил секретаря Тульского обкома Серафима Николаевича Лялина, секретаря Кировоградского обкома Николая Романовича Миронова и других партийных работников. Всех брали в МГБ.

Игнатьев приглашал их по одному и вводил в курс дела:

Я подбираю руководящие кадры министерства, тех, с кем будем исправлять положение. В связи с этим вызвали и вас.

В составе Седьмого управления МГБ находилось отделение арестов и обысков. Оно состояло из семнадцати человек. Возглавлял его полковник Петр Шепилов. Он ходил по коридорам с большой книгой ордеров на аресты и обыски в красном переплете. Приказы ему отдавал непосредственно министр или его заместитель по следствию. Один из сотрудников отделения со странным блеском в глазах говорил Алидину:

Я люблю свою работу, мне нравится брать людей ночью.

Ключевую должность заместителя министра по кадрам занял бывший первый секретарь Одесского обкома Алексей Алексеевич Епишев, который потом многие годы будет возглавлять Главное политическое управление армии и флота. Епишев изгонял с Лубянки военных контрразведчиков как людей Абакумова.

6 мая 1952 года в клубе имени Дзержинского проводили отчетно-выборное собрание коммунистов Управления военной контрразведки. В партком выдвинули человека, недавно пришедшего в министерство с партийной работы. И тут один из офицеров-контрразведчиков сказал, что варяги не нужны, в управлении есть свои достойные кандидатуры.

На следующий день членов парткома собрал Игнатьев, угрюмый и сердитый. Он сказал:

Прежде чем вы приступите к решению организационных вопросов, обстоятельства вынуждают меня высказать свое негативное отношение к состоявшемуся вчера в главке отчетно-выборному собранию. Как мне доложили, прошло собрание безобразно. Со времени разгрома в партии троцкистско-зиновьевской оппозиции ничего подобного еще не было. Группа коммунистов осмелилась восстать против линии партии…

Кроме того, Епишев рьяно принялся очищать органы госбезопасности от евреев: их всех подозревали в соучастии в сионистском заговоре, во главе которого стоял Абакумов. На партийной конференции аппарата Епишев предложил избрать в партком такого заслуженного человека, как новый заместитель министра Рюмин…

По мнению генерала Алидина, Игнатьев, «по характеру мягкий, полностью подчинялся требованиям вышестоящего руководства, особенно робел перед Сталиным и беспрекословно выполнял любое указание. Этим был и опасен». Мягкость Игнатьева не распространялась на арестованных, которых он приказал бить и пытать.

Сталин, назначая его министром, сказал:

Вот вы, товарищ Игнатьев, доложили после проверки работы МГБ о вероятности существования террористической группы среди врачей. Теперь вам и карты в руки. Надеемся, что вы эту террористическую группу раскроете.

«Игнатьев, - пишет Алидин, - взвалил на себя задачу отрабатывать для Сталина это грязное дело, имея на руках всего лишь разоблачительное письмо врача Центральной кремлевской больницы Лидии Тимошук…»

Но Игнатьев бросился исполнять указание вождя. Сформировал следственную группу, которая занялась проверкой персонала Лечебно-санитарного управления Кремля и нашла его «засоренным» антисоветскими элементами.

«Лечение тов. Щербакова, - докладывал Игнатьев, - велось рассчитанно преступно… Лечение товарища Жданова велось так же преступно… Вражеская группа, действовавшая в Лечсанупре Кремля, стремилась при лечении руководителей партии и правительства сократить их жизнь».

За этим последовали аресты врачей и административного персонала. Следователи выбили из профессоров нужные показания о вражеской террористической группе. Она «враждебно относилась к партии и Советской власти, действовала по указаниям врага народа А. А. Кузнецова, который в связи со своими вражескими замыслами был заинтересован в устранении товарища Жданова».

Кадровые перемены, интерес вождя к работе органов безопасности вызвали приступ энтузиазма на Лубянке, усилилось соперничество между подразделениями госбезопасности. Главным было первым сообщить начальству о своих достижениях. Награды и повышения доставились тем, кто был на виду.

Алидин вспоминает, как ловили американского шпиона, который должен был появиться на улице Двадцать пятого октября возле известной аптеки.

От аптеки вплоть до четвертого подъезда здания МГБ и дальше по коридорам до приемной министра, где в тот момент находился начальник Второго (контрразведка) главного управления МГБ генерал-лейтенант Федотов, расставили сотрудников госбезопасности. Задача их состояла в том, чтобы чтобы Федотов первым получил сообщение о задержании и немедленно доложил об успехе министру.

Машина репрессий заработала на повышенных оборотах.

Прибавилось работы Особому совещанию, которое выносило приговоры в тех случаях, когда не хотели проводить даже формальное заседание суда.

Заседания Особого совещания проводил один из заместителей министра госбезопасности. Ему вручали проект протокола, в котором содержались краткие сведения об обвиняемом: фамилия, имя, отчество, год рождения, формулировка обвинения и предлагаемая мера наказания.

Сотрудники местного управления госбезопасности или центрального аппарата коротко докладывали дело. Самого обвиняемого на Особое совещание не вызывали. Как правило, выносились три варианта лриговора - расстрел, десять лет лагерей, пять лет ссылки. Впрочем, меру наказания заместитель министра мог назначить любую.

Первый заместитель председателя КГБ Филипп Денисович Бобков пишет в своих воспоминаниях, что новый министр Игнатьев открыто выразил недоверие офицерам госбезопасности. Сотрудникам министерства прочитали директивное письмо ЦК, в котором говорилось, что чекисты работают плохо, не замечают террористических гнезд, что они утратили бдительность, работают в белых перчатках и так далее.

Рюмин, который вел «дело врачей», получил от Игнатьева указание бить арестованных «смертным боем».

«Министр госбезопасности тов. Игнатьев сообщил нам на совещании, что ход следствия по делам, находившимся в нашем производстве, оценивается правительством как явно неудовлетворительный, и сказал, что нужно „снять белые перчатки“ и „с соблюдением осторожности“ прибегнуть к избиениям арестованных, - сообщал в рапорте от 24 марта 1953 года полковник Федотов из следственной части по особо важным делам МГБ СССР. - Говоря это, тов. Игнатьев дал понять, что по этому поводу имеются указания свыше. Во внутренней тюрьме было оборудовано отдельное помещение для избиения, а для осуществления пыток выделили группу работников тюрьмы…

В феврале 1953 года т. Игнатьев, вызвав меня к себе и передав замечания по представленному товарищу Сталину протоколу допроса Власика, предложил применить к нему физические меры воздействия. При этом т. Игнатьев заявил, что товарищ Сталин, узнав, что Власика не били, высказал упрек в том, что следствие „жалеет своих“…»

СУДЬБА ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ

Генерал-лейтенант Николай Сидорович Власик считался одним из самых доверенных людей вождя. Он не только охранял Сталина, но и отвечал, за его быт.

Власик был по-собачьи предан Сталину, который наградил его не только званием генерал-лейтенанта, но и многими орденами - в том числе полководческим орденом Кутузова I степени, хотя Власик ничем, кроме личной охраны вождя, не командовал и на фронте не был. Власик обожал фотографировать, и в «Правде» печатались его снимки, на которых был запечатлен вождь. Власик был могущественным человеком. Он даже к партийной верхушке обращался на «ты». Перед ним все заискивали.

Светлана Аллилуева вспоминает:

«Власик считал себя чуть ли не ближайшим человеком к отцу, и будучи сам невероятно малограмотным, грубым, глупым, но вельможным, - дошел в последние годы до того, что диктовал некоторым деятелям искусства „вкусы товарища Сталина“ - так как полагал, что он их хорошо знает и понимает…

Наглости его не было предела, и он благосклонно передавал деятелям искусства - „понравилось“ ли „самому“, - будь то фильм, или опера, или даже силуэты строившихся тогда высотных зданий…»

Власик жил весело, пил и гулял на казенный счет, гонял машину на сталинскую дачу за коньяком и продуктами для пьянки с веселыми женщинами. Привозил женщин на правительственные дачи, иногда устраивал стрельбу прямо за обеденным столом - стрелял по хрустальным бокалам. Обарахлился трофейным имуществом - собрал четырнадцать фотоаппаратов, золотые часы, кольца, драгоценности, ковры, хрусталь в огромных количествах. Из Германии он привез фарфоровый сервиз на сто предметов. И в своей безнаказанности он зарвался.

Видимо, кто-то аккуратно обратил внимание Сталина на разгульный образ жизни его главного охранника и заметил: а можно ли такому ненадежному человеку, который увлекся личными делами, поручать охрану вождя?

Но не это было главной причиной, по которой Власик лишился расположения вождя. Власика, как и своего помощника Поскребышева, он считал связанным с Берией, они постоянно встречались. А Сталин хотел отрезать Лаврентия Павловича от столь важных источников информации. Он понимал, что Берия - не тот человек, который, когда его придут арестовывать, возьмет зубную щетку и позволит увезти себя в Лефортово. Потому и не хотел, чтобы Лаврентий Павлович успел приготовиться к аресту.

В апреле 1952 года Сталин сказал, что в Главном управлении охраны не все благополучно, и поручил Маленкову возглавить комиссию по проверке работы управления.

Власика обвинили в финансовых упущениях - продукты, выделяемые для политбюро, нагло разворовывались многочисленной челядью. Власик говорил в оправдание, что он малограмотный и не способен разобраться в финансовых документах. Его освободили от должности. Одновременно разогнали почти все руководство Главного управления охраны министерства госбезопасности. Обязанности начальника управления охраны взял на себя сам министр Игнатьев.

Для начала Власика убрали из Москвы - отправили на Урал в город Асбест заместителем начальника Баженовского исправительно-трудового лагеря. В ноябре его вызвали в Москву, а 16 декабря арестовали уже по «делу врачей». Его обвиняли в том, что он, получив письмо Тимашук, не принял мер и покрывал враждебную деятельность «врачей-убийц», затеявших заговор против политбюро и самого вождя.

Жданов не просто умер, а был убит Абакумовым…

Еще в 1948 году был арестован офицер управления охраны - комендант ближней дачи подполковник И. И. Федосеев. Теперь он дал показания, что Власик приказал ему отравить Сталина. Следствием по делу Федосеева занимался Маленков. Он сам его допрашивал. Федосеева избивали и мучили, чтобы он поскорее дал нужные показания.

Следствие по делу Власика шло два с лишним года. В разработке министерства госбезопасности Власик фигурировал в качестве участника заговора с целью убить Сталина и члена шпионской сети британской разведки. С 1946 года в министерстве госбезопасности шел поиск людей, связанных с британской разведкой, в непосредственном окружении вождя. Игнатьев доложил Сталину, что подозрения падают на Власика и Поскребышева.

Власика обвинили в связи с художником Владимиром Августовичем Стенбергом, который многие годы оформлял Красную площадь ко всем праздникам. А того считали шпионом, потому что до 1933 года он был шведским подданным.

Власика обвиняли в том, что он вел секретные разговоры в присутствии Стенберга и даже однажды при нем разговаривал со Сталиным. Он разрешал своему приятелю летать самолетами управления охраны в Сочи. Показывал ему фотографии, в том числе снимки сталинской дачи на озере Рида. Власик хранил дома топографическую карту Кавказа с грифом «секретно», карту Подмосковья с таким же грифом. Кроме того, дома он держал агентурную записку о лицах, проживавших на Метростроевской улице в Москве, и записку о работе Сочинского горотдела, графики движения правительственных поездов…

Хуже того: Власик объяснил Стенбергу, что его приятельницы, с которыми он весело проводит время, - на самом деле секретные агенты МГБ.

Заместитель министра госбезопасности Василий Степанович Рясной показал Власику агентурное дело на Стенберга, сказав, что там есть и материал на самого Власика. В МГБ уже решили арестовать Стенберга и его жену. Власик сообразил, что это его сильно скомпрометирует, и пошел к министру Игнатьеву. Тот не стал ссориться со сталинским охранником и разрешил отправить дело в архив, но сказал Власику, чтобы тот поговорил со Стенбергом и объяснил, как тому следует себя вести.

Власик позвал к себе Стенберга и сказал:

Я тебя должен арестовать, ты - шпион. - И показал на лежавшую перед ним папку. - Вот здесь собраны все документы на тебя. Тебя с женой хотели арестовать, но мой парень вмешался в это дело.

После этого Власик объяснил Стенбергу, кто в его окружении стучит в МГБ.

На допросах Власика спрашивали:

Что сближало вас со Стенбергом?

Сближение было на почве совместных выпивок и знакомств с женщинами.

Вы выдавали пропуска для прохода на Красную площадь во время парадов своим друзьям и сожительницам?

Да, выдавал… Но я прошу учесть, что давал я пропуска только лицам, которых хорошо знал.

Но вами давался пропуск на Красную площадь некоей Николаевой, которая была связана с иностранными журналистами?

Я только сейчас осознал, что совершил, давая ей пропуск, преступление…

По словам дочери Власика, «его все время держали в наручниках и не давали спать по нескольку суток подряд. А когда он терял сознание, включали яркий свет, а за стеной ставили на граммофон пластинку с истошным детским криком».

Когда Сталин умер, интерес к Власику пропал. Его судили пс статье 193–17 Уголовного кодекса («злоупотребление властью, пре вышение власти, бездействие власти, халатное отношение к службе»), приговорили к десяти годам ссылки в отдаленные районы и лишения гражданских прав, лишили генеральского звания и нагрд и выслали в Красноярск. Но буквально через полгода помиловали и освободили от отбытия наказания со снятием судимости. Но воинское звание ему не восстановили.

УБИТЬ ТИТО!

Американский исследователь советской юстиции Питер Соломон отмечает, что в эти годы началась борьба против оправдательных приговоров, но называлось это борьбой против неоправданного привлечения к ответственности.

Судей, которые допускали слишком много оправдательных приговоров, освобождали от должности. Доставалось прокурорам и следователям, если дела возвращались на доследование или если арестованных ими лиц потом освобождали. Поэтому судьи старались вынести максимально суровый приговор.

Генерал-лейтенант госбезопасности Павел Анатольевич Судоплатов пишет в своих воспоминаниях, что, встречаясь с Игнатьевым, он всякий раз поражался, насколько этот человек некомпетентен. Каждое агентурное сообщение воспринималось министром как открытие Америки.

Министр госбезопасности Игнатьев и министр вооруженных сил Александр Михайлович Василевский утвердили план действий против натовских и американских военных баз. Первый удар предполагалось нанести по штаб-квартире НАТО.

Игнатьев приказал Судоплатову вместе с военной разведкой подготовить план диверсионных операций на американских военных базах на случай войны. Игнатьев и его заместители хотели ликвидировать глав эмигрантских группировок в Германии и Париже, чтобы доложить о громких делах Сталину. Они приказали резидентурам усилить проникновение в меньшевистские организации, считая их главным противником…

В 1952 году возникла бредовая идея убить бывшего председателя Временного правительства Александра Федоровича Керенского, который собирался сформировать «Антибольшевистский блок народов». Потом решили престарелого Керенского, который не пользовался никаким влиянием, оставить в покое.

Игнатьев обсуждал со своими заместителями идею уничтожить югославского лидера Иосипа Броз Тито, посмевшего выступить против Сталина. В советской прессе его именовали «кровавой собакой Тито».

Предлагалось поручить это советскому нелегалу Иосифу Ромуяльдовичу Григулевичу, послу Коста-Рики в Италии и по совместительству в Югославии. Он должен был либо застрелить Тито, либо заразить его легочной чумой. Но план был отвергнут как фантастический. Это спасло жизнь не только югославскому лидеру, но и Григулевичу. Он вернулся в Москву, занялся наукой, написал несколько книг и удостоился избрания членом-корреспондентом Академии наук.

В октябре 1952 года в знак особого доверия Игнатьева ввели в состав президиума ЦК. Из всех его предшественников на посту шефа госбезопасности только Берия поднялся на партийный Олимп.

СТРАННАЯ ИСТОРИЯ СМЕРТИ ЖДАНОВА

Лидия Феодосьевна Тимашук получила диплом врача в 1926 году, и тогда же ее взяли в лечебно-санитарное управление Кремля. В 1948-м она заведовала кабинетом электрокардиографии Кремлевской больницы, которая тогда находилась в известном здании на улице Грановского.

Имя этой женщины связано с одной грандиозной интригой, подлинный смысл которой до сих пор не до конца ясен. С ее письма в ЦК началось в 1952 году так называемое «дело врачей». Но каков был подлинный смысл этого печально знаменитого дела? И естественной ли смертью умер Андрей Александрович Жданов, второй после Сталина человек в стране и в партии?

В конце лета 1948 года политбюро приняло решение отправить Жданова в отпуск: он очень плохо себя чувствовал. Жданов поехал на Валдай, но это ему не помогло. У него случился острый сердечный приступ.

Из Москвы, из лечебно-санитарного управления Кремля, вызвали лучших врачей. Они осмотрели высокопоставленного больного, сделали электрокардиограмму, но не нашли ничего опасного и посоветовали Жданову побольше гулять на свежем воздухе. С кремлевскими светилами не согласилась кардиограф Лидия Тимашук, которую вместе с оборудованием доставили на Валдай спецсамолетом.

Она поставила диагноз «инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка и межжелудочковой перегородки». Но врачи, которые обследовали Жданова, сказали ей, что диагноз ошибочный, инфаркта у Жданова нет, и велели переписать заключение.

Лидия Тимашук не стала отстаивать свою правоту в медицинских дискуссиях с коллегами-врачами, а обратилась с жалобой к человеку, который заботился о быте и здоровье всех членов политбюро, к начальнику Главного управления охраны МГБ СССР Николаю Сидоровичу Власику.

29 августа 1948 года Тимашук написала ему письмо и передала через майора госбезопасности, прикрепленного к Жданову сотрудника охраны. «Считаю, что консультанты и лечащий врач недооценивают безусловно тяжелое состояние А. А. Жданова, разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу», - писала Тимашук.

О состоянии Жданова каждый день по телеграфу докладывали в Кремль.

29 августа у Жданова повторился приступ. Тимашук опять доставили из Москвы на Валдай, но кардиограмму не сделали. В тот же день, по ее словам, «больной встал и пошел в уборную, где у него вновь повторился тяжелый приступ сердечной недостаточности с последующим отеком легких, резким расширением сердца, что и привело больного к преждевременной смерти». Жданов умер 30 августа.

А 7 сентября Тимашук написала письмо секретарю ЦК ВКП(б) Алексею Александровичу Кузнецову. На сей раз она писала совершенно определенно. Электрокардиограмма показывала, что Жданов перенес инфаркт миокарда. Но врачи не согласились с ее диагнозом, Жданову «не был создан особо строгий постельный режим, который необходим для больного, перенесшего инфаркт миокарда, ему продолжали делать общий массаж, разрешали прогулки по парку, просмотр кинокартин».

Впоследствии историки попытаются понять мотивы такой настойчивости Лидии Феодосьевны. Одни увидят в этом желание свести счеты с коллегами, другие - стремление снять с себя ответственность за неоказание должной медицинской помощи члену политбюро. Она боялась, что за смерть Жданова захотят наказать кого-то из врачей, и не хотела попасть в их число.

Результаты вскрытия подтвердили, что Тимашук была права. Начальник Главного управления охраны генерал Власик сообщил о письме Тимашук Сталину, тот отправил послание в архив: смерть Жданова его вполне устраивала.

Тогда Власик переправил письмо Тимашук ее начальнику и своему другу Петру Ивановичу Егорову, который с 1947 года возглавлял лечебно-санитарное управление Кремля. Руководство лечебно-санитарного управления Кремля было недовольно жалобами Тимашук. Ее перевели в филиал больницы. Казалось, эта историй забыта.

Но почти одновременно затевается новое политическое дело, котором вскоре всплывет имя Жданова.

20 ноября 1948 года политбюро поручило министерству госбезопасности «немедля распустить Еврейский антифашистский комитет… органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать. Пока никого не арестовывать». Аресты начнутся в 1952 году. Тогда и понадобится Тимашук.

О ней вспомнили в августе 1952-го. Ее письмо не пропало: в ведомстве государственной безопасности всегда была чудесная картотека. Письмо Тимашук достали из архива, и оно легло в основу дела «врачей-убийц».

Ее вызвали в следственную часть по особо важным делам министерства государственной безопасности и попросили подробно описать обстоятельства смерти Жданова. Ее допрашивали несколько раз, а 20 января 1953 года ее пригласил к себе в Кремль секретарь ЦК Георгий Максимилианович Маленков и от имени товарища Сталина и советского правительства поблагодарил за бдительность.

На следующий день, 21 января, в очередную годовщину смерти В. И. Ленина, в центральных газетах был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР: «За помощь, оказанную Правительству в деле разоблачения врачей-убийц, наградить врача Тимашук Лидию Феодосьевну орденом Ленина».

Почти до самой смерти Сталина все газеты будут писать о враче-патриоте. В один день она стала самым популярным человеком в стране.

Тем временем арестовали всех, кто лечил Жданова: начальника лечсанупра Кремля Егорова, академика Владимира Никитовича Виноградова, который с 1934 года заведовал терапевтическим отделением Кремлевской больницы, профессора-консультанта больницы Владимира Харитоновича Василенко, лечащего врача Гавриила Ивановича Майорова.

Арестовали и нескольких других знаменитых врачей. Всех обвинили в том, что они по заданию иностранных разведок путем вредительского, неправильного лечения убивали советских руководителей.

Письмо Тимашук оказалось поводом для начала всесоюзной кампании по выявлению убийц в белых халатах - изуверов-врачей. Дело сразу приобрело антисемитский характер, поскольку большинство арестованных были евреи. Страну охватила настоящая истерия. Люди отказывались лечиться, принимать лекарства. Каждый врач был под подозрением.

В советском представительстве в Париже посольского врача посадили под домашний арест, хотя ее муж был сотрудником госбезопасности. А тут, как назло, заболел заместитель министра иностранных дел Андрей Андреевич Громыко, который был в Париже проездом. Пришлось все-таки позвать врача. Она осмотрела больного - грипп. Протянула Громыко лекарство. Будущий министр резко отстранил ее руку:

Вашего лекарства я принимать не буду!

Академик Борис Васильевич Петровский, один из крупнейших советских хирургов, вспоминает, что в день, когда появилось сообщение о «врачах-убийцах», он собрал коллег-хирургов и они решили отменить все назначенные на этот день операции. В палатах больные жарко обсуждали сообщение ТАСС.

Петровский сказал больным, что в коллективе вредителей нет, тем не менее, учитывая происходящее, решено отменить операции. Больные твердо ответили:

Мы вам верим и просим операции не отменять.

Через два дня Петровскому позвонили из ЦК. Инструктор прочитал письмо рабочего, которого Петровский три года назад успешно оперировал по поводу рака желудка. Рабочий писал: «Видимо, профессор Петровский тоже является вредителем. Он зашил мне во время операции какую-то опухоль под кожу».

Инструктор ЦК попросил принять рабочего и поговорить с ним. Петровский осмотрел пациента: все было в порядке, в месте пересечения, а затем сращения реберного хряща прощупывалось небольшое уплотнение. Петровский объяснил ему, что к чему, и предложил сделать маленькую операцию, чтобы ликвидировать уплотнение.

На следующее утро пациент оказался в кабинете Петровского с кровоподтеком под глазом: это в палате, когда он рассказал свою историю, ему таким образом выразили свое отношение к доносчикам.

Петровского в ЦК попросили в составе комиссии срочно выехать в Рязань. Секретарь обкома Алексей Николаевич Ларионов позвонил в ЦК и попросил прислать комиссию для расследования «преступлений хирургов». Группа врачей приехала в Рязань. Они остановились в Доме колхозника и на троллейбусе поехали в обком. Рядом сидели пожилые женщины. Одна рассказывала другим:

А Жмур вчера опять зарезал больного!

Петровский прекрасно знал хирурга В. А. Жмура, ученика академика Бакулева.

В обкоме Ларионов сообщил, что вредительством занимаются четыре руководителя кафедр Рязанского мединститута - профессоры В. А. Жмур, М. А. Егоров, Б. П. Кириллов и И. Л. Фраерман. Причем по инициативе обкома Егоров уже арестован. На очереди остальные.

Петровский стал беседовать с рязанскими врачами. Очень быстро у него возникло подозрение, что все четыре хирурга стали жертвой доноса, а доносчик - некий врач, который работал у каждого из этих профессоров и отовсюду был отчислен как плохой хирург. Потом устроился в обкомовскую поликлинику, поближе к начальству, и стал сводить счеты с обидчиками.

Две недели Петровский обследовал работу рязанских хирургов и пришел к выводу, что это прекрасные специалисты, которые работают в очень трудных условиях - нет медикаментов, инструментов, шовного материала.

Опытный Петровский ввел вероятного жалобщика в состав комиссии, которая подписала заключение. Итоги работы комиссии рассматривались на бюро обкома. Оно началось в три часа ночи.

Секретарь обкома Ларионов был крайне недоволен, услышав, что в действиях врачей отсутствует состав преступления, а городские власти, напротив, не проявляют внимания к медицине. Ларионов прервал Петровского:

А вот у нас имеется другая информация. Мы знаем, что профессоры Кириллов и Жмур плохо оперируют. Из-за них пострадала женщина - член партии, которая после плохо проведенной операции погибла от метастазов рака грудной железы.

Этот случай Петровскому был известен. Он сказал, что рак был очень запущен и печальный исход предотвратить было невозможно. Петровский попросил назвать фамилию врача, который информирует обком. Ларионов без желания назвал имя. Тогда Петровский с возмущением произнес:

Очевидно, вы не знаете, что этот врач был введен в состав нашей комиссии и подписал акт, который я только что огласил? Иначе как двуршничеством поведение этого, с позволения сказать, врача назвать нельзя.

Ларионов с угрозой в голосе сказал, что обком во всем разберется. Когда поехали назад на машине, водитель включил радиоприемник, и все услышали сообщение о болезни Сталина, о том, что состояние тяжелое, отсутвует сознание и наблюдается дыхание типа Чейн-Стокса.

Водитель спросил, что означают эти симптомы. Петровский ответил:

Это конец…

Первый секретарь Рязанского обкома Ларионов отличится еще раз. Когда Хрущев в мае 1957 года обещал «догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения», он распорядился увеличить поставки мяса, чтобы накормить страну. Ларионов обещал увеличить производство мяса в колхозах и совхозах в 3,8 раза. И выполнил свое обещание! Никита Сергеевич восхищался Ларионовым, в 1959 году вручил ему «Золотую Звезду» Героя Социалистического Труда, звал на работу в ЦК, хотя не мог не понимать, что законы биологии не позволяют за один год почти в четыре раза увеличить производство.

А потом выяснилось, что Ларионов пошел на аферу: людей заставляли передавать личный скот в колхозы и совхозы. Поскольку не было кормов, скот просто пустили под нож. Кроме того, гонцы Ларионова скупали скот в соседних областях и отправляли на забой. Когда это вскрылось, Ларионов пустил себе пулю в лоб… Нечто подобное делали и другие первые секретари, в результате сельскому хозяйству страны был нанесен непоправимый ущерб.

Счастье Тимашук тоже было недолгим. После смерти Сталина все эти дела рассыпались.

3 апреля 1953 года президиум ЦК КПСС отменил указ президиума Верховного Совета СССР о награждении Тимашук «как неправильный, в связи с выявившимися в настоящее время действительными обстоятельствами». На этом же заседании президиума ЦК было принято решение о прекращении судопроизводства по делу «врачей-убийц» как сфабрикованному и об освобождении из-под стражи реабилитации 37 обвиняемых по этому делу.

4 апреля сообщение о лишении ордена Лидии Тимашук напечатали газеты. Через два дня появилось сообщение о том, что бывший министр госбезопасности Игнатьев лично виновен в истории с врачами. Многие вздохнули с облегчением.

Корней Чуковский записал в те дни в дневнике разговор с женой классика советской литературы Леонида Леонова Татьяной Михайловной. Она говорила, что невозможно было обратиться к врачам:

Вы же понимаете, когда врачи были объявлены отравителями… Не было и доверия к аптекам, особенно к Кремлевской аптеке: что, если все лекарства отравлены!

Чуковский ошеломленно записал: «Оказывается, были даже в литературной среде люди, которые верили, что врачи - отравители!!!»

И все же остается загадкой: почему лучшие врачи страны не сумели поставить Жданову правильный диагноз?

Андрей Жданов был в стране вторым человеком. Считается, что он оттеснил Маленкова и Берию. Зато после его смерти они взяли реванш. Они посадили в тюрьму Абакумова и устроили «ленинградское дело», чтобы уничтожить всех ставленников Жданова. Так принято думать.

В реальности все было иначе. Уничтожение ленинградских партработников вовсе не было результатом конкурентной борьбы внутри аппарата, хотя многие наверняка радовались, что освободились высокие кресла. «Ленинградское дело» готовилось еще при жизни Жданова. И при определенных условиях главным обвиняемым по «ленинградскому делу» шел бы сам Андрей Александрович Жданов.

Его время закончилось до того, как истек его земной срок. В воспоминаниях Дмитрия Трофимовича Шепилова, тогда заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК, описано заседание политбюро, где Сталин резко нападал на Жданова.

Но Сталин, видимо, не хотел трогать Жданова, потому что с его именем были связаны все послевоенные идеологические акции. Если его посадят, то надо выбросить в корзину громкие постановления о литературе, музыке, кино.

Жданов перестал быть нужным Сталину и даже мешал. По мнению историков, есть основания полагать, что Жданову помогли покинуть этот мир.

Он был очень больным человеком. Тот же Шепилов вспоминает, что Жданов себя очень плохо чувствовал, на заседания политбюро приходил с трудом, падал в обморок. И лицо как у покойника. Но вопрос о, том, идти ли Жданову в отпуск и куда именно ему ехать отдыхать, решали не врачи, а политбюро.

Предлагались разные варианты, куда ему поехать. По предложению Сталина его отправили на Валдай. Хотя если он так болен, то почему бы не положить его в больницу? Что касается Валдая, то сейчас многие врачи говорят, что это место неблагоприятное для сердечников.

Шепилов сказал Жданову:

Вам надо немедленно ложиться в больницу!

Жданов ему ответил:

Нет, политбюро решило, что мне надо ехать на Валдай. Товарищ Сталин сказал, что там очень хороший воздух для сердечников.

Сталин напутствовал врачей:

Вы его гулять водите почаще. А то у него вес лишний…

Свидетелей, которые могли бы рассказать подлинные обстоятельства смерти Жданова, нет. Первой через семь дней после смерти Жданова повесилась его экономка. Потом был уничтожен лечащий врач, который делал вскрытие вместе с профессором Виноградовым. В 1951 году застрелился комендант государственной дачи, на которой умер Жданов. В черепе у него обнаружили два пулевых отверстия…

МОЛОДЕЖЬ В МГБ

Последние годы и особенно последние месяцы своей жизни Сталин занимался делами министерства государственной безопасности больше, чем делами ЦК партии или Совета министров. Следователи МГБ, министр госбезопасности приходили к Сталину практически каждый день. Огромная страна впала в нищету, деревня голодала, а его теперь уже старческий ум замкнулся на заговорах и интригах.

Генерал Алидин вспоминает, что Сталин вдруг заинтересовался работой наружной разведки МГБ (это слежка и наблюдение за подозреваемыми). Вождь дал указание подготовить этот вопрос к рассмотрению на президиуме ЦК. Седьмое управление не играло столь значительной роли в деятельности министерства госбезопасности, но указание Сталина - закон.

В министерстве подготовили докладные записки и проект постановления президиума ЦК «О состоянии и мерах совершенствования деятельности наружной разведки МГБ СССР». Все эти Документы отправили в ЦК партии. Там по аппаратным правилам образовали комиссию. Она заседала несколько раз, готовя доклад Сталину, но изучить работу топтунов вождь так и не успел, потому что скончался…

Готовилось сразу несколько крупных дел, которые планировали закончить публичными процессами, как в 30-х годах.

Перед смертью Сталина, в начале 1953 года, было принято решение увеличить число мест в лагерях и тюрьмах. Министерству путей сообщения было приказано подготовиться к переброске большого числа заключенных.

Министерство госбезопасности при Абакумове, а затем при Игнатьеве собирало материалы на маршала Жукова. Посадили все окружение Жукова от водителей до приближенных генералов.

В опалу мог попасть любой. У Сталина не было вечных привязанностей. 25 марта 1942 года Государственный комитет обороны принял постановление «О НКПС».

В нем говорилось, что нарком путей сообщения Лазарь Моисеевич Каганович «не сумел справиться с работой в условиях военного времени», и его освободили от поста наркома. Он оставался членом политбюро, членом Государственного комитета обороны, заместителем главы правительства, но это ничего не означало.

Сталин отправил его на маленький пост начальника политуправления Северо-Кавказского фронта. Оттуда он писал Сталину раболепные письма, напоминая о себе, просил присылать «какие-нибудь материалы, чтобы я хоть немного был в курсе и не так оторван».

Но опала оказалась недолгой. Повезло Кагановичу. В 1943 году Сталин вернул его в Москву и вновь назначил наркомом…

В иностранные шпионы были зачислены Молотов, Микоян и Ворошилов. После смерти Сталина они будут риторически вопрошать: как ему могло прийти в голову называть их шпионами? Но они сами-то называли своих товарищей по политбюро Троцкого, Зиновьева, Каменева агентами иностранных разведок. Почему же они, зная вождя, думали, что их минует чаша сия?.

В 1960 года председатель Президиума Верховного Совета СССР Ворошилов по поручению Хрущева беседовал с Василием Сталиным. Ворошилов отчитывал Василия за алкоголизм. Заговорил о старшем Сталине:

В последние годы у твоего отца были большие странности, он спрашивал меня, как мои дела с англичанами. Называл меня английским шпионом…

Проживи Сталин подольше, Молотов и другие тоже попали бы в очередной список на расстрел. Но еще раньше Сталин собирался расправиться с Берией. Из всего своего окружения он боялся именно Лаврентия Павловича, решительного и авантюрного по характеру человека, который не питал никаких иллюзий.

Сталин не терпел связей между своими приближенными. Всех высших руководителей страны подслушивали, в том числе и министра госбезопасности. Один неосторожный разговор мог стоить карьеры и жизни. Берия это знал лучше других. Игнатьев потом вспоминал, что Берия в разговорах отделывался односложными фразами, боялся лишнее слово сказать.

В последние месяцы жизни Сталин сменил всю прислугу и охрану на даче в Волынском. Теперь он считал, что его охрана не связана ни с Берией, ни с кем-либо еще из бывших руководителей госбезопасности. Новым министром вместо Абакумова назначил партийного аппаратчика Семена Игнатьева - чужого для чекистов человека.

Следственную часть министерства государственной безопасности по особо важным делам сформировали из совсем новых людей, молодых партийных работников.

Помощником начальника следственной части назначили Николая Николаевича Месяцева. Во время войны он служил в СМЕРШ, после войны работал в комсомоле, потом поступил на учебу в Академию общественных наук, но с первого курса его во второй раз призвали на работу в органы госбезопасности.

Месяцев рассказывал:

Где-то в начале 1953 года нас, троих работников из комсомола, пригласили в ЦК. Разговаривал Маленков с каждым в отдельности. Я катался в Останкине на катке, подхожу к дому - стоит этот здоровый кабриолет, в котором ездят члены политбюро. Думаю, к кому же это? Оказалось за мной: «Вас товарищ Маленков ждет, вы срочно должны поехать». Поднялся я на секретарский этаж к Маленкову, у него в кабинете секретарь ЦК Аверкий Борисович Аристов и министр госбезопасности Семен Денисович Игнатьев. Я представился, Маленков вышел из-за стола, поздоровался; «Николай Николаевич, мы решили просить вас прийти на работу в следственную часть МГБ по особо важным делам. У вас за плечами опыт, вы профессиональный юрист - помогите Семену Денисовичу разобраться». Как снег на голову. Я не думал возвращаться. У меня стезя уже другая определилась в жизни. Ну, что скажешь? Говорю: я согласен. Зашел к Игнатьеву. Договорились, что я внимательно прочитаю те донесения, которые составлялись на основании протоколов допросов по «делу врачей» и по делу Абакумова. Когда я начал читать, у меня волосы встали дыбом.

Следователь брал историю болезни, например, того же председателя комиссии партийного контроля Андреева и внимательно читал. Ну какой из следователя специалист в области уха, горла, носа? Результат понятен. Андрееву, у которого сильно болело ухо, давали небольшую дозу опиума, чтобы смягчить боль. Так следователь приписал лечащему врачу, что тот приучал члена политбюро к опиуму и доводил до сумасшествия. Было ясно, что это липа.

Когда Сталин скончался, врачей моментально выпустил Берия, который пришел на место Игнатьева. У Игнатьева был инфаркт, его положили в больницу.

Я спросил Месяцева:

Что за человек был Игнатьев?

Работать в органах - это нужно призвание, как во всяком деле. Если я тачаю сапоги, я должен это любить и хорошо делать. Я последняя инстанция, я решаю, сажать человека в тюрьму или не сажать. И я думаю, что мягкость, недостаточная твердость по отношению к своим товарищам в президиуме ЦК побуждала Игнатьева склоняться в сторону незаконных действий…

С молодежью из МГБ Сталин работал как хороший профессор с аспирантами, подающими надежду. Приглашал к себе на дачу и объяснял, что и как надо делать. Сам редактировал документы, рассказывал, как надо составлять обвинительное заключение. Сидел со следователями часами. Он сам придумывал, какие вопросы должны задавать следователи своим жертвам на допросах. Сам решал, кого и когда арестовать, в какой тюрьме держать. И естественно, определял приговор.

Можно сказать, что Сталин исполнял на общественных началах обязанности начальника следственной части по особо важным делам министерства госбезопасности. Он заботился о молодежи, которую собрал в МГБ. Новым следователям по его указанию предоставили номенклатурные блага, которыми одаривали чиновников высокого ранга, например, их прикрепили к лечебно-санитарному управлению Кремля, хотя это им по должности не полагалось.

Черный нал, раздачу денег в конвертах, тайком, придумали не при Ельцине. Это придумал сам Сталин, когда всему высшему чиновничеству выдавали вторую зарплату в конвертах, с которой не только налоги не платились, но и партийные взносы…

Сталин, чтобы сделать приятное чекистам, решил вновь ввести специальные звания для офицеров госбезопасности. 21 августа 1952 года появился указ Президиума Верховного Совета СССР, из все лейтенанты, капитаны, майоры и полковники МГБ добавили к воинскому званию слова «государственной безопасности».

«Дело врачей», удачно начатое Сталиным с помощью Лидии Тимашук, было частью глобального замысла. Предполагалось провести несколько судебных процессов, где бы все подсудимые признались в том, что они американские шпионы и террористы.

Процесс по делу Еврейского антифашистского комитета министерству госбезопасности пришлось сделать закрытым. Обвиняемые шпионами себя не признали. Это был 1952 год.

Все подсудимые были евреями: актер Вениамин Зускин, академик Лина Штерн, писатели Перец Маркиш, Лев Квитко, Семен Галкин, Давид Гофштейн, главный врач Боткинской больницы Борис Шимелиович, бывший член ЦК ВКП(б) Соломон Лозовский… Это был этнический судебный процесс. Судили не за преступление, а за происхождение.

Приговор по делу Еврейского антифашистского комитета, созданного в 1941 году для борьбы с нацизмом, должен был показать, что все евреи американские шпионы и работают на заокеанских хозяев. Но процесс провалился.

В перестроечные времена приоткрылись архивы и были рассекречены 42 тома следственного дела и 8 томов стенограммы судебного заседания. Изучивший их писатель Александр Михайлович Борщаговский написал книгу о процессе «Обвиняется кровь».

Председательствовавший на процессе генерал-лейтенант юстиции Чепцов быстро и без колебаний выносил смертные приговоры по делам, подготовленным следователями министерства госбезопасности. В 1950 году он приговорил к смерти за шпионаж и измену Мириам Железнову (Айзенштадт) и Самуила Персова. Тогда генерал вполне удовлетворился «доказательством» их вины - отправленными за рубеж статьями о Московском автозаводе имени И. В. Сталина, очерками о евреях - Героях Советского Союза.

Но когда по решению ЦК был устроен двухмесячный процесс над руководителями Еврейского антифашистского комитета, с подробными допросами обвиняемых, дело рухнуло. И генерал Чепцов увидел это первым. Он, пишет Борщаговский, даже проникся уважением к подсудимым.

Сидевшие на скамье подсудимых актеры, писатели, врачи не участвовали в подготовке террористических актов против товарища Сталина, не занимались шпионажем и предательством и даже не вели антисоветской пропаганды.

Только одно преступление признал за своими подсудимыми генерал-лейтенант Чепцов. Он уличил их в желании писать на родном языке, издавать книги на идиш, хранить памятники национальной культуры, сохранять свой театр и ставить в нем старые пьесы. Генерал Чепцов упрекал одного из подсудимых:

Зачем коммунисту, писателю, марксисту, передовому еврейскому интеллигенту связываться с попами, раввинами, мракобесами, консультировать их о проповеди, о маце, о молитвенниках, о кошерном мясе?

Власть требовала от евреев полной ассимиляции, как требуют ее сейчас от русских в республиках бывшего СССР. Малограмотный следователь, увидев, что писатель Абрам Коган правит ошибки в тексте собственного допроса, избил его: знает, подлец, русский язык, а пишет на еврейском! Забота о национальной культуре признавалась вредной и антипатриотичной. Но расстреливать за это генерал и его заседатели не хотели.

Рискуя партбилетом, карьерой, а может быть, и жизнью, генерал Чепцов попросил у ЦК разрешения вернуть дело на доследование.

Но член политбюро Георгий Маленков не дал этого сделать: «Вы хотите нас на колени поставить перед этими преступниками, приговор по этому делу апробирован народом, этим делом политбюро занималось три раза, выполняйте решение политбюро».. И обвиняемые были расстреляны за несколько месяцев до смерти Сталина. Если бы дело отправили на доследование, они были бы спасены.

Искоренению подлежали самые преданные режиму люди. Почти одновременно с книгой Борщаговского в США изданы мемуары бывшего генерала КГБ Павла Судоплатова. В главе о советском атомном шпионаже он упоминает умело вербовавшего американцев сотрудника разведки Григория Хейфеца. Вернув в Москву, Хейфеца назначили заместителем ответственного секретаря Еврейского антифашистского комитета с поручением докладывать обо всем в министерство госбезопасности.

Летом 1948 года Хейфец составлял списки евреев, которые приходили в антифашистский комитет и просили отправить их добровольцами в Палестину - воевать против арабских реакционеров, которых тогда клеймила советская печать. Списки он передавал в министерство госбезопасности для «принятия мер».

Дело Хейфеца выделили в отдельное производство, вместо расстрела 25 лет лагерей…

Несмотря на пытки и издевательства, эти далеко уже не молодые и не очень здоровые люди явили образец силы духа и мужества. Александр Борщаговский: «Если бы не пуля в финале, не кровь, можно было бы и порадоваться отваге подследственных…»

13 января 1953 года «Правда» и «Известия» сообщали о раскрытии «заговора кремлевских врачей».

Следствие по «делу врачей» приняло в последние месяцы перед смертью Сталина лихорадочный характер. Это наводит на мысль о том, что была установлена какая-то дата открытого судебного процесса. Арестованному профессору Раппопорту следователь с профессиональной обидой в голосе говорил:

Ну что же вы даете такие показания? С ними же нельзя выйти на открытый процесс!

Следователи МГБ спешили с врачами: скорее надо было получить сведения, на какую разведку они работали.

На процессе обвиняемые должны были признаться в связи с Молотовым и Микояном, которые были обречены. После приговора планировались публичные казни. Булганин позже рассказывал сыну профессора Этингера, что осужденных намеревались казнить прямо на Красной площади.

Булганин рассказывал о том, что евреев предполагалось выслать из крупных городов, причем на эти товарные поезда планировалось нападение «негодующих толп».

Правда, нельзя точно сказать, действительно ли Сталин собирался выселить всех евреев, как он уже поступил с некоторыми народами. Многие историки говорят: нет таких документов. Нет зафиксированных на бумаге указаний Иосифа Виссарионовича.

И верно. Сталин избегал ставить автографы на сомнительных документах. Предпочитал или ответить устно, или писал резолюцию на отдельном листке бумаги, который подкалывали к документу. Он думал, что листок потом выбросят, а документ будет храниться всегда. И ошибся. При всей своей опытности, знании делопроизводства, всей этой аппаратной жизни, он не сообразил, что никто, а тем более Маленков, не решится выбросить лист бумаги со словами Сталина. Вот поэтому некоторые его резолюции все-таки сохранились.

Профессор Наумов считает, что надо продолжать работу в архивах. Одно только решение президиума ЦК в январе 1953 года о строительстве новых лагерей на 150–200 тысяч человек о многом говорит. Для кого они предназначались?.. В решении президиума говорилось, что для «особо опасных иностранных преступников». Не было столько иностранцев в стране!

Известно, что в качестве обоснования высылки евреев готовилось письмо, которые должны были подписать видные евреи. Окончательный текст так и не был подготовлен, но найдены несколько вариантов, различия между которыми носят стилистический характер Под одним из них уже стали собирать подписи, и многие успели его подписать:

«Ко всем евреям Советского Союза

Все вы хорошо знаете, что недавно органы государственной безопасности разоблачили группу врачей-вредителей, шпионов и изменников… Среди значительной части советского населения чудовищные злодеяния врачей-убийц закономерно вызвали враждебное отношение к евреям. Позор обрушился на голову еврейского населения Советского Союза.

Среди великого русского народа преступные действия банды убийц и шпионов вызвали особое негодование. Ведь именно русские люди спасли евреев от полного уничтожения немецко-фашистскими захватчиками…

Вот почему мы полностью одобряем справедливые меры партии и правительства, направленные на освоение евреями просторов Восточной Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера. Лишь честным, самоотверженным трудом евреи смогут доказать свою преданность Родине, великому и любимому товарищу Сталину и всему советскому народу».

Академик Андрей Дмитриевич Сахаров вспоминал, как в начале 1953 года он обедал в столовой для руководителей атомного проекта. Рядом обедали Курчатов и Николай Иванович Павлов, генерал госбезопасности, работавший в Первом главном управлении при Совете министров, которое занималось созданием ядерного оружия.

В этот момент по радио передали, что в Тель-Авиве брошена бомба в советское посольство - в знак протеста против антисемитской кампании в Советском Союзе.

«И тут я увидел, - пишет Сахаров, - что красивое лицо Павлова вдруг осветилось каким-то торжеством.

Вот какие они - евреи! - воскликнул он. - И здесь, и там нам вредят. Но теперь мы им покажем».

Академик Игорь Евгеньевич Тамм представил Павлову список талантливой молодежи. Генерал Павлов сказал ему:

Что же тут у вас все евреи! Вы нам русачков, русачков давайте!

Готовился и второй процесс над офицером кремлевской охраны, который будто бы вошел в контакт с американцами.

Генерал Алидин вспоминает, что в начале 1952 года сотрудник Управления охраны Журавлев будто бы проговорился о намерении Убить Сталина. Он сразу скрылся. Его искали и нашли в квартире на Арбате. Мимо этого дома каждый день проезжал Сталин.

Все шло к тому, чтобы предъявить Соединенным Штатам серьезные обвинения. Не только во вмешательстве во внутренние дела Советского Союза, но и в подготовке террористических актов против Сталина и других руководителей страны. В частности, выдвигалось обвинение в том, что из окон американского посольства на Манежной площади собирались обстрелять Кремль, когда там соберутся Сталин и другие.

Американского посла фактически объявили персоной нон грата. Он уехал в отпуск, а вернуться не мог: в Москву его не пустили. Посольство было обезглавлено. Двух сотрудников посольства требовали выдать советскому правосудию. Американцы вспоминали, что они жили в Москве как в осажденной крепости, у них было ощущение, что их в любую минуту могли арестовать.

Советским людям иностранные шпионы мерещились на каждом шагу. Зять Хрущева Алексей Иванович Аджубей вспоминал, как летом 1952 года они с первым секретарем белорусского комсомола Петром Мироновичем Машеровым, Героем Советского Союза, партизаном, были отправлены в Австрию на слет молодежи в защиту мира. В Вене им повсюду виделись агенты ЦРУ. Машеров, едва шевеля губами, говорил Аджубею:

Это шпик, запоминай его, Алексей, заметаем следы…

Профессор Наумов:

Арестованные в 1950-м вспоминали, что лестница в «Лефортово», которая вела в следственный корпус, где проходили допросы, была настолько стерта, что посредине ходить было невозможно, жались по стенке. И закрыть на ремонт тюрьму было нельзя: поток новых арестованных шел непрерывный…

Сталин собирался повторить большую чистку 1937 года. Тогда искали немецких шпионов, теперь американских. Историки не могут прийти к единому мнению, в какой степени Сталин был охвачен старческой паранойей, а в какой руководствовался циничным расчетом, объявляя время от времени кого-то из высших руководителей виновным во всех проблемах страны.

Я уже цитировал воспоминания писателя Корнелия Люциановича Зелинского о его разговорах с Фадеевым. Однажды Фадеева после войны вызвал Сталин:

Слушайте, товарищ Фадеев, вы должны нам помочь. Вы ничего не делаете, чтобы реально помочь государству в борьбе с врагами. Мы вам присвоили громкое звание «генеральный секретарь Союза писателей СССР», а вы не знаете, что вас окружают крупные международные шпионы.

А кто же эти шпионы?

Сталин улыбнулся одной из тех своих улыбок, от которых некоторые люди падали в обморок и которая, как Фадеев знал, не предвещала ничего доброго.

Почему я должен вам сообщать имена этих шпионов, когда вы обязаны были их знать? Но если вы уж такой слабый человек, товарищ Фадеев, то я вам подскажу, в каком направлении надо искать и в чем вы нам должны помочь. Во-первых, крупный шпион ваш ближайший друг Павленко. Во-вторых, вы прекрасно знаете, что международным шпионом является Илья Эренбург. И наконец, в-третьих, разве вам не было известно, что Алексей Толстой английский шпион? Почему, я вас спрашиваю, вы об этом молчали? Почему вы нам не дали ни одного сигнала?..

Сталин хотел повторить ту схему, которая, с его точки зрения, обеспечила ему успех чистки 1937 года. Как он тогда действовал? Сменил кадрового чекиста Ягоду на секретаря ЦК Ежова, очистил аппарат госбезопасности от старых работников и направил туда профессиональных партийных сотрудников. А людей, которых арестовывали, зачисляли в немецкие шпионы, потому что народ чувствовал угрозу со стороны Германии.

Теперь чекиста Абакумова сменил заведующий отделом ЦК КПСС Игнатьев, в министерство госбезопасности мобилизовали партийно-комсомольскую молодежь. Арестованных назвали американскими шпионами. Но поскольку настроения в обществе в 1952 году отличались от того, что было в 1937-м, нужны были открытые процессы. Они бы подняли накал ненависти в стране, создали необходимый фон для массовой чистки.

Но Сталин не успел их провести…

ТРИ ВЕРСИИ СМЕРТИ СТАЛИНА

В тот мартовский день, у тела вождя, Василий Сталин первым закричал, что его отца убили. Так думал не он один.

Сталин даже в старости казался крепким человеком. И ничто не предвещало неожиданной смерти, хотя в последние годы он постоянно болел. У него, судя по сохранившимся документам, было два инсульта. Но об этом нельзя было говорить.

Когда он себя плохо чувствовал, он никого к себе не допускал. Болел он на юге. Во время второго инсульта Берия хотел приехать его навестить, Сталин запретил.

Он не только не нуждался в чисто человеческом сочувствии, но и не хотел, чтобы кто-то знал о его недугах. Его болезни были страшной государственной тайной. Все считали, что вождь здоров и работает. Работает даже в отпуске.

Этот человек, о котором каждый день писали советские газеты, позаботился, чтобы соотечественники знали о нем только то, что им позволено знать.

Таким же секретом была личная жизнь и состояние здоровья Сталина. До войны он был здоровым человеком. Только часто болел гриппом и ангиной.

Личный фонд Сталина, хранившийся в архиве политбюро, кто-то изрядно почистил, полной истории болезни нет. Есть отдельные страницы, которые хранились в опечатанных конвертах. Найдены записи врачей о бесконечных простудах, ангинах, поносах, которые мучили Сталина (иногда он буквально не мог далеко отойти от туалета). Но ни слова о сердечно-сосудистых заболеваниях. Вождь жаловался окружающим на головные боли, что естественно для гипертоника, а медицинских записей о жалобах нет.

После войны он стал болеть всерьез - высокое давление, атеросклероз. После войны он ежегодно проводил на юге три-четыре месяца. Возвращался обыкновенно к 21 декабря, к дню рождения. Там, на юге, подальше от людей, его и лечили. Сохранились результаты анализов, которые у него брали. Только выписывались направления на другое имя, обычно охранника, который их приносил. В 1952 году все анализы записаны на его главного охранника Хрусталева.

Профессор Наумов:

Когда говорят, что Сталин не заботился о своем здоровье, гнал докторов и лечил его Поскребышев, это не соответствует действительности. Поскребышев отвечал за приглашение врачей. И он первым глотал все таблетки, которые прописывались Сталину!..

Не свидетельствует ли этот средневековый способ избежать отравления о том, что Сталин очень боялся за свою жизнь?

Сталин боялся, как и все в его империи. Боялся покушений, боялся, что его отравят. Он существовал в мире уголовных преступников. Если он убивал, то почему же его не могли убить? Он и у себя на даче за столом не спешил чем-то угоститься. Каждое блюдо кто-нибудь должен был попробовать. Считалось, что это проявление заботы о госте…

Бывший генеральный секретарь ЦК Компартии Венгрии Матьяш Ракоши, который много лет жил в Советском Союзе, вспоминает, что Сталин ужинал обыкновенно в компании членов политбюро:

«Еда и напитки ставились на большой стол, и каждый обслуживал себя сам, в том числе и Сталин, который с любопытством приподнимал крышки блюд и обращал мое внимание на то или иное кушанье. По вечерам Сталин даже выпивал.

Я нередко наблюдал, как из длинной, не подходящей для шампанского рюмки он мелкими глотками пил красное цимлянское вино или шампанское. Но этот процесс у Сталина был похож на то, как он курил, значительно больше времени тратя на распечатывание папирос „Герцеговина“, набивку трубки и на постоянное ее прикуривание, чем на сам процесс курения…

Обстановка на таких ужинах была непринужденной, рассказывались анекдоты, нередко даже сальные, под громкий смех присутствующих…

Когда после трех часов утра Сталин вышел из комнаты, я заметил членам политбюро:

Сталину уже семьдесят три года, не вредят ли ему подобные ужины, затягивающиеся до поздней ночи?

Товарищи успокоили меня, говоря, что Сталин знает меру. Действительно, Сталин вернулся, но через несколько минут встал, и компания начала расходиться».

Никита Хрущев описал в воспоминаниях, как Сталин встречал свой последний в жизни Новый год на «ближней» даче:

«Сталин был в хорошем настроении, поэтому сам пил много и других принуждал. Затем он подошел к радиоле и начал ставить пластинки. Слушали оркестровую музыку, русские песни, грузинские. Потом он поставил танцевальную музыку и все начали танцевать.

У нас имелся „признанный“ танцор - Микоян, но любые его танцы походили один на другой, что русские, что кавказские, и все они брали начало с лезгинки. Потом Ворошилов подхватил танец, за ним и другие. Лично я, как говорится, ног не передвигал. Булганин вытопывал в такт что-то русское. Сталин тоже передвигал ногами и расставлял руки. Я бы сказал, что общее настроение было хорошим.

Потом появилась Светлана. Приехала трезвая молодая женщина, и отец ее сейчас же заставил танцевать. Дочь стала упрямиться, и папаша Сталин от всей души оттаскал ее за волосы».

Спустя два месяца вождь скончался.

Министерство государственной безопасности в те мартовские дни составляло отчеты о настроениях в связи с болезнью Сталина. Отчет о настроениях в армии, датированный 5 марта 1953-го, рассекречен:

«В тяжелой болезни т. Сталина виновны те же врачи-убийцы. Они дали т. Сталину отравляющие лекарства замедленного действия».

«У т. Сталина повышенное давление, а его враги направляли на юг лечиться. Это тоже, видимо, делали врачи».

«Возможно, т. Сталин тоже отравлен. Настала тяжелая жизнь, всех травят, а правду сказать нельзя. Если не выздоровеет т. Сталин, то нам надо пойти на Израиль и громить евреев».

Впрочем, нашлись и тогда люди, которые говорили: «Туда ему и дорога». Этих людей было дано указание арестовать.

И по сей день многие люди уверены, что Сталина убили. Версий множество.

Версия первая:

Сталина убил Берия, потому что он знал, что Сталин готовится его устранить, и опередил вождя.

Берия будто бы заранее убрал всех преданных Сталину людей, в частности его помощника Поскребышева и начальника охраны генерала Власика, и окружил вождя своими людьми.

Берия же посадил личного врача Сталина, специально ради этого организовал «дело врачей», а другим врачам Сталин не доверял, не подпускал к себе. И в нужный момент Берия приказал сотруднику Управления охраны министерства госбезопасности Хрусталеву сделать Сталину смертельный укол.

Правда, Берия в те годы не имел власти над министерством госбезопасности, не он подбирал кадры сталинской охраны, и не он устроил «дело врачей». Но слухи существуют и без фактов.

Версия вторая:

Сталина убил Лазарь Моисеевич Каганович, потому что Сталин хотел выслать всех евреев в Сибирь.

Во время разговора на даче Каганович потребовал объективно расследовать «дело врачей», возник скандал. Сталин хотел вызвать охрану, но Микоян не дал ему нажать на кнопку звонка. У Сталина случился припадок, и он умер.

Есть другой вариант этой версии. Каганович сделал свою племянницу Розу любовницей Сталина, и она подменила таблетки в аптечке вождя.

Но никакой Розы Каганович никогда не существовало, сам Лазарь Каганович до самой своей смерти оставался преданнейшим слугой Сталина и был настолько труслив, что в жизни не посмел бы ему возразить. Но есть люди, готовые поверить, что та и было.

Версия третья:

В кабинете Сталина стоял электрический чайник, в который любой из членов президиума ЦК (политбюро переименовали в президиум на XVIII съезде в 1952 году) мог подсыпать отраву. Проводив товарищей, Сталин решил попить чаю, а выпил отраву.

Когда Хрущев и другие вернулись утром, Сталин еще был жив. Увидев Сталина на полу, они стали его душить. И добили старика. А охранников расстреляли, чтобы никто не узнал. Это самая фантастическая версия…

Судя по документальным сведениям, собранным за последние годы, в мартовские дни 1953 года все происходило иначе.

Многолетний главный редактор «Правды» Виктор Григорьевич Афанасьев вспоминал, что деревянная дача в Кунцеве, известная как «ближняя» дача Сталина, была одноэтажной, затем пристроили второй этаж. К даче примыкало одноэтажное здание охраны и обслуживающего персонала. Одна из комнат была диспетчерской. На стене - табло с цифрами. Каждой цифре соответствовало какое-то помещение в доме или участок дачи. На табло загоралась лампочка, чтобы охрана знала, где именно находится Сталин. Он постоянно был под присмотром…

С ВРАЧАМИ ИЛИ БЕЗ ВРАЧЕЙ?

В последний раз Сталин побывал в Кремле 17 февраля, когда принимал индийского посла. 27 февраля он в последний раз покинул дачу - в Большом театре посмотрел «Лебединое озеро».

28 февраля вечером он пригласил к себе Маленкова, Хрущева, Берию и Булганина. Они вместе поужинали. Сталин был в прекрасном расположении духа, выпил больше обычного. Гости разъехались после пяти утра.

Эта веселая вечеринка оказалась последней в его жизни.

На следующий день, 1 марта, Сталин вообще не вышел из комнаты. Охранники долго не решались его побеспокоить. Потом один из них с почтой в руках все-таки вошел в комнату Сталина и увидел вождя лежащим на полу. Он был без сознания и только хрипел. Было уже одиннадцать часов вечера.

На самом деле охранники, следуя инструкции, позвонили министру госбезопасности Семену Денисовичу Игнатьеву. А он испугался, сказал охранникам: звоните Берии или Маленкову. Дозвонились до Маленкова. Он был как бы старшим. В два часа ночи он приехал вместе с Берией.

Охранники доложили, что нашли Сталина на полу, подняли его и положили на диван. Теперь он вроде как спит. Маленков с Берией испугались и не вошли в его комнату: вдруг Сталин проснется и увидит, что они застали его в таком положении. Они уехали.

Утром сотрудники охраны доложили, что товарищ Сталин так и не пришел в себя. Тогда приехали Маленков, Берия и Хрущев. Но только вечером 2 марта у постели Сталина появились врачи. Все это были новые люди, потому что лечившие Сталина врачи уже почти все были арестованы. Эти тоже не были уверены, что благополучно вернутся домой.

Первый подошедший к Сталину доктор боялся взять его за руку. Приехал министр госбезопасности Игнатьев и боялся войти в дом уже умирающего Сталина.

Вождь был на волосок от смерти, а они все еще трепетали перед ним. Никто не смог бы поднять на него руку. Сталин убил себя сам. Он создал вокруг себя такую атмосферу страха, что его собственные помощники и охранники не решились помочь ему в смертный час.

Все члены президиума ЦК боялись Сталина. И понятно почему. Хрущев вспоминал, как во время одного из последних приездов на дачу Сталина он сел за стол с краю. Его закрывала кипа бумаг, и вождь не видел его глаза. Он сказал Хрущеву:

Ты что прячешься? Я тебя не собираюсь арестовывать. Подвинь бумаги и сядь ближе…

Говорят, что в последние недели и месяцы своей жизни Сталин остался без врачей, без медицинской помощи. Я спросил об этом профессора Владимира Павловича Наумова, который разбирал личные документы вождя.

Нет, - ответил профессор Наумов, - врачи рядом с ним были. Они присутствовали и при последней болезни. Другое дело, что в обстоятельствах последних часов его жизни еще много неясного. Но уже удалось установить, что Сталин в ту ночь не ложился спать. Когда его нашли, он был в одежде. И он не снял зубные протезы. Если бы он ложился спать, снял бы их обязательно: всякий, кто носит зубные протезы, знает, почему на ночь их обязательно снимают.

Почему на дачу приехали именно Маленков, Берия и Хрущев? Только их, да еще Булганина, в последние недели своей жизни Сталин приглашал к себе. Остальным дороги не было. Молотов, Микоян, Каганович и даже старый друг Ворошилов висели на волоске. На дачу к себе Сталин их не пускал. Он не шутил, когда называл Молотова американским шпионом, а Ворошилова - английским.

Когда Сталин на последнем при его жизни XIX съезде партии набрал в президиум ЦК неожиданно много новых людей, это означало, что он хотел к ним присмотреться. Он собирал новичков, беседовал с ними, объяснял, как должен работать секретарь ЦК, что должен делать член президиума. Он готовился заменить ими старое руководство.

Услышав от врачей, что Сталин плох, тройка отправилась в Кремль. В сталинском кабинете собралось уже все партийное руководство. Сразу решили вызывать в Москву членов ЦК, чтобы в ближайшее время провести пленум.

Теперь твердо установлено и то, что Маленков, Молотов, Берия и Хрущев поспешили поделить власть, когда Сталин еще был жив и врачи даже сообщали о некотором улучшении в его состоянии.

Вот почему в мартовские дни 1953 года у тела впавшего в беспамятство Сталина Берия не смог скрыть своей радости. Но когда ему показалось, что Сталин чуть шевельнул бровью, он в страхе бросился на колени… К счастью для его соратников, Сталин так и не выздоровел.

5 марта в восемь вечера открылось совместное заседание пленума ЦК, Совета министров и Президиума Верховного Совета. На этом совещании Берия предложил «в связи с тем, что в руководстве партией и страной отсутствует товарищ Сталин, назначить председателя Совета министров СССР. Мы уверены - вы разделите это мнение, что в переживаемое нашей партией и страной время у нас может быть только одна кандидатура - кандидатура товарища Маленкова».

Затем были поделены все остальные должности. Сталин умер только через час с небольшим после того, как дележ руководящих кресел закончился.

НА ВОЛОСОК ОТ АРЕСТА

Семен Игнатьев перестал быть министром - министерство госбезопасности слили с МВД, и министром стал Берия. Игнатьева, правда, 5 марта избрали секретарем ЦК по правоохранительным органам, но просидел он в этом кресле всего месяц.

3 апреля на заседании президиума ЦК, где было решено прекратить «дело врачей» и арестованных освободить, в решение третьим пунктом записали:

«Предложить бывшему министру государственной безопасности СССР т. Игнатьеву С. Д. представить в Президиум ЦК КПСС объяснение о допущенных Министерством государственной безопасности грубейших извращениях советских законов и фальсификации следственных материалов».

А шестым пунктом определили и судьбу бывшего министра:

«Внести на утверждение Пленума ЦК КПСС следующее предложение Президиума ЦК КПСС:

Ввиду допущения т. Игнатьевым С. Д. серьезных ошибок в руководстве бывшим Министерством государственной безопасности СССР признать невозможным оставление его на посту секретаря ЦК КПСС».

Но это было только начало. 28 апреля Игнатьева вывели и из состава ЦК КПСС. Это означало, что Берия твердо собирался его посадить.

«Рюмин, - говорилось в сопроводительной записке Берии, - с ведома и одобрения Игнатьева ввел широкую практику применения мер физического воздействия к необоснованно арестованным гражданам и фальсификации следственных материалов».

Берия, может быть, и посадил бы Игнатьева, но не успел. На следующий день, 26 июня, его самого арестовали.

Игнатьев вздохнул свободно. Маленков сразу дал ему место первого секретаря Татарского обкома.

Маленков защищал Игнатьева, потому что это был его человек. Арест Игнатьева повлек бы за собой и падение Маленкова. Игнатьев бы сразу рассказал, что всего лишь исполнял указания Георгия Максимилиановича.

Когда Берию арестовали, Игнатьев оказался «пострадавшим от Берии». И главное, Игнатьев вовремя переориентировался с Маленкова на Хрущева.

В последний день работы пленума ЦК, который рассматривал дело Берии, Хрущев получил слово по организационному вопросу.

Товарищи, - сказал он, - 28 апреля 1953 года было принято решение пленума о выводе из состава членов ЦК товарища Игнатьева. Вы знаете этот вопрос, докладывать подробно вряд ли нужно. Есть предложение сейчас пересмотреть этот вопрос и восстановить товарища Игнатьева в правах членов ЦК КПСС. Потому что это было сделано по известному навету, и сейчас надо это дело пересмотреть и исправить.

Правда, в самый напряженный момент у него случился сердечный приступ. Потом поставили диагноз - инфаркт. Это понятно: он попал в такую мясорубку, что и здоровое сердце не выдержит. Поэтому всю переписку МГБ по этим делам вел замещавший Игнатьева первый заместитель министра Гоглидзе. Он же и докладывал Сталину. Так что Игнатьеву повезло.

Он был обыкновенный партийный функционер, чинуша. Сталин рассчитывал, что найдет в его лице второго Ежова, который разогнал органы, привел новых людей, сам ходил по камерам, допрашивал арестованных и бил их. Игнатьев надежд не оправдал, оказался слабаком. Он пунктуально исполнял все указания вождя, требовал от подчиненных, чтобы те выбивали нужные показания, а сам сидел за письменным столом.

Разочарованный Сталин ему прямо сказал:

Ты что, белоручкой хочешь быть? Не выйдет. Забыл, что Ленин дал указание расстрелять Каплан? А Дзержинский сказал, что бы уничтожили Савинкова. Будешь чистоплюем, морду набью. Если не выполнишь моих указаний, окажешься в соседней камере с Абакумовым.

Об этом вспомнил Хрущев, выступая на закрытом заседании: XX съезда:

Здесь вот сидит делегат съезда Игнатьев, которому Сталин сказал: если не добьетесь признания у этих людей, то с вас будете голова снята. Он сам вызывал следователя, сам его инструктировал, сам ему указывал методы следствия, а методы единственные - это бить…

Вот у Игнатьева и случился инфаркт, что недивительно в такой мясорубке.

Хрущев писал в своих воспоминаниях:

«Я лично слышал, как Сталин не раз звонил Игнатьеву. Я знал его. Это был крайне больной, мягкого характера, вдумчивый, располагающий к себе человек. Я к нему относился очень хорошо. В то время у него случился инфаркт, и он сам находился на краю гибели. Сталин звонит ему (а мы знаем, в каком физическом состоянии Игнатьев находится) и разговаривает по телефону в нашем присутствии, выходит из себя, орет, угрожает, что он его сотрет в порошок. Он требовал от Игнатьева: несчастных врачей надо бить и бить, лупить нещадно, заковать их в кандалы».

Если бы Сталин не умер, Игнатьев последовал бы в тюрьму за Абакумовым. Так что у тех, кто лил слезы у гроба Сталина, это были слезы радости за свою жизнь.

На похороны Сталина с Лубянки пришла делегация - члены коллегии МГБ и партийного комитета с венком «И. В. Сталину от сотрудников государственной безопасности страны».

Высшим чиновникам, вспоминает ветеран госбезопасности Виктор Алидин, выдали именные пропуска для прохода на Красную площадь «на похороны Председателя Совета Министров СССР, секретаря Центрального Комитета КПСС, генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина».

Впереди процессии шел первый заместитель министра внутренних дел СССР Иван Серов, за ним генералы, которые на красных подушечках несли награды Сталина, затем ехала машина с орудийным лафетом, на котором стоял гроб, закрытый сверху стеклянным колпаком. На гранитной лицевой панели, изготовленной для мавзолея на Долгопрудненском камнеобрабатывающем заводе, уже были слова «Ленин - Сталин»…

В центральный аппарат Хрущев Игнатьева не вернул, но тот четыре года проработал первым секретарем Башкирского обкома и еще три года первым секретарем Татарского обкома. В октябре 1960 года Хрущев отправил кавалера четырех орденов Ленина на пенсию. Игнатьеву было всего пятьдесят шесть лет, но Хрущеву он уже был не нужен. Двадцать с лишним лет бывший министр госбезопасности наслаждался своей персональной пенсией.

Он умер 27 ноября 1983 года и был похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. В «Правде» появился небольшой некролог, извещавший о смерти «персонального пенсионера союзного значения, члена КПСС с 1926 года Семена Денисовича Игнатьева». В некрологе говорилось, что «его отличали скромность и чуткое отношение к людям».

Статья: Биография
Дата публикации: 00.00.0000

Образование получил в Промышленной академии (1935). С 1914 работал на хлопкоочистительном заводе (Термез), железной дороге. В 1919-20 пред. комсомольской ячейки железнодорожных мастерских. В 1920-22 политработник в Бухарской группе войск, сотрудник военного отдела ЧК. Участвовал в репрессиях против басмачей и их "пособников". С 1922 зам. зав. орготделом ЦК комсомола Туркестана. С 1925 на руководящий работе в профсоюзах. В 1926 вступил в ВКП(б). В 1935 переведен в Москву в промышленный отдел ЦК ВКП(б). С началом репрессий среди высшего руководства партии сделал, как проверенный аппаратчик и выдвиженец И.В. Сталина, быструю карьеру. В 1937-62 депутат Верховного Совета СССР. С 1937 1-й секретарь Бурят-Монгольского, с 1943 - Башкирского обкомов ВКП(б). В 1939-52 член ЦРК ВКП(б). В 1946 Игнатьев был назначен на важнейший пост зам. нач. Управления ЦК ВКП(б) по проверке парторганов, фактически теперь все репрессии против руководства партии и государства совершались с благословения Игнатьева С 1947 секретарь ЦК КП(б) Белоруссии по сельскому хозяйству, затем 2-й секретарь. С 1949 секретарь Среднеазиатского бюро ЦК и уполномоченный ЦК по Узбекистану. Пользовался поддержкой Г.М. Маленкова. В 1950-52 зав. отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК бКП(б), осуществлял контроль за всей советской номенклатурой. 11.7.1951 вскоре после ареста B.C. Абакумова Игнатьев был назначен представителем ЦК в МГБ, а 9.8.1951 ему было поручено возглавить МГБ СССР. С 1952 член ЦК КПСС, а с окт. 1952 - член Президиума ЦК. На совещании в МГБ заявил, что "нужно снять белые перчатки и с соблюдением осторожности прибегнуть к избиениям арестованных". По личному указанию Сталина начал активную работу по созданию "дела врачей". Однако в самый разгар работы у Игнатьева произошел инфаркт, и всю переписку по делу вел его зам. С.А. Гоглидзе. Благодаря своей активности стал самым опасным соперником Л.П. Берии. К этому моменту в подведомственных Игнатьеву лагерях находились 2,5 миллиона человек. 29.5:1952, после того как Сталин, которому везде виделись заговоры, приказал провести чистку в Главном управлении охраны, Игнатьеву было поручено лично (по совместительству) возглавить Управление охраны МГБ. После смерти Сталина 3.5.1953 МГБ и МВД были объединены в одно под руководством Берии, а Игнатьев был выведен из состава Президиума ЦК и избран секретарем ЦК КПСС. Однако Берия не забыл Игнатьеву старой вражды, и 5.4.1953 он был отстранен от должности секретаря "ввиду допущенных серьезных ошибок в руководстве бывшего МГБ СССР", 6 апр. объявлено, что он "лично виновен в создании дела врачей", и 28.4.1953 выведен из ЦК КПСС. Но Игнатьев не был арестован, его спас Маленков, добившись назначения Игнатьева 1-м секретарем Башкирского обкома КПСС. После ареста Берии 7.7.1953 восстановлен в ЦК. В 1957-60 1-й секретарь Татарского обкома КПСС. В 1960 Игнатьев, которому исполнилось лишь 55 лет, был уволен на пенсию.

(Средняя Азия), куда переехали родители, затем подручным слесаря железнодорожных мастерских Бухарской железной дороги. С конца 1919 года секретарь комсомольской ячейки главного депо Бухарской железной дороги . С 1919 года в комсомоле, член Аму-Дарьинского обкома комсомола. С 1920 года в органах ВЧК , на комсомольской и профсоюзной работе. Последняя должность перед поступлением в Промакадемию - с декабря 1929 года по август 1931 года заведующий массовым сектором Средне-Азиатского бюро ВЦСПС.

Окончил авиационный факультет Всесоюзной промакадемии им. Сталина , где учился с августа 1931 года по сентябрь 1935 года , инженер-технолог самолётостроения .

После окончания вуза с октября 1935 года октябрь 1937 года помощник заведующего Промышленным отделом ЦК ВКП(б) - большую часть времени - А. А. Андреева .

На июльском 1953 года Пленуме ЦК было отменено постановление Пленума ЦК КПСС от 28 апреля 1953 года, и С. Д. Игнатьев восстановлен в составе членов ЦК

Давайте немного о нем – о главном убийце Сталина.

С 1927 г., с попытки покушения на Сталина, сначала его личную охрану, а затем и охрану всего правительства возглавлял Н. С. Власик, который к моменту своего снятия с должности имел звание генерал-лейтенанта. Возглавляемое им Главное управление охраны было довольно обширным ведомством, включавшим в себя не только штат телохранителей членов правительства, но и медицинское, и материально-хозяйственное обслуживание членов Правительства. Управление не только охраняло, но могло самостоятельно вести агентурные разработки подозрительных лиц, т.е. фактически являлось самостоятельной спецслужбой.

Организационно Главное управление охраны входило в МГБ, но не подчинялось министру госбезопасности. Таким приемом создавалась конкуренция и, если хотите, организовывалась взаимная слежка друг за другом. МГБ следило, чтобы в Главном управлении охраны не завелся враг, а Управление имело возможность проследить за подозрительными лицами в МГБ.

Данная независимость Главного управления охраны существовала до снятия Н. С. Власика с должности. Вот в этот момент Сталин допустил роковую для себя ошибку. Вы видели, что коменданта Кремля, со снятием с должности Власика, он заменил верным человеком, но начальника Главного управления охраны, видимо, сразу подобрать не смог.

На 28 февраля 1953 г. его обязанности исполнял сам министр госбезопасности С. Д. Игнатьев! И именно ему, своему непосредственному начальнику, и позвонил в первую очередь телохранитель Старостин, в чем он невольно сознался в своем рассказе.

Игнатьев очень малозаметная личность в отечественной истории, его как бы стесняются историки. К примеру, упомянутые мною К. Столяров с генерал-лейтенантом юстиции Катусевым, рассматривая тот период, огромное место в книге отвели заму Игнатьева – Рюмину. А о самом Игнатьеве, министре МГБ, практически ничего не пишут.

«Семен Денисович Игнатьев родился в 1904 г. в деревне Карловка Херсонской губернии, по национальности украинец, партстаж с 1926 г., образование – высшее. С 1937-го – секретарь Бурят-монгольского обкома ВКП(б), с 1943-го – 1-й секретарь Башкирского обкома, с 1946-го работал в ЦК ВКП(б), с 1947-го – секретарь, 2-й секретарь ЦК КП(б) Белоруссии, с 1949-го – секретарь Среднеазиатского бюро ЦК ВКП(б), с 1950-го – зав. отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б)».

Как видите, Игнатьев – чистейшая партийно-аппаратная номенклатура, типа Ежова, карьеру он делал только по партийной линии и поэтому, возможно, ему так неосмотрительно доверился Сталин. Игнатьев был министром МГБ с августа 1951 г. по март 1953. Министром он был очень слабым. Его подчиненный П. Судоплатов может и со зла, но наверняка не без оснований характеризует его так: «Всякий раз, встречаясь с Игнатьевым, поражался, насколько этот человек некомпетентен. Каждое агентурное сообщение принималось им как открытие Америки. Его можно было убедить в чем угодно: стоило ему прочесть любой документ, как он тут же подпадал под влияние прочитанного, не стараясь перепроверить факты».

А следует сказать, что со стороны партии и со стороны правительства МГБ курировали Хрущев и Маленков, т.е. Игнатьев зависел от них, если только не был назначен на эту должность по их рекомендации.

Обычно историки считают, что борьба за власть ведется для занятия каких-то высоких престижных должностей. Если мы взглянем на тех, кто после смерти Сталина скаканул вверх, то увидим, что у Хрущева, на первый взгляд, должность увеличилась не очень сильно. До смерти Сталина он был одним из десяти секретарей ЦК и им же и остался (тогда не существовало должностей ни генерального, ни первого секретаря ЦК, и Сталин был просто секретарем). Кроме того, Хрущев был первым секретарем Московского горкома КПСС, после смерти Сталина его от этой должности освободили. За счет того, что Хрущеву оставили только одну, самую высокую должность – секретаря ЦК, можно считать, что он получил некоторое повышение.

Маленков получил чистое повышение: с секретаря ЦК, с должности одного из руководителей партии, он стал председателем Совмина – главой страны.

Берия несколько понизился в должности за счет разбавления суммы его должностей – он остался заместителем председателя Совмина, но ему дополнительно под непосредственное управление дали объединенные МГБ и МВД.

Резкий скачок вверх сделал только Игнатьев. Он из министров МГБ прыгнул на пост секретаря ЦК, т.е. стал одним из четырех руководителей КПСС, по должности стал равен Хрущеву и, кроме этого, ему поручили партийное руководство МВД, т.е. он стал партийным начальником Берия. (Правда, Берия его уже через месяц резко и решительно сбросил с этого поста).

Итак, если мы решим задаться вопросом, кому была выгодна смерть Сталина, то по порядку карьерного скачка идут Маленков и Игнатьев, а за ними Хрущев.

Если вы глянете на послужной список Игнатьева, в котором нет ничего значительного (Хрущев, скажем, был первым секретарем ЦК Украины, Маленков – членом ГКО во время войны), то засомневаетесь в том, что эта серая незаметная мышь просто так прыгнула настолько высоко.

Более того, есть основания полагать, что дата 2 марта была рубежом для Игнатьева – 3 марта он бы уже не был даже министром МГБ. Историки упоминают, но не придают значения цели, с которой Сталин позвал к себе ряд членов Президиума ЦК на ужин в субботу 28 февраля. Дело в том, что 2 марта в понедельник должно было быть заседание Президиума ЦК, и Сталин собрал товарищей 28 февраля, чтобы неофициально обсудить вопросы повестки дня этого заседания. О том, что это были за вопросы, сегодня можно только догадываться, что мы и будем делать ниже, но об одном вопросе можно сказать абсолютно точно – в понедельник 2 марта 1953 г. Президиум ЦК решил бы вопрос об объединении МВД и МГБ в одно министерство и о назначении министром Берия по совместительству со всеми его остальными должностями. Почему об этом можно говорить абсолютно уверенно?

Дело в том, что вопрос об этой реорганизации в числе 16-ти других вопросов Президиум ЦК и Совмина решили 5 марта 1953 г., в день смерти Сталина (но когда Сталин был еще жив). На все 16 вопросов у членов Президиума ушло 40 минут. До 5 марта члены Президиума и правительства дежурили у постели Сталина и на Президиум не собирались. Такой вопрос, как реорганизация двух ведомств, не может быть решен мгновенно, за 2,5 минуты – это исключено. Такие вопросы обсуждаются очень долго и заблаговременно, поскольку влекут за собой уйму сопутствующих вопросов: от объема дел нового ведомства до кадровых вопросов – кто будет руководить, замы, куда деть высвободившихся и т.д. Причем, само объединение этих двух ведомств непонятно с деловой точки зрения. Во всех крупных странах полиция и госбезопасность разделены, и в СССР их начали разделять до войны и окончательно разделили в 1943 г. И вдруг снова объединение с тем, чтобы после убийства Берия их опять разъединить…

Отсюда следует два безусловных вывода. Во-первых, вопрос об объединении МВД и МГБ обсуждался уже давно и был в деталях проработан настолько, что в четверг 5 марта была просто поставлена точка, а если бы Сталин не заболел и провел заседание 2 марта, то точка была бы поставлена именно на плановом Президиуме ЦК в понедельник.

Во-вторых. Непонятное объединение МВД и МГБ проводилось Сталиным под Берия персонально, другого ответа просто нет. Это означает, что ни министр МВД Круглов, ни министр МГБ Игнатьев своим должностям не соответствовали, полноценной замены им Сталин не видел и решился снова поручить МВД и МГБ Берия. (То, что Сталин решил перегруженному атомными делами Берия поручить еще и эти министерства, говорит о том, что вопрос о них стал очень остро. Иначе бы тянули время, подыскивая подходящую замену).

Министра СССР назначает Президиум Верховного Совета СССР (по представлению Президиума ЦК), а заместителей министра назначает не министр, в Совет Министров СССР. Следовательно, персональный вопрос с заместителями нового министра МВД был решен тоже Председателем Совмина Сталиным: ими стали Серов и Круглов. Игнатьев в новом министерстве не предусматривался, т.е. в понедельник он был бы просто снят с должности и вряд ли ему светило повышение – ведь в секретариате ЦК он, по сути, занял освободившуюся после Сталина должность.

П. Судоплатов в своих воспоминаниях «Разведка и Кремль» пишет: «В конце февраля 1953 г., за несколько дней до смерти Сталина, я заметил в поведении Игнатьева нарастающую неуверенность». А в «деле Берия» отмечено, что, став министром объединенного МВД, Берия неоднократно объяснял подчиненным, что в 1938 г. партия назначила его на пост наркома НКВД, чтобы он разгромил ежовщину, а сегодня его цель – разгромить игнатьевщину.

Скажем прямо, смерть Сталина была для Игнатьева не просто выгодной, она, судя по всему, была для него спасением.

Интересна дальнейшая судьба Игнатьева. Как я написал, уже в апреле Берия делает энергичный маневр, и Игнатьев тихо, но далеко улетает: сначала в никуда – его исключают даже из членов ЦК на пленуме 28 апреля, но уже на пленуме 2 июля 1953 г., посвященному «делу Берия», Игнатьева, по предложению Хрущева, снова избирают членом ЦК, после «суда над Берия» в декабре 1953 г. он секретарь Башкирского обкома КПСС, с 1957 г. – секретарь Татарского обкома, а с 1960 г. он, в 56 лет, на пенсии.

При Игнатьеве МГБ начало борьбу с еврейским космополитизмом, при нем были произведены аресты по «делу врачей», при нем было расследовано дело Еврейского антифашистского комитета, члены которого при нем же были и расстреляны. После разоблачения «культа личности» Сталина все это было названо «произволом», все подследственные и осужденные – «невиновными жертвами». Казалось бы, что евреи и еврейская пресса должны ненавидеть Игнатьева и метать в него громы и молнии, в сто раз больше, чем в Берия. Но вот парадокс! И еврейская пресса не проявляет к нему злобы и интереса, и еврей Ю. В. Андропов распорядился в 1983 г. этого, казалось бы, уже всеми забытого старца похоронить на Новодевичьем кладбище! Много ли там бывших секретарей Татарского обкома? Что-то должно ему было ЦК КПСС! И сильно должно, если даже родственникам не смогли отказать в том, в чем запросто отказали родственникам, скажем, народного любимца В. Высоцкого.